Анжелика и король - Страница 28

– Наш друг д'Андижос будет приятно удивлен, – сказал Лозен. – Полагаю, он сейчас на пике королевской благосклонности и мы можем без стеснения прогуливаться вместе. Бывали ли вы в гротах Сен-Жермена, красавица?

Услышав отрицательный ответ, маркиз предложил ей руку и, властно похитив Анжелику у остальных воздыхателей, повел посмотреть удивительные живые, или говорящие, гроты, известные еще со времен доброго короля Генриха II. Приглашенные в замок в 1590 году как «умельцы использовать воды для украшения парков и садов», итальянские художники Франчини населили пещеры персонажами мифологии, которых сложная механика, приводимая в движение водой, заставляла двигаться и говорить.

В первом гроте жил Орфей, играющий на арфе. Один за другим там появлялись разные звери, издавая характерные звуки.

Второй дал приют пастуху, который пел в сопровождении птичьей разноголосицы.

В третьей пещере можно было видеть автоматического Персея, освобождающего Андромеду под аккомпанемент дующих в раковины тритонов. Там Лозен со спутницей встретили мадемуазель де Лавальер и нескольких дам из ее свиты. Опустив тонкие пальцы в журчащую воду, она сидела на бортике фонтана.

Маркиз де Лозен учтиво поклонился, и молодая женщина радостно ответила ему. Усвоенная с юных лет привычка к правилам светской беседы победила ее робость и стыдливость, которых она не могла не испытывать, когда на глазах всего двора стала любовницей короля.

Она страдала от пристального внимания, но держалась непринужденно и приветливо. Ее взгляд с интересом скользнул по Анжелике.

– Мадемуазель де Лавальер вызывает симпатию, но не преданность, – заметила та, когда они с маркизом продолжили прогулку под сенью зеленых галерей.

Лозен не ответил. Краем глаза он рассматривал ее. Анжелика продолжала свои рассуждения:

– Лакеи и прихлебатели, которых она содержит, хоть и не отдает себе в этом отчет, готовы покинуть ее при малейшем неблагоприятном ветерке. Очевидно, что не было в истории менее корыстной фаворитки, о которой, однако, создается впечатление, что она грабит королевскую казну. Эти протеже мадемуазель де Лавальер – настоящее бедствие. Они повсюду, ненасытные, с острыми клыками и загребущими руками.

– Ваши прелестные замечания относительно наших милейших придворных группировок представляются мне достаточно четкими для вашего столь небольшого опыта, – похвалил Лозен. – Подождите, – неожиданно сказал он, останавливаясь, – взгляните наверх, на деревья.

Анжелика повиновалась, хотя не поняла зачем.

– Прекрасно! – вздохнул Лозен. – Теперь ваши глаза стали зелеными и прозрачными, как воды источника. Из них словно бы можно утолить жажду.

Легким поцелуем он коснулся ее век. Она отмахнулась веером:

– Вы полагаете, раз мы в лесу, вам следует изображать сатира?

– А между тем я давно обожаю вас.

– Ваше обожание из тех, что перерастают в настоящую дружбу. Я бы хотела, чтобы вы воспользовались своим чувством, чтобы помочь мне получить должность при дворе.

– Анжелика, какое же вы серьезное дитя! Вам показывают механические игрушки, а вы рассеянно смотрите на них, думая об уроках. Перед вами рассыпаются в комплиментах, а вы говорите о должностях.

– А кто здесь о них не говорит?

– Здесь говорят и о прекрасных глазах тоже!.. И о любви, – произнес Лозен, нежно обвивая рукой ее талию.

Анжелика, стремясь прервать его, торопливо вошла в четвертый грот, где Вулкан и Венера вдвоем плыли в серебряной раковине. Подойдя поближе, среди толпящихся вокруг диковины придворных Анжелика узнала короля.

– Ах, что за очаровательная безделица! – сказал тот, увидев ее.

Анжелика присела в первом глубоком поклоне за весь день. Затем повторила его перед Месье и Мадам.

Король завязал разговор с маркизом де Лозеном, а Анжелика смешалась с компанией дам и придворных и отправилась с ними на прогулку по саду. Чуть позже Пегилен догнал их и, взяв ее под руку, подвел к королю:

– Его величество желает переговорить с вами…

Анжелика вновь поклонилась и осталась с его величеством, а свита отступила на некоторое расстояние.

