Аномальщик. Часть 1 (СИ) - Страница 17

Я поймал себя на мысли, что не вижу ничего необычного в том, что уже две ночи сплю в лесу, при не такой уж и высокой, больше, даже очень невысокой, температуре. Ночевал я уже до того, пару раз в палатках. Те ощущения были просто непередаваемы. Оба раза, вставал, будто ночью меня дубасили, оба раза изрядно замерз, хоть дело и было летом. Сейчас же никаких отрицательных ощущений, более того, вставал я часов в семь утра и что немаловажно сам, чего раньше я за собой не наблюдал никогда. Считаю себя характерной «совой», а вот, поди ж ты…

Самочувствие при этом было просто превосходное, чувствовал себя свежим, полным сил, голова была ясная, как после отпуска. Может это рыскание по лесам окрестным так благотворно влияет?

В общем, даже если и не принимать во внимание, определенный интерес, что проснулся у меня в связи с последними событиями, я отдохнул так, что можно плюнуть на очередной отпуск. Такое, очищение что ли, я чувствовал только раз в жизни, после месяца в санатории «Самоцвет»…

То есть удался отдых на все 200 %. Но было еще одно ощущение. Несмотря на весь свой скептицизм, я чувствовал, что прикоснулся к чему–то такому, очень невероятному, чудесному. И, несмотря на мое критическое отношение к таким вещам, все это, помимо моего желания, входит в мою жизнь.

Вообще я чувствовал иногда каким–то раздвоенным. Одна часть меня, сходу отвергала все, что видела и слышала, называя это выдаванием желаемого за действительное. Приводила неопровержимые доводы, в поддержку своей позиции. В общем, была активно — критической.

А когда факты и доводы кончались, еще один, очень тихий голос(нет со мной никто не говорил, просто приходили еще мысли) ни в чем не убеждая, напоминал, что я видел это все своими глазами. И коль, я видел это, то и остальное, как минимум частью, имеет место быть. И рациональная, думающая часть меня, не находилась, что сказать…

… Ноги еще гудели, после марш–броска, что мне устроил Леший. Вот и спрашивай его после этого о чем–нибудь. Возьмет снова, вместо ответа, ломанет по перелеску. Но если он думает, что я забыл, о чем мы говорили, то он глубоко ошибается.

После ужина, Леший сам подсел ко мне. Отпивая чай из кружки (кстати, он уважал крепкий, заваренный из «рассыпного» листа, а не пакетики), он просто сидел рядом, ничего не говоря и не спрашивая. В левой руке, между пальцами дымилась сигарета.

Допив чай, он посидел еще некоторое время молча. У меня, несмотря на всю мою решимость поспрашивать, сейчас это делать, не было никакого желания. Вот не было и все. Тем неожиданнее прозвучал вопрос Лешего:

— Тебя ничего не напрягает? — сказал он, все также смотря перед собой.

— А что должно напрягать? — ответил я вопросом.

— Все это, — обвел он рукой вокруг. — Лес, мы, места.

Про места, это он очевидно аномалии в виду имеет.

— Поначалу. А теперь, либо я начинаю привыкать, либо это шок, и скоро я расплачусь.

Леший чуть улыбнулся в ответ.

— А ты задавал себе вопрос, почему? Почему ты начал к этому привыкать?

— Человек ко всему привыкнуть может, — решил я блеснуть умом. — Даже к боли.

— Отчасти я с тобой соглашусь, — ответил Леший. — Но поверь, к этому нельзя привыкнуть.

— К чему же?

— К тому, что ты узнал за это время.

— Но я же вот, привыкаю. Хоть и диковато это все, но все–же.

— Да. Только ты не ПРИВЫКАЕШЬ, а ПРИНИМАЕШЬ. Большая разница поверь. Твоему мозгу приходиться принимать такую данность, что он не всегда теперь сможет управлять даже самим собой.

Он пристально взглянул на меня.

— Даже этот факт, не вызывает у тебя отторжения, — он отвел взгляд. — А между тем, да будет тебе известно, это не есть нормально.

Я с удивлением покосился на него. Кто бы рассуждал про норму, так только не он!

— Знаешь, как обычно реагируют люди на то, что довелось увидеть и испытать тебе? — продолжал Леший. — Посылают. Далеко и надолго. Просто не принимают это. Даже увиденное собственными глазами, они воспринимают, как хитрый фокус или обман зрения. Галлюцинацией, в лучшем случае.

