Апостол Павел - Страница 43

Глава 12. Третье путешествие Павла - Основание Эфесской церкви

Будь Павел менее велик, владей им меньше священное пламя, вселившееся в него, эти бесплодные раздоры забрали бы его целиком. Чтобы возражать мелочным людям, ему бы самому пришлось стать мелочным; и он весь погрузился бы в эти жалкие споры. Но Павел, как подобало уму высшего порядка, презрел их. Он пошел прямой дорогой и предоставил времени решить, он ли прав, или его враги. Первое правило для человека, посвятившего себя великому делу, не давать ограниченным людям отвлекать его от прямого пути. He вступая в пререкания с посланцами Иакова, хорошо ли, худо ли поступал он, проповедуя язычникам и обращая их, Павел только о том и думал, чтобы продолжать свое дело, с риском подвергнуться снова проклятиям. Проведя несколько месяцев в Антиохии, он отправился на третью миссию. Ему хотелось посетить милые ему Галатские церкви. Случалось, что он сильно тревожился за эти церкви; он жалел, что огорчил их суровыми словами; он хотел переменить тон и ласковой речью поправить строгость своего письма. Особенно же хотелось Павлу провести некоторое время в Эфесе, где он при первом проезде только остановился; он желал основать там центр проповеди, как в Фессалонике и Коринфе. Таким образом, театр этой третьей миссии был приблизительно тот же, что и во второй. Малая Азия, Македония и Греция были провинциями, которые Павел, так сказать, взял на свою долю.

Он отправился из Антиохии в сопровождении, по всей вероятности, Тита. В начале он следовал маршруту своего второго путешествия и в третий раз посетил церкви центральной Малой Азии, Дервию, Листры, Иконию, Антиохию Писидийскую. Он быстро возвратил себе влияние, и скоро изгладил всякий след неприязненных мыслей, которые старались вызвать против него его враги. В Дервии он взял себе Нового ученика по имени Гай, который пошел за ним. Добрые Галаты были очень покорны, но слабы. Павел, всегда выражавшийся очень твердо, обращался с ними так сурово, что иногда сам опасался, как бы эта суровость не была принята за жестокость. У него были сомнения; он боялся, что говорил с детьми своими так, что они, быть может, не поняли, как сильно, всем сердцем, он любил их.

Так как основания, помешавшие Павлу во время второй миссии просветить проконсульскую Азию Евангелием, уже больше не существовали, он, покончив свою поездку по Галатии, отправился в Эфес. Дело было в середине лета. Из Антиохии Писидийской самый прямой путь в Эфес должен был привести его в Апамею Киботос, а отсюда по бассейну Лика, в три соседние друг с другом города: Колоссы, Лаодикею, Пераполис. Через несколько лет эти три города стали представлять деятельный центр христианского дела, и Павел находился с ними в непрерывных сношениях. Но теперь он не остановился в них, и ни с кем там не познакомился. Обойдя массив Кадма, он вышел в долину Меандра, к постоялым дворам Каруры, узлового пункта азиатских дорог. Оттуда прекрасная и ровная дорога привела его в три дня через Низу, Траллу и Магнезию к вершинам цепи, представляющей водораздел между Меандром и Кайстрой. По лощине, тесноту которой оспаривают друг у друга древняя дорога и поток, он спустился в "Азийские луга", воспетые гомеридами, т. е. в равнину, где Кайстр, перед впадением в море, образует лагуну. Это - прекрасная греческая местность, со светлыми горизонтами, образованными то пятью или шестью ярусами гор, то резко выделяющимися вершинами. Лебеди и прекрасные птицы, встречавшиеся там тогда так же, как и теперь, очаровывали древность во все времена. Там, частью в болотах, частью лепясь по склонам Коресса или прислонившись к Приону, а предместьями - к другому одиноко стоящему холму, воздымался огромный город, которому суждено было стать третьей столицей христианства, после Иерусалима и Антиохии.

