Анжелика и король - Страница 31

Анжелика достала кружевной платочек и приложила к укусу. Боль проникла в самое сердце. Она почувствовала дурноту.

С помутившимся взглядом она пробралась среди оживленных групп придворных и оказалась в прохладном вестибюле.

Усевшись на первую попавшуюся софу между окнами, Анжелика осторожно приподняла свернутый в тугой комок кусочек тонкого батиста и рассмотрела свое посиневшее запястье; на нем выступили темные капельки крови. С какой жестокостью Филипп укусил ее! И что он за лицемер: «будьте осторожны, сударыня. Вино вам противопоказано». Еще пойдет слух, что госпожа дю Плесси была так пьяна, что толкнула Мадам… Эта молодая дама не умеет вести себя по-светски!..

Проходя мимо, маркиз де Лозен, тоже в голубом фраке, признал в сидящей на софе даме Анжелику.

– А вот теперь я вас отругаю, – сказал он, – вы снова одна! Всегда одна!.. При дворе… Прекрасная, как ясный день! И в довершение всего спрятались в таком укромном и незаметном уголке, что влюбленные дали ему название кабинета Венеры! Одна!.. Вы бросаете вызов правилам самого элементарного приличия, чтобы не сказать проще – законам самой природы.

С видом сурового отца, распекающего дочь, он присел рядом:

– Какая муха вас укусила, дитя мое! Какой мрачный демон поселился в вас и заставляет отвергать комплименты, избегать общества кавалеров! Уж не позабыли ли вы, что Небо даровало вам великое очарование? Уж не хотите ли вы обидеть богов? Но что я вижу? Анжелика, душа моя, да что же это! – У маркиза даже голос изменился.

Прикоснувшись пальцем к ее подбородку, он заставил Анжелику поднять голову.

– Вы плачете? Из-за мужчины?

Сдерживая рыдания, она кивнула.

– Ну, знаете, это уж не проступок, а настоящее преступление. А ведь ваше основное предназначение в том, чтобы заставлять плакать других… Малыш, здесь нет ни одного мужчины, достойного того, чтобы из-за него проливали слезы… разумеется, не считая меня. Но я и надеяться не смею…

Анжелика попыталась улыбнуться. Ей даже удалось пролепетать:

– О, мое горе не столь серьезно. Это, скорее, нервное… Просто мне больно…

– Больно? Где же?

Она показала ему запястье.

– Хотелось бы мне знать, какой подлец так обошелся с вами? – воскликнул потрясенный Пегилен. – Назовите его, и я потребую от него объяснений.

– Не возмущайтесь, маркиз. Увы, он имеет на меня все права.

– Уж не хотите ли вы сказать, что речь идет о прекрасном главном ловчем, вашем супруге?

Анжелика не ответила и вновь залилась слезами.

– Да, ничего лучшего от мужа и ждать не приходится, – с отвращением заметил Пегилен. – Совершенно в стиле вашего избранника. Но зачем же вы продолжаете с ним видеться?

Слезы душили Анжелику.

– Ну ладно, ладно, – смягчившись, продолжил маркиз. – Не стоит доводить себя до такого состояния. Из-за мужчины! Да к тому же из-за мужа! Сокровище мое, у вас устарелые представления о свете… Вы больны или… Впрочем, похоже, у вас давно что-то не ладится. Я как раз хотел побеседовать с вами об этом… Только сперва вытрем слезки.

Достав из кармана белоснежный батистовый платок, он нежно промокнул ей лицо и глаза. Анжелика видела прямо перед собой его искристые смеющиеся глаза, в которых все при дворе, включая самого государя, умели различать огонек лукавства. Светская жизнь и распутство уже пробороздили морщинки вокруг его саркастического рта. Однако все его приятное лицо выражало живость и довольство. Это был южанин, гасконец, пылкий, как солнце, и юркий, как форель, которая водится в горных ручьях Пиренеев.

Анжелика дружелюбно взглянула на Пегилена. Он улыбнулся:

– Ну что, вам лучше?

– Мне кажется, да.

– Сейчас мы все уладим, – пообещал он.

На мгновение он умолк, внимательно разглядывая ее.

В своем закутке они были незаметны для бесконечно снующих в галерее придворных и лакеев. Чтобы оказаться в этой нише между окнами, целиком занятой канапе, подлокотники которого полностью скрывали собеседников от посторонних взглядов, следовало подняться на три ступеньки.

