Анна-Вероника - Страница 69

— Я не могу быть дерзким, дружок, когда ты рядом. Это моя обратная сторона луны. Но я говорил дерзко, уверяю тебя. «Моя фамилия не Моур, мистер Стэнли, — сказал я. — Это мой псевдоним».

— Вот как?

— По-видимому, так, и продолжал, незаметно переходя на sotto voce: «Дело в том, сэр, что я являюсь вашим зятем, Кейпсом. И мне очень хотелось бы, чтобы вы согласились как-нибудь вечером у нас отобедать. Моя жена была бы очень счастлива».

— И что же он ответил?

— Что может ответить человек, когда его приглашают обедать вот так, прямой наводкой? Он не успевает опомниться. «Она все время думает о вас», — добавил я.

— И он покорно согласился?

— Фактически да. А что еще ему оставалось делать? Нельзя же устраивать скандал под влиянием минуты, если перед человеком происходит коллизия столь противоречивых ценностей. А я держался с уверенностью человека, для которого все это — совершенно бесспорная действительность. Так что же он мог поделать? И как раз в эту минуту небо послало мне старого Моннингтри. Я не говорил тебе о том, как удачно тогда вмешался Моннингтри, верно? Он выглядел адски изысканно, с широкой малиновой лентой через плечо. А что означает малиновая лента? Наверное, какое-нибудь рыцарское отличие. Он и есть рыцарь. «Ну, молодой человек, — сказал он, — что-то вас давно не видно?» И заговорил насчет «Бейтсона и Кь» — он ведь яростный антименделист, — что они настаивают на своем. И вот я стремглав представил его своему тестю. Я выказал большую решительность. И, на самом деле, это Моннингтри убедил твоего отца. Он…

— А вот и они! — сказала Анна-Вероника, так как у входной двери раздался звонок.

Молодая пара встретила своих гостей в красивом маленьком холле и приветствовала их с искренней радостью. Мисс Стэнли, сбросив черную накидку, оказалась в скромном и полном достоинства туалете из коричневого шелка; она горячо обняла Анну-Веронику.

— День такой ясный и холодный, — сказала она. — А я боялась, что будет туман.

Присутствие горничной обязывало к сдержанности. От тетки Анна-Вероника перешла к отцу, обняла его и поцеловала в щеку.

— Милый старенький папочка! — сказала она и сама себе удивилась, заметив, что на глазах у нее выступили слезы. Она постаралась скрыть свое волнение, помогая ему снять пальто.

— А это и есть мистер Кейпс? — услышала она голос тетки.

Вчетвером, слегка волнуясь, они перешли в гостиную, все еще сохраняя какую-то нервную любезность и в тоне и в жестах. Мистер Стэнли слишком усердно потирал руки, стараясь согреть их.

— Совершенно необычные холода для этого времени года, — сказал он.

— Все будет хорошо, я уверена, — прошептала мисс Стэнли Кейпсу, когда он усаживал ее на диванчик перед камином. И она замурлыкала что-то успокаивающее.

— Ну-ка, дай на себя посмотреть, Ви, — сказал мистер Стэнли с неожиданной мягкостью и поднялся, все еще потирая руки.

Анна-Вероника, зная, что платье ей идет, присела перед отцом.

К счастью, им больше некого было ждать, и то, что она так быстро распорядилась насчет обеда, доставило ей большое удовольствие. Кейпс стоял рядом с мисс Стэнли, которая так и сияла от радости, а мистер Стэнли, стараясь делать вид, что он ничуть не смущен, предпочел один отойти к камину.

— Вы легко нашли нашу квартиру? — спросил Кейпс, когда воцарилось молчание. — Номера в подворотне довольно трудно разобрать. Там следовало бы повесить лампочку.

Мистер Стэнли ответил, что нет, никаких трудностей не было.

— Кушать подано, мэм, — появившись под аркой, объявила расторопная горничная, и теперь самое сложное было позади.

— Пойдем, папочка, — сказала Анна-Вероника, идя вслед за мужем и мисс Стэнли, и от полноты сердца стиснула отцовский локоть.

— Превосходный парень, — заявил он довольно непоследовательно. — Я сначала не понимал, Ви.

