Анжелика и дьяволица - Страница 9

– Итак, я увидел вас с Золотой Бородой на острове. И тут всплыло обстоятельство, неизвестное нашим недругам, нечто, чего они не могли знать. То есть что Золотая Борода – это Колен. Что совершенно меняло дело. Колен Патюрель, король рабов Мекнеса, к тому же почти мой друг, по крайней мере человек, к которому я, зная его добрую репутацию в Средиземноморье, испытывал глубокое уважение. Да, для меня это многое меняло. Колен!.. Человек, которого не зазорно одарить… скажем так, вашей дружбой… Но мне было необходимо убедиться, что это именно Золотая Борода. Я послал Йана за подкреплением, приказав не возвращаться через фарватер, прежде чем спадет вода.

– А вы остались.

– Я остался.

– Вы хотели знать, кто я? – спросила Анжелика, глядя мужу прямо в глаза.

– И узнал.

– Вы не боялись горьких открытий?

– Я сделал чудесные открытия, и они укрепили мое сердце!

– Вечно вы со своими немыслимыми затеями!

– Дело не только в этом. Решение остаться на острове и затаиться там до прибытия подкрепления было вызвано не только желанием получше узнать мою прекрасную незнакомку-жену. Еще бы: такая возможность; муж может многое узнать про хорошенькую женщину, беседующую с мужчиной, в прошлом не безразличным ей, да к тому же ей известно, что он по-прежнему ее любит. Однако одного лишь любопытства было бы недостаточно, чтобы отважиться на столь тягостное испытание, если бы я не был принужден к этому самой ситуацией. Согласитесь, душа моя, что она была деликатной, если не сказать затруднительной. Появись я перед вами в одиночку, неужели вы думаете, Колен легко поверил бы в мои мирные намерения супруга? Сам же он, будучи пиратом, достойным быть повешенным без лишних разговоров, не сдался бы без боя властителю Голдсборо. Вы обвиняете меня в том, что я не раздумывая ввязываюсь в самые немыслимые авантюры? Однако идея встретиться с ним один на один на том песчаном берегу, имея в свидетелях лишь вас и тюленей, а в качестве неминуемого завершения поединка – его или мою смерть, не показалась мне трезвой и выгодной для кого бы то ни было. Ваш Колен не из тех, кем легко манипулировать. Можете справиться у Мулая Исмаила, который всегда отзывался о нем с почтением и почти страхом, и все же Колен был всего лишь безоружным рабом перед этим неуступчивым и жестоким владыкой.

– Однако вам удалось склонить этого неуступчивого султана перейти к вам на службу, вы сумели подчинить его своей колдовской власти.

– Потому что его привели ко мне в цепях четверо вооруженных солдат. На острове Старого Корабля все было иначе. В сложившихся обстоятельствах я предпочел стать невидимым свидетелем вашей встречи. К тому же случайной и непредвиденной, как я позднее узнал. Соединив нас троих на этом острове, наши недруги вновь рассчитывали на выигрыш. Все шло к тому, чтобы мы сами стали причиной собственной погибели. Единственный способ парировать такие дьявольские козни – вести себя совершенно не так, как ожидает противник. Слава богу, у нас троих хватило душевных сил выстоять.

– Дьявольские козни! – повторила Анжелика.

– Не пугайтесь. Я сумею нарушить их планы и, кто бы ни были наши враги, устранить их. Пока мы не подозревали об их присутствии, мы попадались в их ловушки. В Хоусноке и в Брансуик-Фолз вы, кажется, стали первой жертвой, когда чуть было не расстались со свободой, а возможно, и с жизнью. Возможно, нападение абенаков на английскую деревню имело тайной целью ваше пленение?.. Не знаю. Но когда вечером, непосредственно перед морским сражением с Золотой Бородой, я получил эту записку, мне в душу закрались подозрения. Я понимал, что рано или поздно они захотят встречи. Поначалу я решил, что это Золотая Борода, однако получил доказательства обратного. Через фарватер, прихватив с собой всего одного человека, я в лодке отправился на остров; но теперь я был настороже: я опасался не только неизвестного, но и самого себя. Ведь записка могла содержать ложный донос, чтобы завлечь в западню и меня. Или же разоблачение было правдой, и некто рассчитывал на то, что я приду в бешенство и совершу непоправимый поступок, в частности наброшусь на вас. Мне стало совершенно очевидным это намерение навредить вам, и именно вам. «Будь осмотрителен! – думал я. – Остерегайся! Помни: что бы ни случилось, ей ничто не должно навредить. Особенно ты сам». Мой гнев обратился против тех несчастных, которые в своих коварных планах пытались превратить меня в орудие зла, направленное против вас. «Ты не окажешь им такой любезности», – твердил я себе. На сей раз я, по крайней мере, обязан был любой ценой защитить вас от их нападений. Не я ли в Тулузе дрался на дуэли с племянником архиепископа и завоевал вас?