Мы уже несколько раз имели случай замечать, что в таких банальных, если можно так выразиться, городах римской империи, которые так размножились в последней, городах, стоящих вне национальностей, чуждых любви к отечеству, где жили рядом все народности и все культы, христианство находило наиболее осмысленную почву. Наравне с Александрией, Антиохией и Коринфом, к городам этого типа принадлежал и Эфес. Их можно представить себе на основании того, на что и посейчас похожи большие восточные города. Что поражает путешественника, наблюдающего эти лабиринты грязных рынков, тесных и вонючих дворов, временных и не рассчитанных на прочность построек, это полное отсутствие благородства, политического и даже муниципального духа. В этих человеческих муравейниках лицом к лицу сталкиваются низость и хорошие инстинкты, лень и деятельный дух, дерзость и приветливость; все есть, кроме того, что образует старинную местную аристократию, т. е., кроме совместно хранимых доблестных воспоминаний. К этому прибавляется масса сплетен, болтовни, суетности, т. к. почти все друг друга знают и постоянно друг другом занимаются; что-то в них есть легкомысленное, страстное, подвижное; какое-то суетное любопытство суетных людей, жадно схватывающих всякую новость, необычайная легкость в следовании моде, в соединении с полной неспособностью влиять на последнюю. Христианство явилось плодом того рода брожения, которое нередко происходит в подобной среде, где человек, свободный от расовых и родовых предрассудков, с гораздо большей легкостью становится на точку зрения так называемой космополитической и гуманитарной философии, нежели крестьянин, горожанин, городской или поместный дворянин. Подобно современному социализму, подобно всем новым идеям, христианство зародилось на почве так называемой городской распущенности. На самом деле эта распущенность нередко есть просто более полная, более свободная жизнь, большее пробуждение внутренних сил человечества.

В то время, как и теперь, евреи в таких городах с смешанным населением занимали вполне определенное положение. Положение это за незначительными изменениями сходно было с тем, которое они и по сей день занимают еще в Смирне или Салониках. В особенности в Эфесе еврейство было очень многочисленным. Языческое население было в порядочной степени фанатично, как во всех городах-центрах паломничеств и знаменитых культов. Поклонение Аргемиде Эфесской, распространенное по всему свету, питало несколько значительных промыслов. Тем не менее, значение города, как столицы Азии, оживленная деловая жизнь, стечение людей всех национальностей, все это делало Эфес очень благоприятным, в общем, пунктом для распространения идей христианства. Нигде эти идеи не находили себе более благодарной почвы, как в городах густонаселенных, торговых, переполненных иностранцами, кишащих сирийцами, евреями и тем неопределенного происхождения населением, которое с древних времен хозяйничает во всех гаванях Средиземного моря.

Уже целые века Эфес не был больше чисто греческим городом. Некогда он блистал в первом ряду последних, по крайней мере, в деле искусств; но понемногу он дал себе увлечься азиатскими нравами. Эфес всегда пользовался у греков дурной славой. Распущенность, распространение роскоши были, по мнению греков, следствием влияния изнеженных нравов Ионии; а Эфес был в их глазах центром Ионии, - ее воплощением. Господство лидян и персов убило там энергию и патриотизм: Сарды и Эфес были самыми близкими к Европе пунктами азиатского влияния. Чрезвычайное значение, которое получил там культ Артемиды, заглушило склонность к науке и способствовало широкому развитию всяких суеверий. Город носил почти теократический характер; празднеств было много, и великолепных; благодаря праву укрывать преступников, которое принадлежало храму, город был переполнен ими. Существовали постыдные жреческие учреждения, которые с каждым днем должны были казаться все более и более лишенными смысла. Блестящая родина Гераклита, Парразия, быть может, и Апеллеса, превратилась в город портиков, ристалищ, гимназий, театров, в город банально-пышный, несмотря на все еще принадлежавшие ему дивные произведения скульптуры и кисти.

Хотя порт был испорчен неумелостью инженеров Аттала Филадельфа, город быстро рос и становился главным emporium области, лежавшей за Тавром. Тут выходило и выгружалось на берег все, что шло из Италии и Греции; город был как бы гостиницей или Складочным магазином, стоявшим на пороге Азии. Тут теснились люди всевозможного происхождения, что делало Эфес городом всеобщим, где социальные идеи занимали то место, которое утеряли идеи патриотизма. Местность была чрезвычайно богата, торговля огромна; но духовная жизнь нигде не стояла так низко. Надписи дышат самой низкой лестью, самым низкопоклонным подчинением римлянам.