Анжелика и дьяволица - Страница 8

– Я пытался под иронией скрыть непривычное волнение. Да, как же глуп человек! Сказать правду? В тот вечер вы испепелили меня. Но я в некоторой степени утратил привычку чувствовать, способность выразить свои ощущения. Мне было необходимо навести во всем этом порядок, а время – вы согласитесь, учитывая то, чего вы с таким пылом требовали от меня, – не позволяло. Поразмыслив, я пришел к выводу, что вы – я вам уже говорил, – безусловно, остались для меня мучительным воспоминанием. Однако постепенно оно становилось все более смутным, потому что я уже не мог вообразить подле себя, в своей полной приключений жизни, которая носила меня по волнам всех океанов, некогда бывшую моей супругой юную графиню. К тому же я попытался изгнать вас из своей памяти, когда узнал, что вы вышли за маркиза дю Плесси-Бельера и, как мне почему-то представлялось, отказались от моих сыновей и беспечно странствовали по Средиземному морю. Хотя я искал вас, не в силах разорвать некогда связывавшую нас нить, ваш образ в моей памяти постепенно утрачивал свою четкость. И вот я нашел вас: другую женщину. Но это были вы. И вы поразили мое сердце, вырвали его из тяжелого забытья. И оно ожило, вместе с новой любовью опять обрело отраду в страданиях и надеждах. Мне нелегко далось снова завоевать вас в полном опасностей путешествии на борту «Голдсборо». Наконец в Вапассу я получил возможность ревниво держать вас при себе, но порой, даже нынешней зимой, опасения, что испытание окажется выше ваших сил, что по неведению я могу причинить вам боль, заставляли меня сомневаться на ваш счет. Меня пугало ваше молчаливое согласие, я не знал, как избавить вас от привычки молча претерпевать трудности и страдания, осознавая, что здесь, возможно, кроется опасность для нашего взаимопонимания. Что, покуда вы будете столь ревностно отказываться прибегать к моей помощи, вы не будете мне принадлежать и часть вашего существа будет по-прежнему связана с той жизнью, которую вы прожили без меня и власть которой ощущаете на себе по сию пору. Порой от этих размышлений меня бросало в дрожь… но я понимал, что следует запастись терпением и временем… Вот как обстояли дела, когда несколько недель назад мы прибыли в Хоуснок, на Кеннебеке… и вы неожиданно исчезли…

Граф умолк, его лицо исказила гримаса страдания. Но он тут же взглянул на Анжелику с саркастической улыбкой, которая, впрочем, не могла затмить сверкающего в его темных глазах огня страсти.

– Разумеется, неприятная ситуация – при всех внезапно сделаться рогоносцем, – заметил он, – однако не этот титул причинил мне самые жестокие страдания… Хотя очень важно было не дать нашим людям впасть в растерянность от подобного события… Однако тут вы пришли мне на помощь… Да, в тот час надвигающейся грозы вы не разочаровали меня… Вы повели себя… единственным возможным образом… и, несмотря на мой гнев, вызвали у меня восхищение, любовь… Ах, что за страшное чувство! Ведь я как мужчина страдал от ревности. Только ли от ревности? Скорей от любви, которая еще не достигла своей вершины, а влюбленный уже видит, как предмет его страсти ускользает прежде, чем он добрался до невыразимой точки встречи с любовью: уверенности. Взаимной уверенности. Мы трепещем, а боль настороже, она готова возникнуть вместе с сомнением, страхом, что все закончится прежде… прежде, чем мы обретем друг друга в этой неизъяснимой встрече, которая дарует нам радость, силу, незыблемость.

Сидя по другую сторону массивного деревянного стола, Анжелика не сводила с мужа горящих глаз. Она позабыла обо всем на свете. Сейчас на земле не существовало никого, кроме него. Его слова рождали в ее воспоминаниях картины их жизни. Общей, даже когда они были разлучены.

Жоффрей превратно истолковал ее молчание.

– Вы все еще на меня сердитесь! – произнес он. – За то, что произошло в эти последние дни… Я вас ударил!.. Скажите, что сильнее всего оскорбило вас в моем непростительном поведении? Ну пожалуйтесь, моя дорогая, ведь я так плохо вас знаю…

– Пожаловаться, – прошептала она. – На вас? На вас, которому я обязана всем?.. Нет, что вы… Скажем, есть вещи, мне не вполне понятные, потому что и я тоже знаю вас недостаточно хорошо…

– Например?

Анжелика медлила с ответом. Солнце нежной и глубокой любви вдруг растопило все ее сетования.

– Так это вы назначили Колена губернатором…

– А вы бы желали, чтобы я повесил его?

– Нет, но…

Жоффрей снисходительно улыбнулся:

– Да, понимаю!.. Подобное согласие двух мужчин, в то время как им следовало бы стать врагами из-за прекрасной Елены Троянской, довольно отвратительно… Вам это причиняет страдания?

– Немного… Но ведь это свойственно женщинам?

– Согласен… а вы восхитительны, – отвечал он. – Что же еще?

– Вы заставили меня об руку с ним войти в пиршественную залу…

– Признаю, это было неприятно. Простите, душа моя. Бывают моменты, когда, упорно сражаясь за что-нибудь, делаешь какие-то неловкие ходы… Возможно, я слишком хотел поскорее стереть из своей памяти… позабыть…

– А вы флиртовали с этой Иньес!

– С какой Иньес? – удивился граф.

– С испанкой, любовницей Ваннерейка… во время пира…

– А… теперь вспомнил. Долг хозяина! Разве не следовало мне утешить это очаровательное юное создание, ведь наш славный друг из Дюнкерка оказывал вам столько внимания. Тот, кто отравлен ядом ревности, питает жалость к тому, кто испытывает те же страдания…

Анжелика понурилась. Вместе с воспоминанием вернулась боль.

– Есть кое-что посерьезней, – прошептала она.

– Что же это?

– Западня на острове Старого Корабля! Завлечь туда Колена и меня – это так на вас не похоже!

Граф де Пейрак помрачнел:

– Верно… Не похоже…

Он вынул из кармана камзола мятый клочок бумаги и протянул Анжелике. Она с трудом разобрала крупные каракули.

«Ваша супруга на острове Старого Корабля с Золотой Бородой. Причальте с севера, чтобы они не заметили вашего появления. Так вы сможете застать их в объятиях друг друга».

Анжелика вздрогнула. Ею снова овладел безотчетный леденящий страх, терзавший ее в последние дни.

– Но кто… кто мог это написать?.. – пробормотала она. – От кого вы получили эту записку?

– Мне ее передал какой-то матрос из экипажа Ваннерейка. Он всего лишь посредник. С его помощью я попытался отыскать того, кто дал ему поручение доставить записку мне, но тщетно. Это их способ действия. Они пользуются сутолокой, вызванной высадкой экипажа и разгрузкой судна, чтобы затеряться среди нас и сделать свое дело, а потом исчезают, словно привидения.

– Они? Кто – они?

Пейрак был встревожен.

– В Заливе появились чужие, – наконец произнес он, – они рыщут повсюду и, теперь я в этом уверен, проявляют к нам особенный интерес.

– Кто это? Французы? Англичане?

– Не знаю. Скорее французы, но неизвестно, под каким флагом они ходят; ясно одно: их цель – посеять смуту среди нас.

– Тот человек с бледным лицом, что пришел сообщить мне, будто вы ожидаете меня на острове, – один из них?

– Без сомнения. Как и тот, кто по дороге из Хоуснока передал мне ложное сообщение о том, что вы спасены и плывете к Голдсборо на «Ларошельце»…

И Жоффрей рассказал Анжелике, как, вознаградив незнакомца за добрую весть, он, успокоенный относительно ее участи, решил последовать за Сен-Кастином до Пентагоета по дороге на Голдсборо.

– Я дал ему несколько жемчужин.

– Но кто же они такие?.. Кто их послал?

– Пока невозможно установить. Очевидно то, что они хорошо осведомлены о наших делах и не останавливаются ни перед чем, потому что среди моряков передача ложных известий почитается постыднейшим из преступлений. Даже между врагами существует солидарность мореходов, предать которую могут только законченные мерзавцы или просто бандиты. Предвижу, что те, о ком мы говорим, худшие из них.

– Выходит, – прошептала она, – права я была, когда опасалась какого-то направленного против нас… дьявольского плана…