– Но это совсем другое дело! – с жаром воскликнула Анжелика. – Прежнее не вернется. За кого вы меня принимаете? Теперь я люблю вас!..

И, пораженная собственным признанием, она повторила:

– Да, я люблю вас… Слишком сильно, действительно сильнее, чем вы заслуживаете. Неужели вы настолько отдалились от всех, что даже не можете осознать, что я люблю вас? Разве не бились мы с вами вместе против ирокезов, против французов и их дикарей, против зимней стужи, болезней, смерти? Неужели я утратила ваше расположение?.. Умоляю вас, если вы не хотите заставить меня страдать, берегите себя, берегите себя ради меня, возлюбленный мой. Перестаньте играть своей жизнью, потому что я умру, если еще раз потеряю вас, я умру!

Жоффрей поднялся с места и, раскрыв объятия, подошел к Анжелике. Она прильнула к нему, уткнувшись лбом в его плечо, и вновь обрела своего прекрасного заступника, в котором была сосредоточена вся ее жизнь, и вся растворилась, чтобы с острым блаженством ощутить его близость, тепло, его знакомый запах.

– Я тоже провинилась, – прошептала она. – Я усомнилась в вашей любви и искренности вашего чувства. Мне следовало незамедлительно признаться вам: «Да, я повстречала Колена…» Но я испугалась. Не знаю, чего именно. Вынужденная остерегаться подвохов, подлости, низости, которые движут поступками людей, я больше привыкла к молчанию, нежели к правде. Простите меня. Между нами такого не должно быть.

Обхватив ладонями, граф запрокинул прекрасную голову Анжелики, чтобы вглядеться в ее глаза и нежно поцеловать в губы.

– После стольких лет, стольких горестей, исковеркавших наши души и ранивших наши сердца, эта встреча неминуемо должна была оказаться болезненной. Перед началом новой упоительной любви мы по-прежнему опасаемся быть обманутыми. Еще не исцелившись от старых ран, мы вопрошали: докажет ли нам жизнь потрясшими нас порывами, упреками и сожалениями, что мы поистине предназначены друг другу судьбой? Тогда, в Тулузе, было торжество, ослепление. Но то было не древом, а всего лишь корнями любви, которой предстояло узнать свое истинное грядущее значение. Ну что же, теперь оно нам известно. Вдали друг от друга мы оба истекали кровью, не переставая в глубине наших сердец помнить, что мы связаны навеки. Теперь нам предстоит признать это и сказать друг другу. Возлюбленная моя незнакомка, которую я пока так и не смог полностью приручить, простите, простите меня…

С невыразимой нежностью Жоффрей целовал синяк на виске Анжелики.

– Моя новая любовь, моя вечная возлюбленная, моя молчальница…

Анжелика запустила пальцы в его спутанные волосы и нежно прикоснулась к посеребренным вискам.

– Вы всегда умели говорить о любви. Искатель морских приключений и завоеватель Нового Света не убили в вас трубадура из Лангедока.

– Он далеко. Я больше не граф Тулузский.

– При чем тут граф Тулузский? Тот, кого я люблю, пират, пожалевший меня в Ла-Рошели и напоивший чашечкой турецкого кофе, когда я умирала от холода. Тот, кто приказал стрелять в королевских драгун, чтобы защитить моих преследуемых друзей-гугенотов. Тот, кто, невзирая на их неблагодарность, внял моим мольбам и помиловал ларошельцев. Тот, подле кого я спала в лесной чаще и чувствовала себя в такой безопасности, какая бывает только в детстве. Тот, кто сказал моей дочурке: «Сударыня, я ваш отец…» Вы столь дороги мне… Мне бы совсем не хотелось, чтобы вы остались безразличны к тому… к тому, что случилось. Мне необходимо каждое мгновение ощущать, что я поистине… принадлежу вам!