В зимних сумерках Анжелику и Пегилена освещали лишь проникающие через окно красновато-золотые лучи заходящего солнца. Снаружи еще можно было различить постепенно скрывающуюся в тумане песчаную террасу с мраморными вазами и мерцающий пруд.

– Так вы говорите, уединенный уголок, в котором мы с вами находимся, называют кабинетом Венеры? – поинтересовалась Анжелика.

– Да. Здесь любовники находятся в стороне от любопытных взглядов, насколько это возможно при дворе, и молва с удовольствием рассказывает, будто самые нетерпеливые порой укрываются здесь, чтобы принести жертву прелестной богине. Анжелика, быть может, вам есть в чем упрекнуть себя по отношению к ней?

– К богине любви? Пегилен, пожалуй, я бы, скорей, упрекнула ее в забывчивости по отношению ко мне.

– Я бы так не сказал, – задумчиво молвил маркиз.

– Что вы имеете в виду?

Он покачал головой и, опершись подбородком на свой кулак, предался размышлениям.

– Чертов Филипп! – вздохнул он. – Кто бы знал, что скрывается под этой прекрасной оболочкой… Вы никогда не пытались как-нибудь вечером, перед тем как он наведается к вам, подсыпать ему в бокал какого-нибудь благотворного порошка? Поговаривают, будто Ла Вьен, содержатель бань на улице Фобур-Сент-Оноре, готовит снадобья, способные вернуть силу истощенным слишком частыми жертвами Венере любовникам, а заодно и старикам, и тем, кого недостаточно горячий темперамент отвращает от ее алтаря. Например, он торгует веществом под названием «пельвиль», о котором рассказывают, будто оно творит чудеса.

– Нисколько не сомневаюсь. Однако подобные методы мне неприятны. К тому же для этого мне следовало бы иногда иметь возможность поближе подступиться к нему, чтобы хотя бы добраться до его бокала… А это случается нечасто.

У Пегилена округлились глаза.

– Не хотите же вы сказать, что супруг столь безразличен к вашим прелестям, что никогда не посещает ваши покои?

Анжелика прерывисто вздохнула.

– Именно так, – тусклым голосом ответила она.

– А что об этом думает ваш официальный любовник?

– У меня его нет.

– Как вы сказали? – Лозен аж подскочил. – Ну, скажем, мимолетные друзья?

– ?..

– Уж не пытаетесь ли вы убедить меня, что у вас их нет?

– И тем не менее, Пегилен, осмелюсь настаивать, что это правда.

– Не-ве-ро-ят-но! – прошептал маркиз, придав лицу выражение трагического изумления, как при получении печального известия. – Анжелика, вы заслуживаете хорошей порки.

– За что? – возразила она. – Здесь нет моей вины.

– Вы виноваты во всем. С вашей кожей, вашими глазами, вашей фигурой в подобных неурядицах упрекать следует только себя. Вы чудовище, вы жестокое и опасное создание! – Он сурово коснулся пальцем ее виска. – Что у вас там, в вашей злой головке? Расчеты, планы, рискованные и сложные построения, приводящие в смущение даже господина Кольбера и огорчающие господина военного министра Летелье? Серьезные люди снимают перед вами шляпу, а потерявшая голову молодежь не знает, как спасти свои последние жалкие сбережения от ваших алчных рук. И вместе с тем ангельское лицо, глаза, в сияющей глубине которых можно утонуть, губы, на которые нельзя смотреть без желания впиться в них поцелуем! Сколь изощренна ваша жестокость! Вы обставляете свои появления ошеломляюще и преподносите себя как богиня… И для кого? Я вас спрашиваю!

Горячность де Лозена привела Анжелику в замешательство.

– Чего вы от меня хотите? – перебила она его. – У меня много дел.

– Какие еще, к черту, дела могут быть у женщины, кроме любви? Право, вы просто эгоистка, запершаяся в башне, которую вы сами же себе и построили, чтобы защититься от жизни.

Анжелику поразила такая проницательность под завитым париком придворного.

– Это и так, и не так, Лозен. Кто может понять меня? Вы не были в преисподней…

Охваченная внезапной слабостью, она откинула назад голову и прикрыла глаза. Только что Анжелика вся горела, а теперь ей казалось, что она ощущает, как холодна кровь в ее венах. Она почувствовала нечто напоминающее смерть или приближение старости. Ей захотелось позвать Пегилена на помощь, однако в то же время рассудок подсказывал ей, что такой спаситель может увлечь ее к новым опасностям. Анжелика решила оставить скользкую тему. Выпрямившись, она игриво спросила: