Анжелика и дьяволица - Страница 3

– Как мне благодарить вас, сударыня?! – воскликнула герцогиня, приходя в себя. – Я понимаю, что вы владелица здешних мест и что мы, без сомнения, обязаны жизнью вам и вашему супругу.

– На этих дальних берегах помощь ближнему почитается священной обязанностью.

– Значит, я в Америке! Ах, какое ошеломляющее открытие! Да поможет мне Бог!

Овладев собой, она продолжала:

– Впрочем, именно сюда направила меня явившаяся мне во сне Дева Мария. Поэтому я должна покориться ее святой воле! Как вы думаете, то, что ни одна из девушек не погибла, – это знак небесного покровительства?

– Да, разумеется.

Розовое закатное солнце заливало комнату багровым светом. Его сполохи коснулись прекрасных, пышных и густых темных волос герцогини. От них исходил тонкий аромат, определить который Анжелике не удавалось. С того самого мгновения, когда она впервые склонилась над герцогиней, этот запах вызывал у Анжелики необъяснимое чувство тревоги. У нее возникла уверенность, что есть во всем происходящем некий знак, и ей следовало бы понять, какой именно.

– Вас интригует запах моих волос, – с чисто женской проницательностью угадав ее мысли, сказала герцогиня. – Согласитесь, он ни на что не похож. Этот аромат составляют специально для меня. Я дам вам несколько капель, чтобы вы могли понять, подходит ли он вам.

Затем, вспомнив о приключившихся с ней невзгодах и о том, что флакон ее драгоценных духов теперь перекатывают морские волны, она умолкла и глубоко вздохнула.

– Если желаете, я пошлю за вашей компаньонкой Петрониллой Дамур, – предложила Анжелика, мечтавшая поскорее отыскать мужа.

– Нет-нет, – торопливо возразила госпожа де Модрибур. – Умоляю вас, только не она! Это было бы выше моих сил. Бедняжка… она очень предана мне, но так утомительна!.. А я чувствую себя такой измученной. Думаю, мне следует поспать… немного.

Она замерла под простынями, вытянув руки вдоль туловища и откинув голову, и, похоже, тотчас уснула.

Анжелика поднялась, чтобы закрыть деревянные ставни и защитить больную от слишком яркого света. На мгновение она замерла перед окном, глядя на алеющий в наступающих сумерках песчаный берег, прислушалась к звукам уходящего дня, доносящимся одновременно из леса и из деревни. Наступил час, когда жара начала спадать, и над крышами домов, где готовился ужин, тянулся дымок очагов, а в песчаных бухтах и вдоль берегов загорались костры моряков и индейцев.

Похоже, сегодня в Голдсборо пекли хлеб. Это делали раз в месяц в вырытых прямо в земле печах, которые нагревали раскаленными докрасна углями и камнями. Теплый восхитительный хлебный дух разносился по округе, словно легкий привычный запах ладана. Анжелика увидела, что дети возвращаются домой с носилками, груженными большими золотистыми ковригами.

Несмотря на недавние столкновения, потрясшие маленькую колонию, жизнь продолжалась.

«Так захотел Жоффрей, – подумала Анжелика. – До чего же сильно его желание выжить, поддержать жизнь! Соприкоснувшись с ним, каждый становится точно одержимым. Он ужасает… ужасает своей энергией…»

Анжелика порывисто закрыла лицо руками, и волна рыданий сотрясла ее, как накативший откуда-то издалека глубинный вал. Вот опять, при одном лишь упоминании о муже, графе де Пейраке, который так властно и дерзновенно повелевал судьбами их всех, мысль о катастрофе, обрушившейся в последние дни на ее сплоченную и любящую семью, заставила сжаться ее сердце.

Безмятежность вечера заставила Анжелику острее почувствовать случившееся. Ей казалось, что она как бы издалека взирает на развалины, оставшиеся после стихийного бедствия, спастись от которого удалось лишь чудом в самый последний момент… Все было кончено!

Разумеется, с виду все было в порядке, но что-то непоправимо изменилось.

Ее мучило горькое разочарование.

Почему он не послал за ней?

Почему не пришел справиться, как она?

