Анжелика и король - Страница 5

С раннего утра прислуга судачила о тайнах этого жилища. К ужасу от исчезновения хозяйки примешалось удивление при виде огромного верзилы, спесивого и наглого лакея господина дю Плесси-Бельера, явившегося, чтобы реквизировать в особняке Ботрейи всех лошадей и кареты.

– Всех моих лошадей! Все мои кареты! – в оцепенении повторяла Анжелика.

– Да, сударыня, – подтвердил мажордом Роже.

Он не поднимал глаз: видеть госпожу в черном лифе и белом чепце ему было так же неловко, как если бы она стояла перед ним совершенно нагая.

Анжелика мужественно отнеслась к произошедшему:

– Ну что же! Обращусь за помощью к друзьям. Жавотта, Тереза, поторапливайтесь! Мне нужна ванна. Подготовьте мой охотничий костюм. И пусть мне соберут в дорогу провизию и бутылку хорошего вина.

От чистого звона часов, отбивающих полдень, она вздрогнула.

«Бог знает, какое оправдание Филипп изобретет на этот раз, чтобы объяснить его величеству мое отсутствие! Что я приняла слабительное и теперь лежу в постели, мучимая приступами тошноты… Он на все способен, скотина! А теперь неужели, лишившись лошадей и кареты, я прибуду только к заходу солнца! Проклятый Филипп!»

– Проклятый Филипп! – твердила Анжелика.

Вцепившись в дверцу кареты, она беспокойно смотрела на ухабистую дорогу, по которой враскачку двигалась убогая карета.

Лес становился гуще. Корни гигантских дубов вылезали из грязи, словно толстые зеленые змеи, и сплетались прямо посреди дороги. Но разве можно назвать дорогой грязную канаву, уже перепаханную недавним проездом несчетных экипажей и всадников?

– Мы никогда не доберемся, – простонала молодая женщина, повернувшись к сидящей возле нее Филониде де Паражон.

Быстрым движением веера старая жеманница поправила на голове съехавший от постоянной тряски парик и весело ответила:

– Не теряйте рассудок, милочка. Все всегда куда-нибудь добираются.

– Все зависит от того, в каком экипаже и за сколько времени, – возразила Анжелика, нервы которой были на пределе. – А когда целью путешествия является присоединиться к королевской охоте, а в ней следовало бы участвовать вот уже шесть часов, и когда рискуешь прийти туда пешком, чтобы услышать, как трубят отбой, есть от чего впасть в ярость. Если король заметил мое отсутствие, он никогда не простит мне очередной неучтивости…

Сильный удар, сопровождающийся ужасным треском, буквально столкнул обеих дам.

– Черт бы побрал вашу старую колымагу! – воскликнула Анжелика. – Бочка из-под селедки и то прочнее! Только и годится что на растопку!

На сей раз мадемуазель де Паражон оскорбилась:

– Пожалуй, я соглашусь с вами, что мой передвижной кабинет не обладает достоинствами великолепных карет, имеющихся в ваших конюшнях. Однако мне представляется, что нынче утром вы были очень рады получить его в свое распоряжение, поскольку господин дю Плесси-Бельер, ваш супруг, счел разумным и очень забавным приказать увести всех ваших лошадей в одному ему известное тайное место…

Анжелика снова вздохнула.

Где же ее личный экипаж с прошитой золотом амарантовой упряжью и красной шелковой бахромой? А ведь она так радовалась, что сможет наконец участвовать в королевской охоте в лесах Версаля!

Она представила, как приезжает к месту сбора почетных гостей в карете, запряженной шестью вороными, с тремя лакеями в новых сине-желтых ливреях, с кучером и форейтором в красных кожаных сапогах и фетровых шляпах с перьями. Присутствующие стали бы перешептываться: «Чей это столь великолепный экипаж?» – «Он принадлежит маркизе дю Плесси-Бельер. Знаете, той самой, что… Она не часто выезжает. Муж прячет ее. Редкий ревнивец… Впрочем, кажется, король о ней справлялся…»

Она с превеликим тщанием подготовилась к решающему дню. Она твердо решила, что больше не позволит отстранить себя. Стоит ей сделать первый шаг ко двору, она сделает и другой, и напрасно Филипп будет стараться оттеснить ее. Анжелика привлечет к себе внимание красотой, изяществом, своеобразием. Она утвердится при дворе, зацепится, внедрится, подобно всем остальным, бездельникам и честолюбцам. К черту робость и скромность!

