Антарктида: Четвертый рейх - Страница 8
Под воздействием гравитационного поля этой адской машины приборы и рации уцелевших самолетов выходят из строя, металл меняет свою структуру и начинает крошиться, а сами пилоты впадают в состояние необъяснимого ужаса, теряя способность логически мыслить и принимать какие-либо решения, вплоть до решения воспользоваться парашютом.
Пенемюнденский Умник уже почти увидел свой шернеролет в островном поднебесье, как вдруг, при появлении очередного звена бомбардировщиков, в воздухе вспыхнуло несколько многозвездных осветительных ракет, превратившихся в некое подобие рождественских гирлянд. В ту же минуту большие пространства острова вспыхнули, озаренные фосфором и специальной зажигательной смесью. И теперь уже огромные четырехмоторные машины не пролетали по северной кромке острова, а накатывались на него волна за волной, широким развернутым строем, и было их несметное множество. От рева моторов и взрывов тяжелых бомб раскалывались земля и небо, а в поднебесье взмывали остатки каких-то строений, пламя пожаров и… людские души.
Немного придя в себя, Шернер метнулся в сторону ближайшего бомбоубежища, но в это время одна из мощных бомб угодила прямо в его коттедж. Убийственный взрывной удар в спину – вот то последнее, что успел запомнить этой судной ночью счастливейший из Пенемюнденских Умников.
6.
Январь 1939 года. Антарктика. Борт германского авианосца «Швабенланд».
…Однако все это оставалось теперь в романтическом прошлом.
Колыбельно покачиваясь на небольшой волне, корабль, словно заблудший во времени ковчег, медленно входил в прибрежные льды Антарктики. И было что-то по-библейски вещее в том, что на ветхозаветном «корабле спасенных», затерявшемся посреди космических льдов Вселенной, двое «падших во грехе» вновь и вновь сладострастно сотворяли великое таинство любви, предвестницы великого таинства жизни.
– Знаешь, за что я стану боготворить этот корабль? – молвил фон Готт, когда страсти угасли и, голова к голове, раскинув руки, они лежали на разбросанной, измятой постели.
– За то, что на нем мне никуда от тебя не деться, – попыталась угадать графиня фон Криффер. – Убегать в антарктические льды я, как ты понимаешь, вряд ли решусь.
– Ты опасная женщина, Норманния.
– Всего лишь пытаюсь соответствовать своему диверсионному псевдониму. Однако вернемся к телеграмме. Насколько я понимаю, на ней стоял гриф, запрещающий ее оглашение, но в то же время в ней предписывалось подготовить меня к новому заданию. Нашему общему. Говори прямо: эти кретины-штабисты что, в самом деле решили оставить нас в антарктическом аду Внутреннего Мира? Что-то мне в это не верится.
– И правильно не верится. Внутренний Мир пока что откладывается: нам предстоит рай латиноамериканских Анд. А коль так, – значит, мир все еще у наших ног!
Норманния сжала его ладонь, затем, радостно взвизгнув, потрясла ею в воздухе:
– Слава тебе, Господи! Побывать в Андах мне хотелось еще с тех пор, как я узнала, что тебя отправили с «неофициальным визитом» в Латинскую Америку.
– Все-таки отслеживала. Как удавалось?
– А как ты думаешь, каким образом я узнала, что ты уходишь на «Швабенланде», и даже умудрилась попасть на него? – иронично поинтересовалась Норманния, поднимаясь и неспешно приводя себя в порядок.
– Так, значит, твое появление здесь можно считать «спецоперацией Кассандры»?
– Да это изначально понятно. Вопрос в том, как мне это удалось. Тебя ведь это интересовало: как я узнала о твоих похождениях в Чили и Аргентине, кто уведомил меня о твоем назначении на авианосец и помог попасть в каюту ученых дам?
– Черт, я совершенно забыл о некоем генерал-адмирале Редере, числящемся твоим дядей!
– Двоюродным, но влюбленным в меня. Что же касается вас, барон, то в данном случае вас уже даже не осенило, а просто-таки озарило. Но самое удивительное то, что Редер оказывает мне эти услуги по собственной воле.
– И даже без вашего согласия, графиня?
– Во всяком случае, без моих напоминаний.
– С чего бы это?
– Считает тебя, – вновь перешла на «ты», – настоящим полярным и морским волком, и называет не иначе как Полярный Барон.