В течение всего дня, который она провела в покоях форта, у постели герцогини де Модрибур, Анжелика непрестанно надеялась, что Жоффрей придет, подаст знак…

Ничего! Значит, он по-прежнему сердится на нее. Конечно, нынче утром в какой-то миг ей удалось подойти к нему, заговорить, прокричать о своей любви!.. А он вдруг так неистово стиснул ее в объятиях, что при воспоминании об этом Анжелика все еще чувствовала волнение. Она ощущала его руки, сжавшие ее железным кольцом, стиснувшие с такой ярой горячностью, что все ее существо исполнилось невыразимо сильным плотским желанием. Желанием принадлежать ему, и только ему… до самой смерти. И умереть вот так, сладко, в его объятиях, не испытывая ничего, кроме блаженства. Бескрайнего блаженства знать, что он ее любит.

Но теперь, после минуты покоя, страх вернулся.

К тому же во время недавней трагической размолвки Анжелика поняла, что ей неведомы многие подспудные реакции Жоффрея де Пейрака. Прежде ей казалось, что она его знает, предугадывает его поступки, но теперь она видела, что это не так!.. Его слова, действия, возгласы возмущенного мужчины – все выдавало в нем ревнивого любовника, чего прежде она не замечала.

Но не это ранило Анжелику больнее всего, потому что она смутно почувствовала, что доселе незнакомое проявление его характера вызвано ею самой, и только ею, и имеет отношение только к ней. И Жоффрей, обычно такой сдержанный, своими страшными взрывами гнева, сам того не желая, выдал, насколько она, единственная из всех женщин, дорога ему. Однако теперь Анжелика больше не была в этом уверена. Ей бы хотелось услышать это от него. Но в любом случае она предпочитала такое жестокое и даже грубое обращение, а не некоторые его хитрости и ловушки, которые он устраивал в надежде, что она оплошает. Например, завлечь ее с Коленом на остров Старого Корабля, чтобы застать их в объятиях друг друга… Как же несправедливо, как недостойно его!.. Анжелика снова и снова вспоминала ту сцену и всякий раз переживала муки адовы… Пощечина, которую она получила от Жоффрея, – ничто по сравнению с ее нынешними страданиями. Ей необходимо разобраться. Прильнуть к нему, чтобы заставить его все забыть. А теперь ее обуял неистовый страх, что она навсегда потеряла Жоффрея.

Как такое могло произойти, да еще так быстро, со скоростью разрушительного циклона, пронесшегося над их жизнями, когда ничто не предвещало беды? Внезапно, коварно и исподтишка. Анжелика силилась найти хоть какую-нибудь ниточку, понять, когда это началось, как за столь короткое время, всего за несколько дней, могло совпасть столько роковых случайностей, чтобы они, преданные единомышленники, пылкие друзья, страстные любовники, стали бояться друг друга. Было в этом какое-то колдовство, какой-то морок!..

Вероятно, все началось в Хоусноке, когда Жоффрей поручил Анжелике отвезти маленькую англичанку Роз-Анн к ее бабушке и дедушке, колонистам Новой Англии, живущим у границы штата Мэн. А сам, по приглашению, переданному через Кантора, отправился в устье Кеннебека для переговоров с индейским вождем. А потом, точно лавина, на них обрушились трагические события.

Канадцы со своими союзниками, индейцами из племени абенаков, напали на английскую деревню, намереваясь взять в плен супругу графа де Пейрака.

Благодаря Пиксарету, вождю патсуикетов, Анжелике удалось избежать этой участи и добраться до залива Каско. В рыщущем у его берегов пирате по прозвищу Золотая Борода она узнала своего давнего любовника, Колена Патюреля, короля рабов Мекнеса, который вызволил ее из гарема Мулая Исмаила. Этот Колен, возможно, был единственным из когда-либо любивших ее мужчин, о котором ее плоть сохранила некое сожаление, смутную печаль, память о какой-то особенной нежности.

Разумеется, это воспоминание не шло ни в какое сравнение с всепожирающим, мучительным огнем ее страсти к Жоффрею, с тем необоримым желанием, безумной, не подвластной ни обузданию, ни пониманию любви к нему. Порой это чувство представлялось ей роковым, вроде отравленной туники кентавра Несса, преподнесенной Гераклу. И все же оно было ослепительным блаженством, точно внутри ее сияло солнце, согревая и наполняя жизнью, отвечая всем ее чаяниям, самым потаенным секретам души, сновидений, всего ее существа.