Апогей (СИ) - Страница 67

Все верно, молодой господин, этот десерт был так тщательно приготовлен не для тебя.

Главная битва этого вечера произошла, когда после превосходного ризотто с морепродуктами принесли фрукты. В частности мою любимую черешню.

И пока мадам Бланш достает новую историю из глубин своего бездонного прошлого, я под пристальным взглядом Амана тянусь за ягодой. Медленно прячу ее за губами, избавляюсь от косточки, после чего, кинув взгляд на мужа, беру в рот тоненькую веточку. И через минуту, достаю плод своих трудов, кладя на десертную тарелку веточку с узелком. Просто напоминаю, как тебе, мой господин, было хорошо, когда я вытворяла с тобой нечто подобное…

— …но потом она так поправилась, что уже не влезала в этот корсет. И потому отдала платье мне. На память, представляете? — Мадам Бланш тихо рассмеялась. — Ох, сколько у меня этого барахла «на память». Якорь, который я таскаю за собой. Николас не разделял мою страсть к прошлому. А помните, как мы перебирались из Дортмунда сюда, в Италию?

— Корабль не является таковым без якоря, maman. — Улыбается своей матери Каин. — Потому мы благодарны вам и вашему «барахлу».

— Выкинуть жалко, а надо. — Мадам, которая отдала сегодня предпочтение моде конца девятнадцатых веков, вздохнула. — Столько места занимает…

— У нас этого в избытке.

— Просто собирает пыль, а хвастаться больше не перед кем… — Взмахнув рукой в тончайшей, узкой перчатке пробормотала Бланш, после чего ненадолго задумалась. — Эльжбета и Клариса уже нянчат внуков.

Каин неловко заерзал, кинув на Вивьен взгляд, а его невеста улыбнулась, словно понимая ход его мыслей.

— Я бы… я бы с удовольствием посмотрела на ваше прошлое. — Подала голос я. — Если можно.

Мне бы сейчас подошло любое занятие, при условии что поблизости не будет Амана. К тому же, в обществе его матери куда проще отвлечься от порочных мыслей. Это намного лучше перспективы бессонных ночей. Но не кошмары теперь были моей главной проблемой. Думаю, не засну я все же из-за жгучей неудовлетворенности.

Когда Аман сказал, что всегда будет рядом, он конечно же имел в виду не физическое присутствие. Я могла не видеть его, быть так далеко, как это вообще можно в пределах его дома, и мучиться от одиночества. Мне нужен был мой мужчина и днем, и ночью… особенно ночью. И утешала меня лишь мысль, что он чувствует то же самое. Возможно.

В данный момент я находилась в палатах мадам Бланш. Прошла уже неделя, как я посетила эту обитель Хроноса, но не изучила и пятую часть сего царства. Апартаменты мадам Бланш были самыми большими в особняке, ее вневременная коллекция занимала весь четвертый этаж. И, кажется, женщина чувствовала себя, как рыба в воде, в окружении воспоминаний.

Огромные шкафы стояли вдоль стен одной комнаты, тогда как другая от пола до потолка была завешана работами знаменитых художников разных эпох.

— Ван Гог? — Не веря прошептала я, остановившись перед картиной с цветами миндаля.

Мадам улыбается, начиная рассказывать о бедном, непризнанном гении, чей талант она распознала с первого взгляда. И она выглядит невероятно счастливой, предаваясь воспоминаниям, делаясь впечатлениями, рассказывая о таинственном прошлом, которое манит меня.

Госпожа Бланш любила свое «барахло», как мать любит дитя. Для нее эти вещи являлись драгоценную частью ее души, потому она так оберегает и лелеет их. Она частенько говорила о том, что в этом «мусоре» уже нет никакого смысла, и что если бы люди чуть больше интересовались искусством, а не вопросами выживания, она пожертвовала бы свое собрание какому-нибудь музею…

— О, сколько раньше было музеев, ma cherе. — Любила повторять мадам. — Даже музей телесных наказаний, и тот был. А посмотри на это… — Она изящным жестом обводит свои шкафы и стеллажи, заполненные старыми платьями, заставленные сувенирами и драгоценностями. — Оригиналы книг именитых писателей, полотна рук выдающихся художников, драгоценности работы лучших ювелиров, платья от самых модных портных своего времени. На этих полках, в этих ящика — не вещи, а маленькие крупицы эпох, самой жизни.

