Антипедагогические этюды - Страница 2
Лиля, прибежав домой, радостно, взахлёб, рассказывала родителям:
– И «крючком» сказала, и спицами, и платье сошьём!
Мама улыбалась: «Ой, да пусть! Хорошо!»
…Через две недели, после очередного урока, Лиля попросила:
– Мам, Валентина Михайловна сказала купить спицы и нитки, «ирис» называются.
– Что? – встрепенулся отец. – Какой ирис? Возьми вон в шкатулке кусочки, и хватит. И спицы от бабушки остались.
Лиля полезла в ящик с нитками-иголками, и в уголке нашла несколько крошечных цветных катышков-остатков и три ржавые тонкие спицы.
– Папа, здесь не то, понимаешь? Надо купить ирис и…
– И на голову мне ещё сядь, а я покатаю, – саркастически отметил отец.
– Но ведь, папа!..
– Всё. Спиц даже не две, а три. А надо две. Не делай из меня дурака. И ниток хватит. На такие забавы – вполне.
Тон отца был тот самый, который Лиля про себя называла «газировкой». Вроде не кричит, а от его слов в носу начинало щипать.
…На урок труда и она пришла без спиц и без ниток, и с завистью рассматривала яркие цветные клубочки у одноклассниц. А у Аллы Смирновой – даже несколько… Валентина Михайловна показала, как набирать петли, и девочки, пыхтя, принялись «строить» свои первые кривые рядочки. И Лиля научилась (на Аллочкиных нитках, а спицы ей Валентина Михайловна свои дала). Да так ловко получалось, хотелось делать и делать!
– О, молодчина! Да ты способная. Только спицы больше не забывай. Ладно? Девочки, дома связать кусочек 10 см на 30 петель лицевыми петлями!
Когда пришёл следующий урок, Лиля опять явилась безо всего. Валентина Михайловна огорчилась: «Ну как это „дома забыла“? Ведь у тебя хорошо получалось! Ладно, „четыре“ поставлю, но принесёшь и покажешь!»
А в следующий раз она уже сердито развела руками: «Удивительно!» И поставила «двойку».
Отец, увидев оценку, взвизгнул:
– Это ещё что?!
– Это, папа, за поведение, не сердись! Все девочки шумели, и Валентина Михайловна каждой поставила!
– Вот что, если ещё раз такое повторится, я ей выскажу! Тоже мне педагог. Как таких на работу принимают?! Кто же за поведение всем ставит?!
Он долго возмущался, но Лиля уверяла так покорно и раскаянно, что больше ничего подобного не повторится, что он успокоился.
…Валентина Михайловна уже привыкла, что Петрова – странная. В классе всё схватывает, но ничего никогда сама не приносит. И если добрая Смирнова не поделится – так и просидит весь урок.
«Лиля, объясни ты мне!..» – Валентина Михайловна устала от этих просьб. И она махнула рукой, ставя Петровой «два» – «три». И вот – последняя четверть.
– Девочки, теперь мы будем видеться каждую неделю, и тоже – два урока подряд. Ну что, ура? – ликовала Валентина Михайловна.
– Ура, ура! – смеялись ученицы.
– Ура! – подскакивала со слезами на глазах Петрова (теперь раз в неделю слушать «Лиля, объясни ты мне!..», ужас).
– Девочки, скажите родителям, пусть купят ситец, метра полтора. Он очень дешёвый, и вам пойдёт – ведь вы такие юные! Дорогую материю не надо, слышите? Ну а если кому не жалко, то скажите, чтоб мама не боялась: я сама, лично с каждой из вас, кроить буду. Ещё ни разу не было, чтоб я девочке ткань дала испортить.
Дома Лиля долго думала, как сказать об этом папе (маме – бесполезно, она на мужа надышаться не может. Ей главное, чтобы он не сердился. Только это. Да. Его надо просить). После ужина она робко начала:
– Пап, ты знаешь, в школе.… В общем, так здорово, мы платья будем шить на себя. И не испортим, и всего кусок ситца, и Валентина Михайловна сама покроит…
– Что?! – шея отца стала коричневой, голос перетёк в «газировку». – Я таки пойду, поставлю на место эту дуру! На кукол шейте, ясно?! Ну что за идиоты в школах работают? Завтра же пойду!
– Нет, папа, не надо! Она говорит, что если нет большого куска, можно и на куклу…
– Ну, слава богу, а то я уже думал, что идиотка полная ваша Валентина Михайловна. Возьми в ящике, там обрезков полно. Бери, дочка, шей!
Лиля покопалась в тряпках: может, попадётся что-то большое? Нету…
И снова Валентина всплескивала руками…
Наступил конец четверти. Сегодня девочки заканчивают платья. Только подрубить кое-кому осталось.
– Петрова, тебе самой-то не противно? Я, честное слово, на твоём месте от одной зависти всё бы сделала. Ну посмотри, какие все молодцы!
– Я…я, Валентина Михайловна… Мама только вчера ситец купила… Она не могла раньше… я, я… – девочка расплакалась.
– Ты что, Лиличка?.. – изумилась Валентина Михайловна («Чёрт его знает, может у них денег совсем нет? Ведь не первый раз?.. И чего, чего я к ней пристала?..) – Может, сходи сейчас принеси? Я покрою с тобой, а потом вместе прострочим, а?
– Нет, Валентина Михайловна, у меня ключа нет…
– Ну, завтра давай, останешься после уроков. Я помогу. Хорошо?..
В учительской Валентина поделилась с «литераторшей» Светланой Александровной.
– Петрова? – удивилась та. – Ну, во-первых, она почти отличница, у меня – так точно первая, стихи даже пишет, и неплохие для её возраста. Да и семья у них интеллигентная, по журналу посмотри..
– Так, может, временные какие трудности с деньгами? Не могу я понять её, хоть убей! И чувствую: что-то не так, а понять не могу, что?
– Да ничего. Наверное, всё просто. Вечно мы из мухи слона делаем. Не любит, видно, рукоделия, и всё. Я и сама не люблю, ты знаешь. Терпения нет! Тебе завидую, а сама не могу. Да и не хочу, – заулыбалась Светлана. – Так что спи спокойно.
…Завтра утром надо принести в школу ситец. Где, где, где его взять?!! Как завтра смотреть в эти добрые красивые глаза?! Если бы вы знали, Валентина Михайловна!.. Папа перед Новым годом запретил маме шить для Лили карнавальный костюм. «Будет простой школьницей. Костюм ученицы, поняла, дочка? Маме некогда». А Лиля уже была «простой школьницей», каждый год с четвёртого класса. Нет, он не жадный! Просто не любит, когда что-то «неумно делается». Новогодний костюм – это неумно. Куда потом его девать? Чтоб валялся? И Лиля плакала, а мать, взмахивая руками, частила:
– Неблагодарная! Ну ты скажи, ну ты скажи! Чего тебе не хватает, а? Кто, например, лучше нас питается, а? Назови, назови!
Никто не питается лучше. Лиля в зеркало смотреться не любит: мощные «холодцовые» ляжки, обвислые щёки на огромном лице. Волосы только хороши: пышные русые кудри, густо-роскошные по всей длине. Но распускать их нельзя даже на праздник, только – с бантиками. А то, папа говорит, «сразу волчьи думки в голову полезут. И так издалека за бабу принять можно».
По той же причине (это чтоб «волчьи думки…») он не разрешил покупать для неё новые кроссовки. Лиля носила крепкие кеды младшей маминой сестры, модные ещё в 50-х годах, чем вызывала ухмылки всего класса и давала повод к веселью учительнице физкультуры, стройной красавице Наталье Павловне. Просто удовольствие ей доставляла: «О, наш окорок снова в своих белых тапочках!»
Папа, наказав за что-то, не пустил её на кросс, когда бегали всем классом, защищая честь школы, и теперь Наталья Павловна частенько ещё и прибавляла к «белым тапкам»:
– Петрова, ну как здоровье папеньки?
И любимая учительница математики не знала, конечно, что папа, просматривая тетради Лили, обязательно говорил: «Что же сегодня эта дура вам объясняла? Ненавижу жидов-математиков!»
Лиля никогда не звала родителей на собрания, смертельно боясь папиных реплик. А мама изумлялась: что, в этой школе до родителей и дела никому нет? Но в школу сама не шла: Петрова училась прилично. А «двойки» по домоводству – так на это есть второй дневник, шпионы отдыхают. Научилась хорошо прятать после того, как папа, обшаривая, как всегда, все закоулки портфеля, нашёл записку: «Я тебя люблю». Нет, это не ей. Это она писала Серёжке. Но не отдала, так, для себя нацарапала. Теперь чуть что: ах, у нас любовь! Хи-хи. Да и к порядку папа всё ж таки приучил: если обнаружит, что до 18.00 портфель ещё не собран, заставит на другой день все учебники в школу нести, по всем предметам… Тяжело-о-о! Говорит, пусть привыкает к жизни, как она есть. Пригодится. И мама согласна, тоже теперь Лилю «к жизни» готовит. Например, велела купить колбасы 755 граммов, и только так. Это чтобы Лиля училась «ставить хамлюг-продавцов на место». А то, понимаешь, взяли моду: кинут кусок на весы, и тут же: «А ничего, если на 30 граммов больше? Возьмёте, чтоб не резать? Заплатите?» Нет, не заплатим. И не в деньгах дело, нет. Так-то!