Anorex-a-Gogo (СИ) - Страница 56

И последнее, что я чувствую, – горячие слёзы Джерарда, капающие на моё застывшее лицо. И я хотел бы ещё раз сказать ему, что люблю его.

В Другом Месте

Это длинный белый коридор. Ослепительно-яркого белого цвета. Инстинктивно я прикрываю глаза рукой, но это не помогает. Свет отражается от пола, ослепляя меня. Я прищуриваюсь и иду дальше по коридору.

Я не уверен, почему я иду. Всё, что я знаю, я должен. Хоть я и не знаю, куда и зачем иду, я просто знаю, что должен продолжать идти.

Так что я иду. В коридоре есть двери. Я заглядываю в некоторые из них, потому что просто не знаю, что ещё сделать.

В первой комнате маленькая девочка. У неё лысая голова, а глаза выглядят слишком большими. Широко распахнутые невинные глаза. Её плюшевый мишка выглядит немного потрёпанным. Она говорит мне, что умерла от лейкемии. Она показывает четыре пальца. "Вот сколько мне лет", – говорит она.

Женщина нянчит малышку в комнате с нежно-голубыми стенами. Я захожу сюда, потому что это успокаивает - быть в месте, где нет ослепительно-белого.

Женщина молодая и рыжеволосая. Она прижимает к груди ребёнка, и её движения кажутся мне успокаивающими. Я прислоняюсь к стене.

– Где мы? – шепчу я после короткой паузы.

Она не отводит взгляда от своей малышки, гладя её по огненным волосам.

– Сейчас мы в Другом Месте, – шепчет она.

А потом она рассказывает мне, как попала сюда. Она говорит, что день и ночь её муж издевался над ней. Она говорит, что ей просто надоело, что мир так ужасно с ней обходится. Она говорит, что утопила ребёнка в ванной, чтобы спасти его. Потом она говорит, что застрелилась. Она показывает мне дырку от пули в затылке. Потом указывает на рану в моём боку.

Она говорит, что счастлива сейчас, сидя здесь, в этой голубой комнате со своей девочкой.

В другой комнате старик курит сигару. Рассказывает, что при жизни он был богатым, а умер бедным. Умер в одиночестве в приюте для бездомных, потеряв своё имя. Рассказывает, что его жизнь была такой же одинокой, как в Другом Месте.

Больше я решаю не заглядывать ни в какие комнаты. Это Другое Место кажется мне гнетущим.

Под всем этим я понимаю, что, вероятно, мёртв. В конце концов, это Другое Место, и обычные коридоры не ослепляют людей.

Одна дверь открыта. На табличке, висящей на двери, написано моё имя. Эта комната выглядит более тёмной, тихой тенью, и даже почти привлекательной. Из-за того, что мне скучно, или потому, что я маленький любопытный ублюдок, я проскальзываю в эту комнату и закрываю за собой дверь.

О, моя Карма, здесь Джерард. Я медленно подхожу к нему, моя обувь скрипит, соприкасаясь с блестящим линолеумом. Он склонился над кроватью, где под простынями лежит печальная фигура. О Боже, насколько же он реальный. Его позвоночник проступает под его чёрной футболкой. Я прикасаюсь к нему, от чего через все мои конечности проходит дрожь. Он не оборачивается или даже, кажется, не чувствует этого. Я зарываюсь лицом в его волосы, пахнущие сущностью Джерарда.

Смотрите на меня, я плавлюсь на месте.

– Джи, – выдыхаю я, скользя губами по его скуле. Я знаю, что он не может чувствовать меня, но, чёрт возьми, я могу чувствовать его. Мне кажется, как будто с тех пор, как я последний раз к нему прикасался, прошло много лет.

Я подхожу к другой стороне кровати. Я думаю о том, что если Оуэн убил меня, а потом убил Джерарда? Что делать, если мы оба застряли в этом Другом Месте?

Его лицо утешает меня. Даже если он хмурится, а его глаза полны грусти. Даже если его ресницы склеены от высохших слёз. Даже если он выглядит старше девятнадцати. Я продолжаю возвращаться домой, глядя на его лицо.

– Улыбнись, Джи, – прошу я его, протягивая руку, чтобы коснуться его лица.

Но он только продолжает безучастно смотреть на фигуру, лежащую в постели. Я позволяю глазам опуститься, и встречаюсь с тем, кого боялся увидеть.

Зеркальное отражение. Моё лицо выглядит таким же белым, как накрахмаленные простыни, на которых я лежу. Мои щёки впалые, как гладкие внутренние стенки морской раковины, такие же мраморные. Моя грудь оголена, бинты, перевязывающие рану, занимают большую часть туловища. Рёбра протыкают мою кожу, как острые края холмов, возвышающихся над равниной.

Впервые за много лет я не вижу в себе толстозадого ребёнка, не чувствую смущения из-за того, что моё тело наполовину обнажено. Вместо этого, я нахожусь в шоке, и мне стыдно. Я выгляжу истощённым и слабым, неестественно худым. Я похож на мальчика, который уморил себя голодом, чтобы оставаться незамеченным. Может быть, на мальчика, который с самого начала хотел внимания.

Я касаюсь лица своей копии, восковая бледность под моими пальцами. Такой холодный, такой ненастоящий.

Шёпот достигает моих ушей. Я поднимаю глаза и замечаю, что губы Джерарда движутся. Так медленно, практически почти без движения. Но он произносит слова, которые я так сильно хочу услышать.

Джерард наклоняется так, что его лоб прижимается к предплечью Фрэнка, лежащего в постели. Я чувствую покалывание в своём собственном теле через этот контакт. Он оставляет мягкий поцелуй на коже, затем ещё один. Как странно, что я могу чувствовать его губы, словно призрак на своей коже, даже если эти поцелуи предназначаются не совсем мне.

Это как мантра. Как будто повторение слов сделает нас сильнее. И они делают. Когда я слушаю их, внутри меня рождается надежда и, как огонь, распространяется по всей моей груди. У него есть столько надежды, гораздо больше, чем я мог представить. Он вселяет в меня это супер сильное чувство, будто ничто не сможет сломить нас. И я слушаю их, слушаю с таким трудом, и с каждой минутой я всё больше и больше верю в то, что это правда. Я хочу, чтобы это было правдой, ничем больше.

– Любовь может спасти нас, – шепчет он. – Любовь может спасти нас.