Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Страница 16

Было. Он уходил от нее, мучился, а она рядом оказалась, посреди огня. Всегда была рядом. Могла быть. Не от нее он уходил, от себя, так получалось. От сознания ошибки было горько и больно. Как бывает больно от удара, от безжалостно сорванного бинта с незаживающей раны. Поговорить бы, все объяснить. Не до разговоров. Оба врача, и Петров, и Нина, стали осматривать раненых. Многим требовались срочные операции. Эвакуация — дело нешуточное. Идти лесом, по бездорожью. Пока шел осмотр, Семушкин готовил оборону на случай появления гитлеровцев. Госпиталь они не обнаружили, но это чистая случайность. Они могут появиться в любой час, в любую минуту. Семушкин отдал распоряжение, и на лесной дороге бойцы устроили завалы, заминировали подходы к госпиталю. Выставили дозоры. Петров тем временем закончил осмотр.

— Есть раненые, — доложил он, — о транспортировке которых не может быть и речи. В том числе и генерал-майор Веденеев.

— Сколько времени уйдет на операции? — спросил Семушкин.

— Минимум сутки, — ответил Петров.

Сутки. Что может произойти за это время. Нина вспомнила и рассказала о чрезвычайном происшествии, которое произошло в госпитале накануне.

Из рас сказа Н.А. Вяткиной

26.10.41 г.

«…Я уже говорила тебе, что продуктов не осталось. Жили тем, что девчата из деревни принесут. Но был у нас и неприкосновенный запас. Сахар, масло, мука, сухофрукты. Эти продукты мы расходовали только для тяжелораненых. Хранили отдельно. Хотя и не запирали особо. Не могли предположить, что на нашу последнюю надежду у кого-то рука может подняться. И все-таки нашелся такой. Санитаром назвался. Он перед тем недели за полторы у нас объявился. Сказал, что к своим пробивается. Никанор Трифонович Глушков. Я тебе не могу объяснить, какой он. Обыкновенный. В годах. Тихий. Слова не повысит. Он и забрался в кладовку. На месте преступления его застали. Чуть было не застрелили. Но это же самосуд. Разве я могла допустить такое. С отчаяния или как. Люди мы и судить должны по-человечески. Приказала запереть его. Ночью он сбежал. Охраны у нас не было. Кроме пограничников. Но они все в дозоре, возле дороги, подходы к госпиталю охраняли. Вот он и сбежал».

Семушкин познакомился с пограничниками, о которых говорила Нина. Шесть бойцов под командованием старшины Шувалова. Старшина служивый, из сверхсрочников. Лет сорок ему. К госпиталю вышли три дня назад. Да мало ли, по словам Нины, выходило к госпиталю бойцов. Оставляли раненых, а сами шли дальше. Эти остались. Было их десять человек. Троих старшина Шувалов отправил по деревням с заданием собрать сколько можно подвод, найти добровольцев из населения, чтобы помогли вывезти раненых подальше в лес, а если повезет, то и связаться с партизанами. Пограничники охраняли лесную дорогу к госпиталю с единственной целью, если нагрянут немцы, дать им бой, увлечь их за собой, прочь от госпиталя. Было у пограничников два ручных пулемета, противотанковое ружье, трофейные автоматы. Шли они долго, от самой границы, решали и так и эдак, но остались. После побега Глушкова приготовились к худшему. «Как гам ни крути, но эта сволочь наведет гитлеровцев на госпиталь», — сказал Шувалов. Семушкин думал о том же. Из опыта работы в разведке Иван Захарович знал, что при малейшем подозрении на провал, если это не было паникой впечатлительных людей, менялись или замораживались явки. Опыт работы партизанской войны в Испании заставлял немедленно сменить дислокацию. Но именно последнего он и не мог сделать. Сутки Петров просил на операции. Еще одни на то, чтобы раненых выдержать в покое. Завалы, минирование — все это полумеры. Как быть дальше?

Люди тогда воюют самоотверженно, когда перед ними поставлена конкретная цель, каждое подразделение, каждый боец знает свою задачу. Семушкин привел людей для того, чтобы эвакуировать госпиталь. Об этом знает каждый боец. Каждый готов был к неожиданностям. К тому, что могут застать лишь пепелище, нарваться на засаду, подвергнуться преследованию. Неожиданностей не произошло. Жив, действует госпиталь. Есть подводы, определен маршрут. Задержка на двое суток — риск, и не малый. Тем более если учитывать побег Глушкова. Как отнесутся к задержке люди? Что скажут командиры?

