Антипутеводитель по современной литературе. 99 книг, которые не надо читать - Страница 3

Павел Астахов. Рейдер-2: Роман. М.: Эксмо

В банк врываются люди в масках. В кабинете директора они вскрывают сейф, и это не грабители, а спецназ, который интересуется не наличностью, а личностью директора. Едва лишь в сейфе находят пистолет, банкир осознает: это заговор, его подставили, деньги украли. Но случается чудо. Коса находит на камень, преступные замыслы рушатся, а к финалу все причастные к заговору окажутся либо в тюрьме, либо в морге. Потому что банкир не одинок. Его заступник стремителен, как торнадо, и неутомим, как паровой молот. У этого бэтмена и супермена в одном флаконе есть имя, фамилия и земная профессия: Артем Павлов, адвокат…

Читать роман детского омбудсмена Павла Астахова – такая же мука, как выговаривать слово «омбудсмен». Если бы в УК появилась статья, карающая за банальность интриги и ходульность персонажей, то милейший Павел Алексеевич загремел бы на нары. Конечно, у гада-следователя, замешанного в махинациях, будут «бесцветные глаза», а лицо честной журналистки украсят «проницательные глаза, которые притягивали, как магнит». Один из заговорщиков окажется юристом, который «прочно встал на рельсы криминала», у другого обнаружатся педофильские наклонности, а третий скроет судимость как «нелицеприятный факт биографии» (употребление слова «нелицеприятный», то есть беспристрастный, в значении «неприятный» пора уже законодательно приравнять к мелкому хулиганству).

Разумеется, глаза-магниты журналистки притянутся не к криминальным рельсам, а к адвокату, а тот влюбится в журналистку, а та поможет ему, а потом негодяи выкрадут ее, чтобы наказать его, но у адвоката все схвачено, и похитителей найдут через пару страниц. Автор то и дело забывает, что пишет прозу, а не, скажем, характеристики для отдела кадров: «Благодаря его колоссальному опыту вкупе с личными качествами, такими как порядочность и объективность, Шамиль пользовался вполне заслуженным авторитетом». Впрочем, порой Астахов вспоминает, что он не только юрист, но и романист и ему надо писать красиво, с использованием сравнений и метафор. Лучше бы он этого не делал. «Атмосфера тревожного ожидания ощущалась на каждом миллиметре помещений банка». «Он каждой клеткой своего организма ощущал неравенство между собой и Виктором». Героиня «умчалась, как молодая лань, оставляя за собой шлейф возбуждающих духов». «В кабинет по-крабьи, заискивающе улыбаясь, вполз Шульга». «Голд в прямом смысле карабкался вверх по телам своих конкурентов, цепляясь за них зубами и локтями». Последняя из цитат напоминает о киноужасах «Ночи живых мертвецов» или «Обители зла». Хотя и каждый миллиметр лани, облитой духами, запросто может конкурировать с улыбающимся крабом…

И это еще не все. В детективах «Эксмо» скрытая реклама – она же product placement – не редкость: издатели вставляют рекламу мыла или макарон в книги Донцовой или Устиновой. У Павла Астахова более изощренный вид product placement: автор продает не мыло, но себя (то есть адвоката Артема Павлова – игра с именами прозрачна). «Известный адвокат и телеведущий», «сразу узнал известного адвоката и телеведущего», «мэтр российской юриспруденции», «гроза и головная боль всей правоохранительной системы», «не каждый день ко мне такие люди заходят», «для адвоката такой величины, как вы…», «Бог мой, неужели сам господин Павлов…». Каждая страница подает сигнал: читатели, если у вас проблемы, вызовите нас, нашу коллегию. Мол, у нас опыт, связи, влияние, мы спасем и не обманем, как другие. Детектив, таким образом, превращен в одну большую пиар-акцию. Первый «Рейдер» (2007) хотя бы отвечал названию. Стервятник капитализма, пользуясь прорехами в законе и связями с силовиками, отнимал чужой бизнес. В романе-продолжении нет даже ярких «производственных» деталей. Чтобы оправдать название, автор, словно спохватываясь, в середине книги намекает: мол, всякий отъем чужих денег – то же рейдерство. С такой логикой можно записать в рейдеры даже Шуру Балаганова, который стянул в трамвае кошелек.