– А вы, графиня, согласиться с этим высоким и справедливым мнением никак не можете?
– Могу, но не желаю.
– Из мести.
– Кстати, – не стала ни подтверждать, ни опровергать его догадку Норманния, – ты даже не догадываешься, что прозвищем этим – Полярный Барон – ты обязан ему, главкому военно-морского флота генерал-адмиралу[21] Эриху Редеру.
– Брось, не может такого быть! – искренне не поверил ей фон Готт. – Скорее всего, оно прилипло ко мне благодаря стараниям кого-то из полярников. Или газетчиков. Из уважения ли, из ненависти – не знаю. В любом случае, мир все еще у наших ног!
– На одном из совещаний, забыв твою фамилию, Редер стал допытываться у присутствовавших адмиралов и капитанов цур зее: «А чем занимается сейчас этот, как его… ну, этот Полярный Барон?..» Кто-то сразу же догадался, о ком идет речь, и подсказал твою фамилию. Однако главком флота уже так и называл тебя: Полярным Бароном. Так вот, генерал-адмирал простить мне не может того, что мы с тобой поссорились, и считает, что в размолвке нашей виновата только я.
– И убедить его в обратном тебе так и не удалось? Как, впрочем, и меня.
– Однажды твой генерал-адмирал довел меня своими упреками до того, что я заявила, что не люблю тебя именно за то, за что он, адмирал Редер, тебя так безоглядно обожает. Но это его не облагоразумило. Даже за то, что, не посоветовавшись с ним, я стала унтерштурмфюрером СС…
– О, так ты уже лейтенант СС?
– … Он упрекал меня меньше, – «не расслышала» Норманния вопроса подполковника флота, – чем разлукой с тобой. Словно это я не себя с тобой разлучала, а его, генерал-адмирала Редера.
– И чем это кончилось?
– Даже не обиделся. Он, понимаете ли, считает тебя талантливым моряком-полярником и видит в тебе будущего гросс-адмирала. Мало того, он даже сумел убедить в этом своего ученика, фюрера подводных лодок Карла Деница, который и сам давно метит в гросс-адмиралы.
– Ладно, – проворчал барон, – оставим в покое адмиралов – нынешних и будущих. Сейчас меня интересует другое: если уж ты все знаешь, то, может быть, просветишь меня, кто такой Консул?
Норманния прекратила подправлять свою короткую стрижку и внимательно взглянула на фон Готта:
– Почему ты спросил о нем?
– Потому что именно от него мы должны получить инструкции, касающиеся нашей андской экспедиции.
– Очевидно, речь идет о Консуле Внутреннего Мира. Иного консула я просто не знаю.
– И что же он собой представляет?
– Не надо расспрашивать о нем, барон. Кроме того, что он является неким тайным агентом Шамбалы и сам фюрер подчиняется ему с еще большим подобострастием, нежели мы – фюреру, я ничем тебя больше не обрадую. Да, и еще одно: генерал-адмирал намекнул, что на самом деле бывшее трансатлантическое почтовое судно «Швабенланд» готовили для похода в арктическую часть Канады, куда-то в район архипелага Королевы Елизаветы, в котором ученых из «Аненербе» почему-то особенно заинтересовал остров Элсмир. Конечно же, для этой цели «Швабенланд» основательно переоснастили на гамбургской судоверфи.
– Север Канады мне всегда был ближе и понятнее, – напомнил фон Готт.
– Знаю. Но, по настоянию неких Высших Неизвестных, с которыми фюрер уже давно поддерживает медиумную связь, корабль отправили сюда, в Антарктиду. А к Элсмиру отправится другое судно. И попозже. Скорее всего, это будет специально переоборудованный для северных перевозок линкор «Дойчланд»[22].
– На который мне уже не попасть.
– С вас вполне хватит «Швабенланда», мой Полярный Барон. Так вот, нетрудно предположить, что на сей раз волю этих Высших Неизвестных, или, как их еще называют, Высших Посвященных, донес до фюрера не кто иной, как теперь уже известный нам агент Шамбалы, он же Консул Внутреннего Мира. Понятно, что экипаж «Швабенланда» спешно доукомплектовали теми людьми, которым затем предстоит осваивать «антарктическую Германию» или которые были угодны Консулу.