И я хожу, смотрю, трогаю, пока из старинного граммофона льется разбавляемая шипением «ария Царицы Ночи».

— Мария Каллас, ma cherе. — Закрыв глаза, мадам покачивается в кресле-качалке. — Это был триумф. Когда прозвучал последний аккорд, весь зал встал, рукоплеща.

Я застываю перед большой стеклянной витриной, под которой на красном бархате аккуратно разложены броши, ожерелья, браслеты и кольца.

— Это от поклонников. — Усмехается мадам, когда я озвучиваю свое удивление по поводу того, какие прекрасные вещи дарил ей ее супруг. — И опережая твой вопрос, да, от человеческих.

И как на это смотрел ее муж, интересно.

— Ему нравилась эта игра. — Лукаво улыбается мадам, плавно поднимаясь из кресла. — Времена были другими, мы были аккуратными, но иногда позволяли себе шалости. Мы могли путешествовать из города в город, из страны в страну годами, представляясь выдуманными именами и раскидывая деньгами направо и налево. То, как смотрели на нас в «высшем обществе»… о, словами не передать, ma cherе. Мы были богами. И я блистала… как хороша я была тогда. Как хороша… все мужчины были у моих ног. — Она кидает на меня озорной взгляд той далекой мадам Бланш. Взгляд, который как раз таки сражал наповал ее поклонников. — Засыпали меня комплиментами, цветами, подарками, стараясь чтобы один был дороже другого. Смешно, право, наблюдать это желание мужчин постоянно мериться друг с другом силой, богатством, эрудицией, красотой своей женщины. Николас забавлялся, смотря на них…

— Неужели он не ревновал? — Недоуменно спрашиваю я, разглядывая крупные алмазы, рубины и сапфиры.

— В этом не было смысла. — Мелодично рассмеялась мадам. — Я принадлежала лишь ему, а они были всего лишь людьми… — Она осеклась, обращая свое лицо в мою сторону. — Надеюсь, ты не принимаешь мои слова на свой счет? Ты стала частью нашей семьи, перестав быть «просто человеком». Хотя, я убеждена, что ты никогда им и не была. — Я молчу, а госпожа дома Вимур убирает граммофонную иглу и переворачивает пластинку. — То, как смотрит на тебя мой сын доказывает это в очередной раз… Именно такой взгляд я хотела бы получить от Николаса, когда очередной болван ползал передо мной на коленях, предлагая стать моим рабом. Но за все время, что было у нас… ни одного раза он не приревновал меня. А я, честно признать, желала бы увидеть муки ревности этого мужчины. Иногда его уверенность в себе раздражала… — Кажется, мадам уже забыла про меня, погружаясь в пучину воспоминаний. — Он словно знал, что лучше я не найду. Просто потому что природа еще не создала мужчины лучше, а мне посчастливилось назвать его своим. И действительно, ухаживания всех самых внимательных и умелых кавалеров, я предпочла его черствости. Но я бы хотела, чтобы он чувствовал то же самое по отношению ко мне, чтобы хоть раз посмотрел на меня так же, как я смотрела на него… — Она надолго замолкает. И, очнувшись, вскидывает на меня взгляд, уже успевший стать беспечным. — Ох, не думаю, что душевные терзания древней старухи интересны тебе, мой друг.

Напротив. Ее душевные волнения мне были не просто интересны, а необходимы. Теперь я понимаю, что безразличие — не приобретенная со временем душевная черта, а наследственный признак, который Аман получил от своего отца в комплект к синим глазам.

Размышляя о своем мужчине, я не могу заставить сердце петь чуть тише. Задумчиво касаюсь пальцами своих губ, к которым Аман не прикасался всю неделю. Мое тело скучает без него… однако, не так сильно, как душа.

— Ох, ma cherе, что же случилось у вас? — Видимо, выражение моего лица не оставило альтернативы. Мадам подходит ко мне, беря за руки. — Я же вижу… вы повздорили?

— Повздорили? Нет. — Усмехаюсь я, стараясь выглядеть беспечно. — У нас все хорошо…

— Однако?

Тяжело вздыхая, я возвращаю взгляд на подарки поклонников неповторимой Бланш.