Анна. Тайна Дома Романовых - Страница 7

– Весьма рад вас видеть, – приветливо произнес государь.

– Счастливы видеть ваше величество, – ответила Екатерина Николаевна, как старшая.

И они с Анной склонились в глубоком поклоне. Павел подал руку госпоже Лопухиной-старшей и проводил ее к месту, Анне же указал место напротив. Лакеи совершили свои выученные па, разливая чай и подавая угощения, и чаепитие началось.

Было заметно, что император находится в приподнятом настроении. Он расспрашивал дам о том, как они доехали, вместе с Екатериной Николаевной сетовал на состояние российских дорог, делился планами их улучшения и постройки шоссе, покрытых гравием, по образцу Франции. Он подчеркнуто оказывал всяческое внимание старшей Лопухиной, дабы она не чувствовала себя обойденной. Но при этом его глаза то и дело обращались в сторону Анны. Иногда он специально поворачивался к ней и задавал вопросы о том, как она находит Петербург, как ей показалось его любимое детище – Павловск. Анна отвечала, что самой столицы она пока еще толком не видела, а Павловск ей очень понравился.

– Здесь красиво, как бывает красиво во сне, – улыбнулась она. – Бывают такие сны, когда видишь какое-то замечательное место, прямо сердце сжимается от радости, как там красиво. Плохо только, что потом, когда проснешься, ничего толком не помнишь. А здесь я все запомню, и рассказать могу, и объяснить, что красиво и почему.

Павел слушал этот монолог с большим вниманием. А когда Анна умолкла, сказал:

– Кажется, я могу объяснить, почему вы не можете описать сих прекрасных мест, увиденных во сне. Это вы, по тонкости души вашей, смогли увидеть рай, райские места. Человеческий язык слишком груб, чтобы описать их устройство.

Девушка была поражена его словами.

– Ах, как верно вы сказали! – воскликнула она и, осознав свою оплошность, поспешно добавила: – Как верно вы сказали, ваше величество! Я и Библию когда читала, и святых отцов, где толкуют о райских кущах, думала, что человеку невместно рассуждать о сих предметах, не может он их ни видеть, ни описывать.

– Так вы читаете Библию и святых отцов? – спросил Павел. – Это хорошо. А что еще изволите читать?

Анна назвала сочинения Ламартина, Руссо, Ричардсона и мадам Коттен. Павел одобрил всех, кроме Руссо, которого назвал «опасным вольнодумцем, который вряд ли подходит для юной девицы».

Екатерина Николаевна, невольно отставленная от общей беседы, была нисколько не в претензии. Она внимательно вслушивалась в каждое слово, произнесенное этими двумя людьми. При этом ей было совсем неинтересно, что ее падчерица думает о Павловске, или какие сны она видит, и какие книги читает (она только удивилась, где Анна эти книги умудрилась достать – в их московском доме библиотеки отродясь не водилось). Но зато ей было очень интересно, что об этих словах Анны думает самодержец всероссийский, с каким выражением он смотрит на юную девицу Лопухину. А это было выражение не просто внимания, а жадного внимания, всепоглощающего интереса. Было заметно, что Павел вовсе забыл и о чае, и о присутствии старшей дамы – обо всем. