Анжелика и дьяволица - Страница 6

– Вы уходите? – едва слышно спросила герцогиня. – Ах, умоляю, не оставляйте меня!

– Но вы здесь в полной безопасности, – заверила ее Анжелика, заметив беспокойство в голосе распростертой на кровати женщины.

Бесстрашная с виду, на самом деле герцогиня была слабой и с трудом приходила в себя после ужасов кораблекрушения. Тем более что она, как о чем-то естественном, рассказывала, что у нее бывают видения…

– Я незамедлительно пришлю к вам кого-нибудь, – не уступала Анжелика, стараясь, как ребенка, успокоить больную. – Не волнуйтесь!

Она вдруг насторожилась. На лестнице слышались мужские шаги. Кто-то поднимался. Анжелика открыла дверь, и в проеме появилась фигура Энрико Мальтийца.

– Госпожа графиня, вас просит к себе его сиятельство Рескатор.

Сходя на берег, Энрико вновь принимался называть своего господина Рескатором.

С сильно бьющимся сердцем Анжелика последовала за ним, испытывая одновременно опасение и облегчение. Значит, он все-таки послал за ней.

Она торопливо шла за Мальтийцем. Выйдя из форта, они поднимались к деревне. Когда они достигли последнего, находящегося на отшибе дома, Анжелика услышала, как бьется о скалы прибой, и ей вспомнилось, как с помощью похожих слов ее заманили в ловушку. Как-то вечером, несколько дней назад, незнакомый матрос с бледным лицом и странными глазами сказал ей: «Вас просит к себе господин де Пейрак» – и заманил ее на остров Старого Корабля.

Анжелика инстинктивно прикоснулась к поясу: пистолеты она забыла. Вот глупость! Затем невольно воскликнула, повернувшись к Мальтийцу:

– Тебя действительно прислал господин де Пейрак? Или ты тоже собираешься предать меня?

– Что происходит?

На пороге последнего деревянного дома стоял граф. Его высокий силуэт вырисовывался на фоне огня, полыхавшего в сложенном из валунов деревенском очаге.

Анжелика с облегчением вздохнула:

– Ах, а я уже испугалась, что снова попала в ловушку. В прошлый раз это был белый дьявол, вышедший из моря…

– Белый дьявол?

Пейрак с интересом взглянул на нее.

Он пошел ей навстречу и взял под руку, чтобы помочь взойти на каменное крыльцо.

Граф жестом отослал Мальтийца и закрыл дверь. Ее тяжелые створки сразу заглушили грохот волн.

Теперь в комнатке слышалось только потрескивание огня. Анжелика подошла к очагу и протянула руки к языкам пламени. От волнения ее била дрожь. Граф внимательно наблюдал за ней.

– Как вы взбудоражены! – с нежностью заметил он.

Она обратила на него свой прекрасный взор. От тревог и страданий ее глаза стали темными, как бурное море.

– Еще бы! После всего, что я пережила за эти ужасные дни… Я опасалась, как бы вы не забыли, что мы сказали друг другу нынче утром.

– Как я могу это забыть, особенно когда вы смотрите на меня своими прекрасными глазами!

Его родной голос с такими нежными нотками проник прямо в ее душу. Не смея поверить в свое полное прощение, Анжелика не спускала с мужа страстного взора.

Он улыбнулся.

– Ну что же, друг мой, давайте объяснимся, – любезно произнес Жоффрей. – Давно пора, мы и так потеряли слишком много времени. Присаживайтесь.

Он указал ей на один из двух табуретов, которые вместе с грубо сколоченным столом, откидной койкой и рыболовными снастями составляли всю меблировку хижины.

Граф де Пейрак расположился по другую сторону стола и внимательно рассматривал Анжелику. В его мрачных глазах сверкала страсть. Он вглядывался в ее обрамленное роскошными волосами цвета тусклого золота лицо, на котором оставили свои следы пережитые волнения и нанесенный его же рукой удар. Собственная жестокость потрясла Жоффрея.

– О возлюбленная моя! – глухо пробормотал он. – Да, вы правы: нельзя позволить нашим недругам одолеть нас. Никакое оскорбление не стоит того, чтобы разрушить то, что нас связывает.

– Я вас не оскорбляла, – пролепетала она, – ну разве что совсем чуть-чуть…

– Мне нравится ваша оговорка, – расхохотался Пейрак. – Дорогая, вы восхитительны. Ваша непосредственность всегда радовала и завораживала меня. Присаживайтесь же.