Он вздохнул, поставил кружку на землю, рядом с собой.

— А так воспринимают это, только те, кто готов к этому. Кто и раньше задумывался над тем, почему так однобоко, так коряво объяснен этот мир теми, кто считает себя знающими.

— Ты думаешь, я такой?

— Я не думаю, я убедился.

— Но… — я запнулся. — Не могу понять. Как же можно отрицать очевидное?

— Вот так, — ответил Леший. — Вспомни, ты сам недавно оказался в таком положении.

— Это когда? — удивился я.

— Сегодня утром. Когда мы еще туда шли. Вспомни.

Я напряг память. И вспомнил. Вот как, значит…

— Обычный человек никогда не поймет Сильного. То, что очевидно для него, просто непонимаемо с точки зрения логики того, кто слабее.

— Сильного?

— Да. Я предпочитаю такой термин, для обозначения, таких как мы.

Он встал и, бросив на меня быстрый взгляд, сказал:

— Тебе еще много предстоит узнать. Тебе понравиться. Ты же любопытен, — Леший позволил себе легкую улыбку. — К тому же, теперь ты уже не сможешь от этого отказаться…

Последний, четвертый, день в том выходе на меня напала странная апатия. Проснувшись, я долго смотрел на алеющий край неба, виднеющийся в приоткрытый полог. Я все лежал, в своей новой, одноместной палатке, и глядел на разгорающийся восход. Абсолютно не хотелось никуда идти. И даже вставать.

Странное безволие овладело телом моим, когда лучи восходящего солнца, упали косым лучом в приоткрытый вход. Но одновременно было так хорошо…

Так приятно, будто лежишь под летним солнцем на лугу. Даже ощущался слабый запах полевых цветов. Или это мне казалось…

Странное дело, но даже физиология не требовала к себе внимания. Я лежал и смотрел, как алый диск выползает из–за горизонта. Было тихо. Странно тихо, что остальные еще спят? Ни голосов, ни звука шагов. Шумел лишь ветер за тонкой стенкой, заставляя ее слегка колыхаться. Вот еще неувязка. Деревья, что я видел, стояли неподвижно, как в мертвый штиль…

Воздух был удивительно свежим, как на море тогда, когда они с мамой ездили по путевке отца. Как легко дышалось…

Я видимо задремал, убаюканный шумом ветра. Когда я вновь открыл глаза, было темно. Еще темно. Мне аж поплохело. Я вжикнул молнией, на которую закрывался полог входа, выглянул наружу.

Неужели я проспал целый день? Край неба был еще едва светлым. Я сглотнул, вытер мгновенно выступивший на лбу пот. Неловко выполз из палатки, ругаясь за столь узкий вход.

Возле костра сидел Холод, стругал ножом какую–то палочку. Мельком глянул на меня, не прерывая своего занятия. Тут я понял. Понял, что мне срочно требуется отойти по нужде, малой, но настоятельной.

Выйдя из кустов, я подсел к Холоду. Было зябковато, я поежился и сел поближе к огню. Закурил сигарету. Она догорела до половины, когда я спросил Холода.

— Слушай, а когда же мы обратно? — голос был еще хриплым со сна.

— Завтра, — безразличным тоном ответил он.

— Почему завтра? Мне же нужно быть на работе в четверг.

— Будешь, — Холод немного удивленно посмотрел на меня. — Завтра же среда.

— Да? — удивленно переспросил я. — А я думал…

Как же так? Я ясно помнил рассвет. Неужели мне это приснилось?… Не вериться мне. Все было так реально…

Однако, факт — упрямая вещь. Среда только завтра. А сегодня, стало быть вторник. Фу ты черт. Надо же такому случиться.

Я докурил сигарету, бросил окурок в костер. Посидев просто так некоторое время, я понял, что чувствую себя не лучшим образом. Нет, физически все было превосходно. Но в груди было какое–то отвращение, что ли.

Именно отвращение, а не раздражение. Отвращение к тому, чего я и не знаю. Но это мне очень не нравилось. Настроение упало хуже некуда. И что меня удивляло, я решительно никак не мог обозначить объект, который это все вызвал.

Ничего не хотелось делать. Возможность того, что сегодня мне придется куда–то тащиться, бродить по лесу, причиняло почти физическую боль.