Анжелика и заговор теней - Страница 11

– А может, это английское судно?

Тут надо было поразмыслить. Пейрак опять покачал головой:

– Еще раз нет. Кроме нашего приятеля, смельчака Фипса, который, как мне кажется, уже получил расчет за год и должен был уехать в Бостон, не запрашивая остатков, я не знаю ни одного англичанина из Новой Англии, кто в одиночку, на французской территории, отважился бы отплыть, зная, что рискует застрять во льдах… Нет, я считаю, что это какой-нибудь торговый корабль, вышедший из Гавра или Нанта с опозданием. А в пути его еще задержал сильный ветер. И вместо месяца он проплавал все четыре. Вот в чем все дело.

Не переставая говорить, он сделал несколько шагов и очутился совсем рядом с Анжеликой. Было очень темно, и она его не видела, но всем существом сразу поняла, что это он, узнала этот запах табака и палисандра, исходивший от его одежды. Она почувствовала, как ей на плечи легли его руки, и он прижал ее к себе, совсем как она прижимала к себе детей.

– И что вы думаете делать? – спросил Карлон.

– Я уже сказал. Ждать… Дожидаться рассвета, ждать, пока этот корабль себя не обнаружит.

– А дальше?

– Дальше… Это зависит от его поведения. Если он атакует, будем сражаться. Если нет… Ладно! В любом случае я бы не стал гадать, пока не увижу, откуда он идет, сколько народу на борту и какую добычу мы обнаружим у него в трюмах.

– Но это пиратский жаргон! – вскричал интендант, задохнувшись от возмущения.

– А я и есть пират, – отозвался Жоффрей с пугающей сладостью в голосе, – по крайней мере, так говорят…

В темноте Анжелика различила улыбку у него на губах.

– А еще я колдун, – продолжал Жоффрей. – Колдун, которого живьем сожгли на Гревской площади в Париже семнадцать лет назад.

Наступила гробовая тишина. Вильдавре попытался все свести к шутке.

– Но вы-то живой! – хохотнул он.

– Ну, я же колдун, я сумел выпутаться… А теперь поговорим серьезно, господа. Король Франции – спасибо ему за это – отложил исполнение приговора. Граф де Пейрак де Моранс д’Ирристрю, тулузский вельможа, был сожжен заочно, но тем не менее он как бы исчез навсегда. Теперь он вернулся.

На сей раз молчание было долгим. О корабле позабыли.

– И… и король вас амнистировал? – наконец спросил интендант.

– И да и нет… Скорее, забыл меня. И вот одна из причин, по которой я нахожусь сейчас в его владениях. Я хочу ему напомнить о себе. Давно пора. Я достаточно скитался по свету из-за этого приговора.

Подошли матросы с зажженными трутом палочками в руках. То здесь, то там загорались факелы в резных кожаных рожках, и вот уже вся палуба озарилась ярким светом. И сразу стало видно, какое разное выражение застыло на каждом из лиц. Вильдавре торжествовал. Дело усложнялось и становилось все интереснее. Карлой был бледен как смерть. Авантюра, в которую он впутался, оказалась гораздо опаснее, чем он предполагал. Старые приятели де Пейрака, Эриксон и д’Юрвиль, не выказали никакого удивления, и все его неожиданные откровения их заинтересовали, но не более. От командира можно было ожидать чего угодно, они уже привыкли. Он никогда не действовал без разумения и всегда имел заранее обдуманный план и ясную цель.

Те же, кто недавно служил под его началом, к примеру Барсампюи или Вайно, тоже выказали полное равнодушие. Они были авантюристами, людьми рисковыми, и шли разными путями, но твердо знали, что у каждого есть своя тайна, и касается она только владельца, и только от него зависит, раскрыть ее или хранить до самой смерти.

Нынче вечером командир флотилии «Голдсборо» сделал свой выбор: он рассказал. Что ж, его дело.

Анжелика была изумлена и встревожена. Услышав, как муж ни с того ни с сего вдруг сделал такое ужасное заявление, она вздрогнула.

Несмотря на то что на них давили, несмотря на отчуждение и королевский остракизм, Жоффрей взял и крикнул: «Сир! Вот я, воскресший владетель Тулузы, которого вы когда-то приговорили, чтобы сломить его гордыню, бросавшую тень на вашу!»

Ну разве такой вызов не безрассудство?

Интендант Карлон эхом отозвался на ее мысли:

– Вы решительно спятили! Такое признание! Перед всеми нами! Король Франции представляет колоссальную силу, а вы с ней не считаетесь и бравируете!

– Да в чем? Что я сказал такого, чего не знал бы его величество? Если я его и не предупредил, что собираюсь этой зимой в Квебек, я больше чем уверен, что он знает обо всем, что касается нас. Об этом говорят рапорты, адресованные ему, где упоминается мое пребывание в Мэне. Все три года, что я находился в Америке, я не скрывал своего настоящего имени: граф де Пейрак де Моранс д’Ирристрю. Я дал ему время вспомнить своего когда-то приговоренного и изгнанного вассала и, быть может, по-иному на него взглянуть. Я ведь тоже сегодня представляю определенную силу. Король в зените славы. Он может пересмотреть ситуацию и отнестись к ней более снисходительно.

– Это не имеет значения! Какая наглость! – повторил Карлон.

– Не думаю, что это его обидит.

– Да вы игрок!

– А вы, господин интендант, не лукавите? Неужели вы ничего не слышали об этих событиях прошлого? Разве власти Квебека еще не в курсе? В рапорте, который должны были доставить господину де Фронтенаку, обо всем ясно сказано. Повторяю, с того дня, как я нахожусь в Новом Свете, я даже не пытался скрывать ни свое настоящее имя, ни титулы, и, связавшись с Парижем, было легко получить любые разъяснения по моему поводу. Я знаю, что это поручили отцу д’Оржевалю.

Интендант пожал плечами и так засопел, что будь рядом ветряные мельницы, они бы точно завертелись.

– Конечно, сплетни ходили, но что до меня, то, признаюсь, я им значения не придавал. Болтали даже, что ваша супруга – Акадийская дьяволица. Лично я считаю, что это смехотворно. В пересудах по вашему поводу и в обвинениях, что вас приговорили как колдуна, я видел только разгул воображения толпы. И мне тяжело выслушивать подтверждение тому из ваших уст.

– А разве у вас не было возможности самому прочесть рапорт, господин интендант?

– Нет, господин де Пейрак! Наш губернатор, господин де Фронтенак, держал его в секрете. И мне неизвестно, говорил ли он об этом господину Лавалю. И уж во всяком случае, иезуитам не говорил.

– Вот это замечательно! – радостно воскликнул Пейрак. – Меньшего я и не ожидал от «брата моей родины», и я предсказываю успех нашей будущей кампании, господа. Не волнуйтесь. Я плыву в Квебек, чтобы рассеять недоразумение. Не знаю, сколько лет мне придется провести на этой земле, но, сколько бы ни пришлось, я постараюсь, чтобы они привели к великому дню, к миру с соотечественниками, каждый из которых трудится на благо земли, где мы собираемся жить. Господа, вы с этим согласны?

– Конечно, – с горячностью отозвался Вильдавре. – Пират или колдун, или и то и другое, лично я принимаю во внимание только одно и честно в этом сознаюсь: вы самый богатый человек в Америке, и ясно, что поладить с вами нам выгодно. Не правда ли, мой дорогой интендант? Давайте еще выпьем за удачу нашего предприятия, каково бы оно ни было. Вино великолепное. Чуть сладковато для мяса, но восхитительно со сластями. Оно ведь из Испании, мой милый граф-колдун?

– Точно так. Ваннерейк мне его привез из Нью-Мексико. Я ему заказал несколько бочонков французского: бургундского или бордо, но… Случая не представилось. В трюме только два бочонка, которые я зарезервировал для господина де Фронтенака. Я знаю, что он часто дает балы и что он жаловался на отсутствие французского вина. Он гурман.

– Мы все гурманы. Это чисто французский недостаток, и у вас на борту мы от него точно не излечимся. Давайте выпьем! Эй, Карлон, улыбнитесь! Жизнь прекрасна!

Куасси-Ба по кругу наполнил всем бокалы.

Онорина уютно устроилась в постели, уложив с собой кота и взяв коробку со своими сокровищами. В просторном твиндеке[1], где когда-то плыли в Америку протестанты из Ла-Рошели, устроили что-то вроде детской, где обитали двое детей и дочь Марселины. Они спали по-королевски: на хороших матрасах и подушках, под меховыми одеялами. Занавеска, которую днем поднимали, отделяла их от помещения, где под присмотром Дельфины дю Розуа разместились «королевские дочери»[2]. Трое священников, севших в Тидмагуче, – францисканцы де Вовенар и шевалье де Гран-Ривьер и ораторианец Кантен – располагались с другой стороны. Естественно, Адемар тут же присоседился с краю, а точнее, бросил в темный угол за батареей свой жалкий узелок, который таскал с собой со времен кампании в Верхнем Кеннебеке, перебираясь то в Пор-Руаяль, то в Бостон, где он попал в плен к англичанам. Вконец измучившись с этим редким и неожиданным экземпляром бойца французской армии, его послали к дальним границам, что для такого персонажа было пределом мечтаний.