Антология мировой фантастики. Том 9. Альтернативная история - Страница 30

Мистер Тагоми сидел на полу, поджав под себя ноги. В руках он держал пиалу с черным чаем, на которую сначала подул, а потом улыбнулся мистеру Бейнесу. — У вас здесь прелестное место, — сказал Бейнес. — Здесь какое-то спокойствие, на Тихоокеанском побережье. Там у нас совсем не так. Уточнять ему не захотелось. — Бог говорит с человеком под знаком Пробуждения. — Это цитата из Оракула. Реакция сознания на поспешные выводы. «Вот он о чем», — подумал Бейнес рассеянно и улыбнулся про себя. — Мы абсурдны, — сказал мистер Тагоми, — потому что живет по книге пятитысячелетней давности. Мы задаем ей вопросы, как будто она живая. Так же как и библия христиан. Многие книги по существу живые. И это совсем не метафора. Дух оживляет их. Правда? Он заглянул в лицо мистера Бейнеса, ожидая реакции. Тщательно подбирая слова, Бейнес ответил: — Я слабо разбираюсь в вопросах религии. Она вне поля моей деятельности. Я предпочитаю обсуждать такие вопросы, в которых хоть немного разбираюсь. На самом же деле у него не было полной уверенности, что ему понятно, о чем говорит мистер Тагоми. «Должно быть, я устал, — подумал мистер Бейнес. — Все, с чем я столкнулся, приобретает какой-то нереальный оттенок. Все будто валяют дурака. Что это за книга пятитысячелетней давности? Эти часы Микки-Мауса, сам мистер Тагоми, хрупкая чашка в руке мистера Тагоми…» Со стены на мистера Бейнеса уставилась огромная голова буйвола, грозная и уродливая. — Что это за голова? — неожиданно спросил он. — Это, — сказал мистер Тагоми, не что иное, как создание, которое поддерживало жизнь туземного населения в былые дни. — Понятно. — Может быть показать вам искусство забивания буйволов? Мистер Тагоми поставил чашку на столик и поднялся. Здесь, дома, вечером, он был одет в шелковый халат, комнатные туфли и белый шарф. — Вот я на железной лошадке. Он слегка присел. — На коленях у меня верный винчестер образца 1866 года из моей коллекции. Он вопросительно взглянул на мистера Бейнеса. — Вас, видимо, утомило путешествие, сэр? — Боюсь, что да, — ответил Бейнес. — Все это как-то ошеломляет. Заботы о делах… «И другие», — подумал он. У него болела голова. Узнать бы, можно здесь, на Тихоокеанском побережье, достать хорошие анальгетики, выпускаемые ИГ Фарбен? Он привык глотать их, когда болел затылок. — Все мы должны во что-нибудь верить, — сказал мистер Тагоми. — Нам не дано знать все ответы. И вперед мы тоже заглянуть не в силах. Остается только полагаться на себя. Мистер Бейнес кивнул. — У моей жены, возможно, что-нибудь найдется от головной боли, — сказал мистер Тагоми. Он заметил, что поднял очки и трет лоб. — Боль причиняют глазные мышцы. Извините меня. Поклонившись, он вышел из комнаты. «Что мне сейчас нужно — так это сон, — подумал мистер Бейнес. — Одна спокойная ночь. Или дело в том, что я не в состоянии смело смотреть в лицо возникшей ситуации, уклоняюсь от острых углов?» Когда мистер Тагоми вернулся, неся стакан воды и что-то вроде пилюли, мистер Бейнес сказал: — Мне действительно следует попрощаться и отправиться к себе в гостиницу, но вначале я хотел бы кое-что выяснить. Мы, конечно, можем поговорить о делах и завтра, если вас это устроит. Вам сказали о третьей стороне, которая должна присоединиться к нашим переговорам? Лицо мистера Тагоми на мгновение выразило удивление. Затем удивление исчезло и лицо его вновь стало спокойным. — Мне ничего об этом не сказали. Однако это, конечно, интересно. — С Родных Островов. — О, — вымолвил мистер Тагоми. На сей раз на его лице никакого удивления не отразилось, самообладание его было абсолютным. — Пожилой бизнесмен, удалившийся от дел, — сказал мистер Бейнес. — Он плывет морем. На сегодняшний день он, вероятно, уже недели две в пути. У него предубеждение против воздушных путешествий. — Человек с причудами, — заметил мистер Тагоми. Круг его интересов позволяет ему быть хорошо осведомленным о состоянии рынков на Родных Островах. Он сможет дать вам ценную информацию, а в Сан-Франциско он едет все равно для лечения. Все это не так уж важно, но придаст большую точность нашим переговорам. — Да, — сказал мистер Тагоми. — Он поможет избежать ошибки, связанной с рынком родины. Я не был там больше двух лет. — Вы хотели дать мне эту пилюлю? Мистер Тагоми удивленно опустил глаза и увидел, что он до сих пор держит в руках пилюлю и стакан воды. — Простите меня. Это очень сильное средство, называется заракаин и производится фармацевтической фирмой в провинции Китая. Разжимая ладонь, он добавил: — К нему не привыкаешь. — Солидная реклама, — сказал мистер Бейнес. Он приготовился взять пилюлю. — Он появится, вероятно, непосредственно в вашем Торговом Представительстве. Я запишу его фамилию, чтобы ваши люди его не завернули. Встречаться с ним я не встречался, но слышал, что он слегка глуховат и чудаковат. Хотелось бы быть уверенным, что он не разозлится. Казалось, что мистер Тагоми понимает, о чем идет речь. — Ему нравятся рододендроны. Счастье его будет полным, если вы сможете подсунуть кого-нибудь, кто смог бы поговорить с ним об этом в течении хотя бы получаса, пока мы будем договариваться о встрече. Да, фамилия. Сейчас я запишу. Приняв пилюлю, он достал ручку и записал. — Мистер Синиро Ятабе, — прочел мистер Тагоми на листке бумаги. Он аккуратно вложил его в записную книжку. — Еще один момент. Мистер Тагоми медленно поднял чашку за край и изобразил на своем лице внимание. — Несколько деликатный. Этот джентльмен в стесненном положении. У него почти ничего нет. Некоторые рискованные предприятия в конце его карьеры не привели к успеху. Понимаете? — И теперь у него нет состояния, — продолжил мистер Тагоми, — возможно он вообще живет на пенсию. — Вот именно. А пенсия чрезвычайно небогатая. Поэтому ему приходится время от времени ее чем-то подкреплять. — В нарушение некоторых постановлений, — добавил мистер Тагоми, — правительства Метрополии и его раздутого бюрократического аппарата. я понял ситуацию. Пожилой джентльмен получает вознаграждение за консультацию, произведенную у нас, не сообщая об этом в свой пенсионный отдел. Следовательно, мы должны держать его посещение в тайне. Им известно только то, что оно проходит курс лечения. — Вы искушены в делах житейских, — пробормотал Бейнес. Он потер лоб. Пилюля подействовала, что ли? Его стало клонить ко сну. — Будучи родом из Скандинавии, вы, несомненно, имеете тесный контакт с процветающей Европой. К слову; вы вылетели из Темпельхофа. Там тоже такое отношение? Вот вы нейтрал. Что вы об этом думаете? — Я не понимаю, о каком отношении идет речь, — сказал мистер Бейнес. — К старикам, больным, ущербным, умалишенным, лишним людям разного рода. «Какая польза от новорожденного ребенка?» — спросил один из известных англосаксонских философов. Я зафиксировал в памяти высказывание и много раз задумывался над ним. Сэр, от него нет никакой пользы. В общем смысле. Мистер Бернес что-то пробормотал, что можно было бы расценить, как проявление уклончивой вежливости. — Разве не правда, — сказал мистер Тагоми, — что ни один человек не должен быть орудием в руках другого? Он подался вперед. — Пожалуйста, выскажите свое нейтральное мнение уроженца Скандинавии. — Не знаю, — произнес мистер Бейнес. — Во время войны, — сказал мистер Тагоми, — я занимал небольшую должность в провинции Китая, в Шанхае. Там, в районе Гонкью было поселение евреев, интернированных императором и его правительством на неопределенный срок. Их жизнь поддерживалась международным Красным Крестом. Советник консульства нацистов в Шанхае требовал, чтобы мы вырезали евреев. Я запомнил ответ моего начальника. Вот он: «Это не соответствует арийским представлениям о человечности». Требование было отвергнуто, как варварское. Это произвело на меня большое впечатление. — Понимаю, — пробормотал мистер Бейнес. Он спрашивал себя, куда этот человек пытается его загнать. Он насторожился: все его чувства обострились. — Евреи, — сказал мистер Тагоми, — всегда трактовались нацистами, как азиаты, не принадлежащие к белой расе. Сэр, смысл этих утверждений никогда не терялся из виду высокопоставленных лиц в Японии, даже у членов военного кабинета. Я никогда не обсуждал этого вопроса с гражданами Рейха, с которыми встречался. Мистер Бейнес прервал его: — Что ж, я не немец, и поэтому вряд ли могу говорить за Германию. Он встал и направился к двери. — Завтра мы возобновим этот разговор. Извините меня, пожалуйста. Мне сейчас трудно соображать. На самом деле мысли стали сейчас совершенно ясными. «Нужно убираться отсюда, — подумал он. — Этот человек слишком далеко меня затянул». — Простите глупость фанатизма, — сказал мистер Тагоми. Он тоже направился к двери. — Философские затруднения ослепили меня так, что я перестал замечать, что происходит с ближним. Сюда. Он позвал кого-то по-японски, и дверь отворилась. Появился молодой японец, слегка поклонился и воззрился на мистера Бейнеса. «Мой водитель, — подумал мистер Бейнес. — Вероятно, мои донкихотские выходки в полете с этим… как его… Лотце… каким-то образом дошли до японцев через неизвестные мне связи. Жаль, что я разболтался с этим Лотце. Да. Не запоздало ли мое раскаяние? Я вовсе не подхожу для этого, совсем напротив. Ничего общего». Но потом он подумал, что швед, скорее всего, так бы и разговаривал с Лотце. «Значит все правильно, ничего не случилось. Я что-то стал слишком осторожен, переношу способ жизни из другой обстановки в эту. Фактически здесь я могу очень вольно высказываться о многом, это факт. И я должен к этому привыкнуть». И все же его воспитание и привычки восставали против этого. Кровь в венах, кости, все внутренности противились этому. «Раскрой рот, — говорил он себе, — мели что-нибудь, что угодно, высказывай любое мнение. Ты должен, иначе нечего ждать от операции успеха». И он сказал: — Возможно ими движут какие-то подсознательные внутренние побуждения, вроде тех, о которых говорил Юнг. Мистер Тагоми кивнул. — Да, я читал Юнга. И я понимаю вас. Они пожали друг другу руки. — Завтра утром я позвоню, — сказал мистер Бейнес. — Спокойной ночи, сэр. Он поклонился, мистер Тагоми тоже поклонился в ответ. Молодой улыбающийся японец вышел первым и что-то сказал мистеру Бейнесу, но он не разобрал, что. — Да? — переспросил Бейнес. Он снял с вешалки пальто и вышел на крыльцо. — Он обратился к вам по-шведски, сэр, — объяснил мистер Тагоми. — Он прослушал курс истории Тридцатилетней войны в Токийском университете и был очарован вашим великим героем Густавом-Адольфом. Мистер Тагоми сочувственно улыбнулся. — Однако совершенно ясно, что его попытки овладеть столь чуждым лингвистическим языком безнадежны. Без сомнения, он пользовался одним из курсов, записанных на пластинки: он студент, а такие курсы обучения очень популярны среди студентов, вследствие своей дешевизны. Молодой японец, очевидно, не понял ничего по-английски, поклонился и улыбнулся. — Понимаю, — пробормотал Бейнес. — Что ж, я желаю ему удачи. «У меня собственно лингвистические проблемы, — подумал он. — Совершенно очевидно». Боже мой, студент — японец по пути в гостиницу, конечно же, попытается заговорить с ним по-шведски. Мистер же Бейнес едва понимал этот язык, и то только тогда, когда на нем говорили совершенно правильно, а не тогда, когда будет пытаться говорить молодой японец, проходивший курс обучения с помощью грампластинки. «Но от меня он так никогда и не сможет ничего добиться, — подумал он. — Хотя все время будет пытаться, так как это его единственный шанс: вероятно, он больше никогда не встретится со шведом». Мистер Бейнес тяжко вздохнул. Какие же муки предстоят для них обоих!