Семушкин сидел за столом в кабинете начальника госпиталя, как о том говорила табличка на двери, внимательно просматривал списки раненых. Против каждой фамилии стояла пометка Петрова. Легких раненых не было. Ампутированные конечности, осколочные и пулевые ранения в голову, в грудь, в брюшную полость. Из ста шести человек только двадцать два могли идти с помощью и при поддержке здоровых людей. Остальные — лежачие. Светлов пригнал тридцать подвод. Мало, если даже учесть, что некоторые раненые могут ехать сидя в телегах. Лежачих много — вот в чем дело. С таким обозом не поскачешь в лесу по бездорожью. Если навалятся немцы, если идти придется, оставляя горячие следы.

Темнело. Долгие осенние сумерки опускались на лес. За окном падал и падал снег. Шел он густо. Видны были только близстоящие деревья да очертания строений бывшей школы, двор с подводами, с людьми, хлопотавшими возле лошадей. В кабинет вошли Светлов и Шувалов. Иван Захарович объяснил обстановку. От лесной оздоровительной школы до Баева болота сорок семь километров. Раньше так считалось, до прихода оккупантов. С оккупацией, когда дороги контролируются, расстояние значительно удлинилось. Пробираться придется по целине, реки переходить вброд. Не исключено, что уже сегодня немцам известно о существовании госпиталя. Нападения можно ждать в любое время, а начинать эвакуацию нельзя. Семушкин показал командирам список раненых.

— И все-таки я считаю, что мы должны немедленно подниматься и уходить, — сказал Светлов.

Шувалов молчал.

— Во всех случаях, — продолжал говорить Светлов, — нам придется пересекать дорогу Вязьма — Лиховск, иначе к Баеву болоту мы не попадем. Эту дорогу гитлеровцы перекроют сразу, как только узнают о нашем движении. Что тогда? — спрашивал Светлов. — Гибель всего обоза? Потеря всех раненых?

— Да, но часть раненых мы потеряем, если двинемся немедленно, — напомнил Семушкин.

Шувалов молчал.

— Война есть война, — сказал Светлов. — Когда выставляются заслоны при отводе войск, людей посылают на смерть, чтобы сберечь основные силы.

В словах Светлова была логика. На войне приходится жертвовать частью, чтобы уберечь целое. Но на войне должно быть, есть и всегда было особое отношение к раненым. Об этом он и напомнил Светлову.

Шувалов молчал. Семушкин разглядывал карту. Он был далек от мысли, что Светлов беспокоится о собственной судьбе. Думал он и предлагал действовать по схеме, им самим не раз проверенной, когда он вел людей из окружения.

— Мы потеряем больше, если задержимся, — стоял на своем Светлов.

— Потеряем или можем потерять? — спросил Семушкин. — Выходить немедленно — обрекать тяжелораненых на верную смерть, так сказал врач. В задержке есть риск. Но есть и надежда. Мы все-таки исходим из вероятного предательства Глушкова. Мы не должны забывать и о том, что госпиталь в стороне от дорог. Я не сомневаюсь, что гитлеровцы придут сюда, вопрос — когда?

— А если сейчас? В ночь или утром?

— Придется принять бой, — объяснил Семушкин. — Мы подготовились. Оборудованы позиции, устроены завалы, подходы к госпиталю заминированы.

— Этого хватит на несколько часов, — возразил Светлов.

— Как раз, чтобы добраться до дороги и пересечь ее с обозом раненых, — сказал Семушкин.

— Я и говорю о дороге, — настаивал на своем Светлов. — С таким обозом разве ее перейдешь?

— Жить, конечно, всем хочется, — подал голос старшина Шувалов.

Сказал и замолчал. Не понять — за немедленную он эвакуацию раненых или против. Долгий путь проделала группа Шувалова. Встретился госпиталь — остались. Готовились драться с немцами. Но надежда растет с появлением шансов.

— Совесть тоже надо иметь, — все так же глухо продолжал говорить старшина. — Мы, когда на госпиталь наткнулись, тоже решали: дальше идти или оставаться. Остались. Как жить потом, если уйти.