Прикрывшись веером, мадемуазель де Паражон насмешливо прыснула:

– Не будучи великой предсказательницей, могу угадать ваши мысли. Узнаю боевой настрой. Какую крепость вы готовитесь взять штурмом? Уж не самого ли короля? Или, быть может, собственного мужа?

Анжелика передернула плечами:

– Короля? Он всем обеспечен и хорошо защищен. Законная супруга – королева, признанная любовница – мадемуазель де Лавальер, а сколько у него их еще… Что же до моего мужа, то почему вы вообразили, что меня может интересовать укрепление, которое уже сдалось? Подобает ли – если использовать одно из ваших выражений, – чтобы, подписав брачный контракт, супруги продолжали интересоваться друг другом? Крайнее мещанство!

Старая дева хихикнула:

– А вот я нахожу, что милейший маркиз тем не менее проявляет интерес к вам, да к тому же прелюбопытнейшим способом. – Она сластолюбиво провела языком по сухим губам. – Расскажите еще, моя дорогая. Это самая забавная история из всех, что мне довелось слышать. Неужели? Нынче утром, когда вы уже собрались двинуться в сторону Версаля, у вас в стойлах не осталось ни одной лошади? И исчезла половина ваших слуг? Должно быть, господин маркиз дю Плесси выказал великодушие по отношению к вашим людям. И вы ничего не заподозрили? Ничего не слышали? А ведь в свое время, дорогуша, вы слыли такой хитрой бестией!

Очередной толчок сотряс экипаж. Сидящую на неудобной откидной скамеечке напротив Анжелики горничную Жавотту так тряхнуло, что она почти завалилась на свою госпожу и смяла бант из золотого полотна, которым маркиза прикрепила к своему поясу хлыст. Прекрасный бант превратился в тряпку, и Анжелика в сердцах отвесила горничной пощечину. Та, захныкав, вновь уселась на свое место. Анжелика охотно продолжила бы раздачу, энергично приложив ладонь к густо залепленному свинцовыми белилами лицу Филониды де Паражон. Она догадывалась, что ее злоключения доставляют той огромное удовольствие. Однако именно к старой жеманнице, соседке и почти свидетельнице своих неприятностей, она обратилась в растерянности – после неслыханного фортеля Филиппа у нее не было иного выхода, как позаимствовать экипаж приятельницы. Мадам де Севинье была в провинции. Ее бы, разумеется, выручила Нинон де Ланкло, но репутация великой куртизанки отдалила ее от двора, а принадлежащий ей экипаж мог быть узнан. Что же касается прочих парижских знакомств Анжелики, эти дамы сегодня либо тоже находились в Версале, либо же их туда не пригласили, и тогда от них не стоило ждать ничего, кроме ревнивой озлобленности. Оставалась мадемуазель де Паражон.

Но изнывающей от нетерпения Анжелике пришлось ждать, пока страшно взволнованная старая дева нацепит свои самые лучшие и давно вышедшие из моды смехотворные наряды; пока служанка распутает свалявшиеся пряди ее парадного парика, пока кучеру почистят ливрею, наведут блеск на давно облезший лак дрянной кареты.

И вот наконец они выехали на дорогу. Но что это была за дорога!

– Вот ведь дорога! Ах, что за дорога! – простонала Анжелика, в очередной раз пытаясь среди образующих тесный коридор деревьев разглядеть опушку.

– Не стоит изводить себя, – назидательно промолвила мадемуазель де Паражон. – Вы так ничего не добьетесь, разве что испортите цвет лица. А это совсем ни к чему. Дорога как дорога. Сердиться следует разве что на короля, ему как будто доставляет удовольствие, чтобы мы барахтались в этой грязи. Я слышала, прежде здесь иногда гнали быков из Нормандии, поэтому дорогу назвали Бычьей. Наш покойный король Людовик Тринадцатый охотился в здешних местах, однако ему и в голову не приходило тащить сюда весь цвет своего двора. Людовик Благочестивый[1] был человеком разумным, простым и здравомыслящим.

Ее рассуждения были прерваны треском, за которым последовали чудовищные толчки. Экипаж накренился, потом раздался оглушительный скрежет, у кареты отвалилось колесо, и все три незадачливые путешественницы попадали друг на друга.