Ну а в самом конце нас ждет еще один сюрприз. Припертый к стенке организатор увода финансов из банков объясняет, зачем он столько нахапал. В отличие от заокеанского Голдфингера, который грабил Форт-Нокс просто из любви к золоту, наш Голд опустошает счета с умыслом: за 700 миллиардов он хочет провести в России президентскую кампанию. Собственную! Представляете, каков наглец? Артему Павлову на эту подоплеку, может, и наплевать, но реальный общественный деятель Павел Астахов, целый год возглавлявший движение «За Путина», такого хамства не простит главному злодею никогда.

Анатолий Брусникин. Беллона: Роман. М.: Астрель

В одной из книг Николая Носова описывалось выступление артиста-трансформатора Блинчика, который играл на разных инструментах и при этом ухитрялся быстро менять внешность: «Сначала он был безусый, потом приклеил себе длинные усы, потом черную бороду, надел на голову парик с рыжими курчавыми волосами. Потом борода у него исчезла, на голове появилась огромная лысина». Как выяснилось, примерно таким же образом (только с помощью фотошопа) издатели несколько лет назад трансформировали лицо Григория Чхартишвили, помогая ему освоить две новые роли: исторического беллетриста Анатолия Брусникина и автора мистических романов Анны Борисовой.

Недавняя весть о том, что Григорий Шалвович – литературный папа не только Бориса Акунина, но и еще двух «деток», должна была, по идее, вскипятить читательские массы, пробудив их от посленовогоднего анабиоза. Однако сенсация вышла жиденькой, и для равнодушия масс есть несколько причин.

Во-первых, публика была заранее готова к подобному сюрпризу. Вот если бы, допустим, выяснилось, что Людмила Улицкая еще и строчит с пулеметной скоростью детективы под псевдонимом Дарья Донцова или, скажем, поэт Александр Кушнер подрабатывает сочинением текстовок к песням группы «Стрелки», вышел бы долгоиграющий скандал. Но умение опытного бизнесмена Григория Чхартишвили раскладывать яйца по разным издательским корзинкам (Эраста Фандорина – в одну, Пелагию и Романова – во вторую, Фандорина-внука – в третью) давно не секрет. Ну, подумаешь, еще пара тайных кладок, еще пара личин… «Сегодня вы, к примеру сказать, Незнайка, завтра – Всезнайка, послезавтра – еще какая-нибудь Чертяйка», – как изящно выразился герой другой книги Николая Носова.

Во-вторых, ни Борисова, ни Брусникин широкой популярностью не пользовались. Кабы вдруг оказалось, что у чемпионов по тиражам Джоан Роулинг или у Дэна Брауна – лицо Григория Чхартишвили, это была бы всем новостям новость. Но исторические сочинения Брусникина не могут соперничать не только с «Кодом да Винчи», но и с акунинской фандорианой. Велика ли сенсация: автор, способный собирать большую кассу, может – при иной надписи на переплете – ее и не собрать? Этот рыночный фокус памятен со времен, когда далеко в хвосте у раскрученного Стивена Кинга плелся его провальный alter ego Ричард Бахман…

О новой книге Брусникина, предусмотрительно выпущенной уже с добавлением слова-подпорки «Акунин», сказать почти нечего. Вряд ли она станет событием даже в скромном жанре исторической беллетристики: первая часть романа, приключенческо-подростковое сочинение «Фрегат «Беллона», – унылая коммерческая гладкопись на тему Крымской кампании, эдакое облегченное пособие для ленивых тинейджеров, кому толстовский бастион «Севастопольских рассказов» кажется неприступным, и взять его возможно лишь при помощи влюбленного юнги, индейца, обезьянки, античной богини и прочей вымученной экзотики. Вторая часть романа, «Черная», и вовсе выглядит худосочным клоном акунинского ретро-детектива «Турецкий гамбит» – с британским шпионом вместо оттоманского.

Более-менее ясно, для чего новый автор понадобился «Астрелю»: типографский молох требует ежедневных приношений, а опытный Григорий Чхартишвили, даже промышляющий в четверть силы, удобней иного трудолюбивого графомана. Но вот зачем Брусникин нужен его создателю? Не только же для того, чтобы не остаться без средств после естественной кончины (никто не вечен, даже персонажи) Эраста Фандорина? Объясняя читателям ЖЖ смысл игры в Брусникина, Григорий Шалвович писал о своем давнем желании взглянуть на историю России с иной стороны: «Сам я (и Акунин тоже) по образу мыслей – западник и даже космополит. Но мне хотелось попробовать на зуб и противоположное мировидение – «почвенное», славянофильское».