Анна в тридевятом царстве (СИ) - Страница 4

Анна села на кучку веток и вдруг заговорила:

-Я тут уже неделю шлепаю. Никого, кроме вас, не попалось. Что за мир, что за место? И почему я помолодела? А краска с волос не сошла. Я ведь не вернусь, да? – она посмотрела на наблюдавшего за ней молодого человека. – Отсюда не возвращаются. Наверное. Лариска бы сказала: начинай новую жизнь, Анюта! Делай то, что не смогла в прежней.

Женщина помолчала и продолжила:

-А к чему возвращаться? Дети выросли, живут сами. Дочь устала от меня, да и все равно. Сколько мне там осталось? Друзья мрут как мухи, телефон брать боишься. – Она тяжело вздохнула. – Дар это или наказание? Так внезапно: уснула в самолете– очнулась на берегу речки. Нонсенс, а поди ж ты – факт. Я вроде скучаю, а вроде – так и надо. Сама себе уже мозг проела ложечкой.

Парень слушал, следил за выражением лица женщины и старался ничем себя не выдать. Воронцова смотрела на огонь и говорила:

-Правда, незнакомцу высказать легче, чем своим. Вот ты меня не понимаешь, а мне лучше стало. И спеть хочу. Я так давно не пела – связки от табака сели, а тут получается.

Анна Николаевна запела:

-Ой, да не вечер, да не вечер,

Мне малым мало спалооось

Мне малым мало спалооось.

Ой да во сне привиделось…

Горел, потрескивая костер, садилось над лесом солнце, а по берегу разливалось пение женщины: мелодичное и светлое, как и ее настроение. Хенрик слушал, закрыв глаза. За этой песней последовала другая, такая же степенная и красивая, что-то про степь и умирающего, потом про рябину.

Женщина пела, по ее лицу катились слезы, а лейтенант Вайс представлял, как удивится отец, когда он приедет домой, да еще и с очаровательной иностранкой, спасшей его сына. Правду говорить отцу он не станет, зачем волновать старика? А женщина ему нравилась все больше и больше. Необычная внешность–глаза особенно, зеленоватые, немного колдовские, белая кожа, стройная, женственная, языкастая, деловая. А что до возраста..примерно его лет, хотя, судя по ее словам, была старше. Про особенности попаданцев он знал, а вот менялась ли внешность – архивы данных не хранили.

Через какое-то время и несколько песен Анна Николаевна разгребла кострище и вытащила утку. Глина схватилась, пришлось приложить усилия, чтобы добраться до мяса. Опять без соли, но мясной дух наполнил рот слюной.

-Кто молодец? Я молодец! Налетай – подешевело, было рубль– стало два. Держи ножку, болезный!

Утка ушла в мгновение ока. Анна вскипятила листья черники, благо, кустики росли недалеко, и приготовилась сменить повязку. Хенрик не возражал. То ли воздух и организм, то ли заботы незнакомки, но раны заживали не по дням, а по часам. И Хенрик решал, когда ему дать знать спасительнице, что он ее понимает: до прибытия в поместье или раньше. Решил молчать до последнего. Так и безопаснее, и интереснее, что скрывать: не ведающая о его понимании, женщина станет более откровенной, а у него появится возможность узнать ее по-лучше, чтобы выработать легенду и ввести её в дом с минимальными проблемами.

Анна Николаевна еще один день продержалась на воде и ягодах, пыталась ловить рыбу сумкой, искала грибы. Все без толку, поэтому постаралась объясниться с окрепшим парнем:

- Надо идти, – изобразила она пальцами ходьбу. – Деньги у тебя в суме есть, добредем куда-нибудь, понимаешь? Господи, почему я забыла немецкий? Ферштейн, майн кампф? Черт! Думкопф. Нет, это вообще не в тему, битте плиз. Ну что там еще было? Гуттен морге, гуттен так. Так вас раз так, едрена вошь! Данке шён, битте! Их бин пленный! Их бин Анна, что б меня! Вас из даст? Шпрехен зи дойч?

Анна злилась, а Хенрик с трудом удерживал смех. Слова лишь отдаленно походили на привычные, но общий смысл он улавливал, потому и веселился. Подождав, пока женщина не прекратит выстреливать фразами, он привлек ее внимание и начал свою пантомиму. Показал на штаны, изобразил, как одевается, идет с ней под руку, рукой показал направление движения и попытался донести до неё необходимость молчать, потому что говорить будет он.

Анна (он понял, что ее зовут Анна) вроде осознала, засуетилась подбирая вещи, засыпая костер и говорила при этом:

-Да, я поняла, что мне лучше держать язык за зубами. Слушай, я твою рубашку одену? – Хенрик кивнул. – Голову покрыть? – она накинула шарф. – Нет? Думаешь, за парня сойду?

Хенрик удивлялся ее сообразительности: переодевшись в его рубаху, с короткими волосами, загоревшая, она действительно могла сойти за слугу-паренька. Рубаха прикрывала бедра, доходя до коленей, узкие брюки и сапожки не отличались сильно от местных фасонов, поэтому одевшийся Вайс не видел в появлении Анны в деревне за 300 рут (чуть больше километра) проблем. Идти придется долго, но к вечеру они должны дойти.

Прежде чем пойти, Анна силком усадила его на землю и сказала:

-Присядем на дорожку – помолчала и со словами – ну, с Богом, – положила его руку на свое плечо, дав опору, и они двинулись по берегу реки в обратную сторону. Через некоторое время свернули в лес, пару часов шли под тенью деревьев, вышли на проселочную дорогу, по которой и дотелепались до деревни Альтендорф почти в темноте. Хенрик поймал проходившего мимо сельчанина и попросился переночевать, показав монетку в пол-серебрянного гроша. Анна отметила, как загорелись глаза мужика при виде монеты, и сделала для себя пометку о номинале.

Дом, в который привел их местный, был деревянным, приземистым, покрыт соломой и разделен на две половины: кухню и большую комнату, где толпилась семья из нескольких человек. Анна огляделась и выразительно посмотрела на спутника.

-Не волнуйся, это на одну ночь– Хенрик как мог, изобразил успокоение.– Завтра наймем повозку и доедем до Куфштайна. Нас накормят и освободят кровать – он кивнул на угол, где за занавеской суетилась хозяйка. – Не волнуйся.

Аня поняла не все, но спокойный голос парня вселял уверенность.

«Ну хоть не на улице, и то хлеб» – подумала она и улыбнулась.

Дом был бедный, но относительно чистый. Обитатели скопом вымелись из комнаты, и спутники остались вдвоем. Анна не смущалась (в ее-то годы!), а парень устало опустился на ложе. Пахло не очень, но выбирать не приходилось. Воронцова вдруг вспомнила про клопов и вшей.

-Господи, только не это! – застонала она, бросившись осматривать и перетряхивать соломенный тюфяк и подушки. Хенрик догадался, чего она боится: ума на это не потребовалось. Поймав ее за руку, покачал отрицательно головой.

-Нет постельной живности, я предупредил. Они траву положили против насекомых. Помыться хочешь?

Анна мотнула головой, отказываясь. На реке она обмывалась и стирала белье, так что только голова …Но в таких условиях? Потерпит.

Судя по поведению найденыша, он был человеком из благородных – это слово всплыло в мозгу. Не простой, короче, ей попался спутник. Приказы отдавал уверенно, спокойно, властно. «И кто же ты такой, северный олень?» – задалась вопросом Воронцова. За эти несколько дней она привыкла к парню, его молчанию и сдержанности, а теперь узнавала его заново. Странно, но опасений он не вызывал, женщина даже прониклась к нему симпатией. «Стокгольмский синдром наоборот. Дожила ты, Анюта».

Еду принесла миловидная женщина в темной длинной юбке, светлой блузке с вырезом и корсетом. «Что-то немецкое есть в этой одежке. Ишь, сиськи выставила. Так, и чем тут кормять?

Кормили из рук вон плохо: какая-то непонятная каша(то ли пшено, то ли овсянка), но с кусочками курицы, по ломтю серого хлеба и по кружке кислого напитка, напоминающего пиво. Голод не тетка, спутники подтвердили народную мудрость, съев все принесенное, и отвалились на солому. О последствиях Аня старалась не думать, а сопляжник и вовсе отрубился и начал похрапывать.

« С почином!» – сказала Анна Николаевна и тоже заснула.

Утром, на рассвете, сосед разбудил Анну, дал ломоть хлеба и воды, потянул на улицу, где обнаружился вчерашний мужичок и телега. Лошадь, худая и утомленная, обреченно ждала , когда ее нагрузят корзинами с овощами, клеткой с курами и двумя седоками. Махнув рукой, неизвестный солдат дал сигнал к движению. Анна села, потом прилегла, как смогла, и задремала под тихие переговоры мужчин.