«Еще парочка таких уединенных бесед, и количество просителей у моих дверей удвоится», – подумала она.

– Сударыня, – начал король, – со времени нашего последнего разговора в Версале мы много раз имели случай оценить ваши точные суждения, отличающиеся мудростью и новизной, которыми вы сочли возможным поделиться с нами. И мы подумали, что никак вас не отблагодарили. Если вы хотите просить нас о какой-то милости, мы с превеликим удовольствием согласимся.

– Сир, вы уже великодушно поинтересовались будущим моих сыновей.

– Это само собой! Но нет ли у вас более определенной просьбы ко мне?

Анжелика сразу подумала о ходатайстве Бине и вынула из-за корсажа резко пахнущий провансальскими эссенциями конверт парикмахера.

– Цирюльник? – удивился король. – Я говорил о более важных прошениях.

– Но парикмахер – это очень важно, – с самым серьезным видом заверила его Анжелика. – И для меня из всех цирюльников Парижа господин Бине наиболее важен, потому что служит мне. Кроме того, он утверждает, что владеет секретом, который позволил бы вашему величеству носить парик, не только не лишаясь из-за этого ваших прекрасных волос, но даже не скрывая их.

– Неужели? – воскликнул король, останавливаясь посреди аллеи. – Как это возможно?

– Господин Франсуа Бине сказал мне, что сообщит свой секрет только вашему величеству, с глазу на глаз.

– Черт меня побери, если у меня хватит терпения дождаться завтрашнего дня, чтобы узнать решение проблемы! Я непрестанно спрашиваю себя: стричь? не стричь? Но если этот ваш художник – о котором, впрочем, я слыхал много лестного – действительно нашел способ уладить эту проблему, право слово, я сделаю его герцогом!..

Смеясь, с той живостью, которая была свойственна ему в моменты отдыха, Людовик XIV сделал знак пажу, передал ему прошение Бине и приказал доставить цирюльника в Сен-Жермен.

Вернувшись в тот вечер в Париж, Анжелика по-детски радовалась тому, что ей удалось так быстро передать свое первое ходатайство. Она чувствовала себя почти всемогущей, хотя вынуждена была признаться себе, что собственные ее дела нимало не продвинулись. Она приняла участие в трапезе после небольшого бала, переговорила со множеством людей, сделала несметное количество реверансов и проиграла сто ливров за одну короткую партию – сидя – в ландскнехт.

Тем не менее назавтра и во все последующие дни она снова отправлялась ко двору.

Теперь она нигде не встречала Филиппа. По слухам, его на несколько дней отправили в Пикардию с инспекцией. Неужели он впал в немилость? Нет, главный ловчий одним из первых надел бывший предметом желаний многих дворян знаменитый голубой плащ. Зато Анжелика встретила маркиза де Лувуа. В ответ на ее вопросы о состоянии дел министр закатил глаза и принялся описывать смешное и бедственное положение, в котором оказался. Разумеется, он владеет, и уже давно, льготами на транспорт между Лионом и Парижем. Но вот какой-то отъявленный плут, некто Колен, осмелился просить той же привилегии, и король дал ее ему. Так что теперь маркизу приходится вести переговоры с каким-то жалким лакеем о возврате себе прав с существенным возмещением убытков вышеназванный Колен должен будет либо поделить с ним привилегию, либо все бросить. Разумеется, этот Колен крутится среди приближенных мадемуазель де Лавальер, что делает ситуацию щекотливой для короля. Лувуа так раздраженно и долго распространялся по поводу своего неприятного дела, что даже позабыл о комплиментах, заранее подготовленных им для обворожительной маркизы, чья красота и облик, одновременно мудрый и наивный, не выходят у него из головы.

Маркиз де Лавальер, которого нервировала столь продолжительная беседа Анжелики с Лувуа, хотел было уже осыпать ее упреками, однако тотчас успокоился, стоило ей поинтересоваться, удалось ли ему «англизировать» того умершего в Танжере француза, к получению наследства которого он стремился. Да, посмертная натурализация шла своим чередом. Службы разведки маркиза де Лавальера доложили ему о шотландских корнях несчастного графа Редфорда.