Анжелика. Война в кружевах (Анжелика и король) - Страница 9

Король спешился, и все всадники свиты последовали его примеру.

Отделившийся от своего отряда д'Андижос сделал то же самое. Его выцветшая одежда, стоптанные сапоги, рассеченное свежим шрамом лицо – все составляло резкий контраст блестящему обществу. Он шел с гордо поднятой головой, не опуская глаз, и был воплощением побежденного, у которого не осталось ничего, кроме чести.

Приблизившись к королю, он стремительно выхватил свою шпагу. Придворные бросились было между ним и своим монархом. Но, вонзив оружие в землю, тулузский дворянин резким ударом сломал его и бросил оба обломка к ногам Людовика XIV. После чего приблизился еще на шаг и, преклонив колено, облобызал ногу короля.

– Дорогой маркиз, кто старое помянет, тому глаз вон, – сказал тот, почти дружески прикоснувшись рукой к плечу мятежника. – Всякий может ошибиться, и подданные склонны к этому более, нежели короли, получившие Божественное предназначение и способные с более очевидной уверенностью управлять народом. Однако не думайте, что это право исключает обязанности; и одна из них – умение прощать. Осмелившись поднять против меня оружие, мои мятежные подданные, возможно, привели меня в меньшее негодование, нежели те, что, находясь в непосредственном моем окружении, служили и угождали мне. Хотя мне было известно, что в то же время они предают меня и не испытывают по отношению ко мне ни подлинного почитания, ни подлинной приязни. Я люблю искренние поступки. Встаньте же, маркиз. Жаль только, что вы сломали свою доблестную шпагу. Этим вы обязали меня преподнести вам другую, ибо я назначаю вас полковником и поручаю вам четыре роты драгун. А теперь проводите меня до кареты. Поедем вместе, я приглашаю вас в Версаль.

– Ваше величество оказывает мне честь, – отвечал отважный д'Андижос, голос которого дрожал от волнения, – однако я не смею сопровождать вас в подобном виде. Моя форма…

– Пустяки! Не стоит говорить! Мне нравятся одежды, пахнущие порохом сражений. Своей вы можете гордиться. Я верну вам ее. На следующих празднествах вы снова наденете свой голубой камзол с красными обшлагами и с золотой вышивкой в тех местах, где он был пробит пулями… Кстати… Знаете ли, господа, – продолжал Людовик XIV, обращаясь к своим приближенным, – давно уже мне пришла в голову мысль создать платье для тех, к кому я испытываю наиболее сильное уважение. Что вы на это скажете? Орден Синих Камзолов?.. И первым его кавалером станет господин д'Андижос.

Придворные единодушно приветствовали такую идею. Можно было предвидеть, что синие камзолы послужат причиной ожесточенного соперничества…

Бернар д’Андижос представил королю своих командиров.

– Я распорядился, чтобы сегодня вечером ваш отряд любезно приняли и вы могли славно попировать, – сказал король. – Господин де Монтозье, позаботьтесь об этих смельчаках.

Все бросились к своим экипажам. Изнемогающие от жажды охотники подзывали разносчиков прохладительных напитков, мелких торговцев, которые были поставщиками двора и сопровождали его во всех передвижениях. Пришло самое время, опрокинув стаканчик, двинуться в путь. Темнело. Королю не терпелось вернуться в Версаль. Зажглись фонари и факелы.

Держа под уздцы Цереру, Анжелика не знала, на что решиться. Она все еще пребывала в волнении от появления д'Андижоса и его лангедокских мятежников. Доносившийся до нее прекрасный голос короля, в котором, несмотря на его молодость, звучали отеческие нотки, бальзамом ложился на ее испуганное и настрадавшееся сердце. Некоторые слова она даже приняла на свой счет.

Признается ли она господину д'Андижосу? Заговорит с ним? Что они могут сказать друг другу? Между ними будет стоять одно имя. Имя, которое никто из них не осмелится произнести вслух. И над ними, заслоняя свет праздничных фонариков, будет витать огромная черная тень казненного…

Какая-то карета, поворачивая, едва не задела ее.

– Что вы делаете? – приоткрыв дверцу, крикнула госпожа де Монтеспан. – Где ваш экипаж?