— Прелестная квартирка! — восхищалась мисс Стэнли. — Прелестная! Все так красиво и удобно!

Обед прошел превосходно: все кушанья удались, начиная с золотистого и совершенно прозрачного бульоне и до вкуснейших замороженных каштанов со сливками; и мисс Стэнли от отдельных похвал перешла к одобрению их жизни в целом. Между Кейпсом и мистером Стэнли возник оживленный разговор, и обе дамы, слушая их, тактично умолкли. Мужчины раз или два приближались к опасной теме менделизма, но тут же осторожно уклонялись от нее; разговор шел преимущественно об искусстве и литературе и о существующей в Англии цензуре театральных пьес. Мистер Стэнли был склонен считать, что цензуру следовало бы распространить и на то, что он назвал современными романами; вместо хороших, здоровых историй появляется всякая «порочная, развращающая чепуха», от которой остается «неприятный осадок». А по его мнению, никакая книга не может быть признана хорошей, если после нее остается неприятный осадок, какой бы интересной и захватывающей она ни казалась во время чтения. Он не любит, продолжал мистер Стэнли многозначительно, чтобы ему напоминали о книгах и об обедах, когда он с ними покончил. Кейпс охотно с ним согласился.

— В жизни и так слишком много огорчительного, а тут еще эти романы.

На время внимание Анны-Вероники было отвлечено теткой, которой очень понравился соленый миндаль.

— Удивительно вкусен, — сказала тетка. — Исключительно!

Когда Анна-Вероника снова прислушалась к разговору мужчин, они уже обсуждали обесценивание домов и участков в результате все усиливающегося шума от движения в Вест-Энде и согласились друг с другом, что оно принимает угрожающие размеры. А ей вдруг представилось, что она видит какой-то необычно фантастический сон, и эта мысль глубоко взволновала ее. Отец почему-то казался менее значительным человеком, чем она ожидала, и вместе с тем почему-то все же привлекательным. С галстуком он, как видно, поладил не сразу; а надо было после первых неудач надеть другой. Зачем она все это отмечает? Кейпс как будто вполне владеет собой, усиленно старается быть простодушным и искренним, но она знала по его случайным неловкостям, по чуть приметному оттенку вульгарности в его необходимом гостеприимстве, что он нервничает. Ей хотелось, чтобы он покурил и немножко успокоился. Ее охватил внезапный и невольный порыв нетерпения. Ну, слава богу, дошли до фазанов, скоро ему можно будет и покурить. А чего же, собственно, она ждала? Надо покрепче держать себя в руках.

Лучше, если бы отец и тетка не наслаждались обедом с такой спокойной обстоятельностью. Лица отца и мужа, несколько побледневшие при встрече, теперь слегка покраснели. И зачем только людям надо поглощать пищу!

— Могу сказать, — начал отец, — что я за последние двадцать лет прочел добрую половину всех романов, которые пользовались успехом. Моя порция — три романа в неделю, а если они короткие, то и четыре. Отношу их по утрам на Кэннон-стрит и захватываю с собой, когда возвращаюсь.

Анна-Вероника подумала, что раньше отец никогда не обедал вне дома и что она никогда не интересовалась его жизнью, как жизнью равного ей человека. С Кейпсом он держался чуть ли не почтительно, а в былые времена она никогда не видела, чтобы он держался с кем-нибудь почтительно. Она даже предполагать не могла, что обед этот будет таким странным. Она словно переросла отца, стала в чем-то старше его, ее горизонт бесконечно раздвинулся, и если раньше отец представлялся ей в виде плоской, двухмерной фигуры, то теперь она как бы увидела его с обратной стороны.

Она почувствовала огромное облегчение, когда наконец наступила желанная пауза и она получила право сказать: «Ну что же, тетечка…» — и, приподняв занавес, пропустить тетку под арку. Мужчины тоже встали, и отец хотел двинуться к занавесу. Она поняла, что он из тех людей, о которых не слишком заботятся во время обедов. А Кейпс сказал себе, что его жена — исключительно красивая женщина. Он извлек из буфета серебристую коробку с сигарами и сигаретами, поставил перед тестем, и некоторое время они были заняты подготовкой к курению. Затем Кейпс стремительно подошел к камину, помешал угли, выпрямился и обернулся.