Анжелика не понимала, не насмехается ли он над ней, однако его теплый тон ослабил терзавшее ее напряжение.

Уступая ему, она присела. Под ласковым взглядом Жоффрея улетучились все ее страхи, исчезло страшное опасение, что она навсегда потеряла его и снова осталась одна во всем белом свете.

– Наверное, мы слишком долго были одиноки, – вымолвил он, словно отвечая своим потаенным ощущениям. – Быть может, в те времена, когда королевская кара, постигшая меня, разлучила нас, мы недостаточно оценили силу своей любви, а воссоединившись вновь, не до конца осознали глубину своих ран? За долгие годы вы привыкли защищаться в одиночку, никому не доверять, опасаться превратностей судьбы, которая уже однажды столь сурово наказала вас.

– О да, – почти прорыдала Анжелика. – Мне было восемнадцать лет. Вы стали моим небом, моей жизнью, а потом, когда мне не было и двадцати, я навсегда потеряла вас. Как только я осталась жива?..

– Да, бедная девочка! Я недооценил всей силы чувств, которые вы во мне вызвали, а главное – значение любви, которую вы испытывали ко мне. Мне хотелось верить, что с моим исчезновением вы меня позабудете.

– Это бы вас устроило, чтобы вернуться к вашей первой возлюбленной, Науке… Мне ли вас не знать… Вы готовы были умереть, лишь бы узнать, вертится ли Земля, а в разлуке со мной вы смогли выжить и вкусить всех радостей своей полной приключений жизни…

– Да, вы правы… И все же послушайте, что я осознал в эти последние дни, за время потрясшей нас обоих бури. Безусловно, некогда вы обворожили меня, я был от вас без ума, однако, как вы заметили, сумел выжить. Но теперь уже не сумел бы. Вот что вы со мной сделали, сударыня, и поверьте, такое признание далось мне нелегко.

Жоффрей улыбнулся. Но на его выразительном, отмеченном печатью полной невзгод жизни, лице с белеющими на темном загаре страшными шрамами Анжелика различала мощный свет подлинного чувства, которое он испытывал к ней. Его горящий взор, в котором промелькнуло что-то вроде удивления, был прикован к ней.

– Странное дело любовь, – продолжал он, словно говоря с самим собой, – какое-то диковинное растение. В молодости кажется, будто срываешь его в пору цветения и что в дальнейшем ему суждено лишь увядание. Тогда как это всего-навсего первинки плода более сочного, который даруется лишь постоянством, пылкостью, взаимным узнаванием. Сколько раз в эти последние дни я вспоминал, как вы приехали в Тулузу, такая прекрасная, гордая, незнакомая, одновременно ребячливая и мудрая. Тогда, наверное, я не желал признать, что ваша яркая необычность завораживает меня куда больше вашей красоты. Как знать, что нас прельщает при первом обмене взглядами, которому предстоит связать двоих? Зачастую, сами того не ведая, мы таим скрытые сокровища, сдерживаемые силы, которые лишь будущее проявит… то, что сильные мира сего не оставили мне времени обнаружить в вас… Даже тогда я был настороже. Я думал: она изменится, станет как все, утратит свою очаровательную непримиримость, эту жажду жизни, этот проницательный ум… но нет… Я вновь обрел вас: прежнюю и в то же время другую… Не смотрите на меня так, любовь моя. Не знаю, в чем источник вашей обольстительности, но она потрясает меня до глубины души.

А всему виной ваши глаза, этот новый, незнакомый взгляд, которым вы посмотрели на меня в Ла-Рошели, когда в грозовую ночь внезапно появились, чтобы просить меня спасти ваших друзей-гугенотов. Вот откуда все беды: этот взгляд превратил меня в человека, которого я больше не узнаю. Боюсь, я чересчур привязан к вам. Вы делаете меня слабым. Непохожим на себя… Да, именно отсюда мои беды. От ваших глаз с этим новым взглядом, в тайну которого мне пока не удалось проникнуть. Знаете ли вы, любовь моя, что случилось, когда вы пришли за мной той ночью, в Ла-Рошели?.. Так вот, я в вас влюбился. Влюбился как безумный. Я потерял голову. Тем более что, зная, кто вы, я не захотел понять, что именно произошло. Я был в смятении, порой становившемся мучительным.