– По правде сказать, его у меня больше нет. Он опрокинулся в канаву.

– Тогда садитесь ко мне.

Чуть дальше они повстречали мадемуазель де Паражон и Жавотту и, захватив их, все вместе прибыли в Версаль.

В те времена леса вплотную подступали к замку. Так что, выехав из-под сени деревьев, вы совсем близко видели холм и на нем дворец. В темноте в высоких окнах звездами мерцали факелы.

Повсюду царило оживление. Король объявил, что, вопреки своему прежнему решению, вечером не отбудет в Сен-Жермен и еще на три дня останется в Версале. Вместо того чтобы паковать багаж, следовало, напротив, позаботиться о ночлеге его величества, а также домочадцев и почетных гостей. А также устроить на постой и накормить лошадей.

На переднем дворе яблоку негде было упасть – повсюду повозки, солдаты и лакеи, экипаж госпожи де Монтеспан пришлось остановить на площади. Дамы вышли. Атенаис немедленно примкнула к какой-то веселой компании. Анжелика задержалась возле мадемуазель де Паражон.

– Вам стоит поспешить, чтобы не пропустить церемонию раздачи добычи собакам, – посоветовала сведущая в придворных делах старая дама.

– А что будет с вами? – спросила Анжелика.

– А я прислонюсь к коновязи. Будет очень странно, если я не встречу кого-нибудь из знакомых среди тех, кто отправляется в Париж. Меня король не приглашал. Поспешите, красавица. Все, о чем я прошу, – это чтобы вы по возвращении подробно поведали мне обо всех чудесах, увиденных вами в сиянии короля-солнца.

Анжелика пообещала, обняла старуху и оставила ее в туманной темноте. А та, с набеленным лицом, в старомодной накидке и чепце, украшенном розовыми лентами, наивно радовалась тому, что в этот достопамятный день ей было дозволено оказаться в такой близости ко двору.

Анжелика вышла за пределы заколдованного круга и начала восхождение в мир избранных. «В сиянии короля-солнца», – мысленно твердила она, пробираясь сквозь толпу.

Самое главное происходило в глубине, возле центрального здания замка, в третьем небольшом дворике, который называли Оленьим двором. Несмотря на кажущуюся неразбериху, отбор приближенных, которым предстояло окружать короля во время раздачи добычи, был строжайшим. Швейцарец с алебардой остановил Анжелику, и церемониймейстер учтиво поинтересовался ее титулом. Стоило маркизе произнести свое имя, он незамедлительно пропустил ее и даже проводил по лестницам и салонам на один из выходящих в Олений двор балконов второго этажа.

Двор освещали бесчисленные факелы. Казалось, от них заполыхал фасад дворца из розового кирпича, по которому метались тени с султанами. Тысячи позолоченных украшений балконов, водостоков, горшков сверкали на багровом фоне подобно переливчатой вышивке.

Затрубили в рога.

Король с королевой вышли на центральный балкон. Их окружали принцы и принцессы крови, самые именитые дворяне.

Из темноты по склону холма приближался лай собачьей своры. Из тени возле ограды Оленьего двора выступили два псаря и вошли в освещенный круг, волоча за собой что-то.

Из бесформенного тюка сочилась кровь и свисали лохмотья кишок. Это была собачья доля, состоящая из внутренностей двух убитых оленей. Псари волокли ее, завернув в свежесодранную оленью шкуру. Позади них следовали доезжачие в красных ливреях со сворой голодных собак, которых они сдерживали при помощи длинных плетей.

Навстречу им с крыльца сошел Филипп дю Плесси-Бельер с жезлом, увенчанным копытцем козы. Он успел переодеться в сверкающий, тоже красный мундир с четырьмя десятками горизонтальных и двумя десятками вертикальных позолоченных петлиц на карманах и переобуться в желтые кожаные сапоги с красными каблуками и серебряными позолоченными шпорами.

– Выправка у него великолепная, как у короля, – отметил кто-то возле Анжелики.

– Но в манерах меньше изящества. У Филиппа дю Плесси всегда такой вид, будто он собрался на войну.

– Не стоит забывать, что он к тому же еще и маршал.

Молодой человек не сводил глаз со стоящего на балконе короля. Тот махнул своим жезлом.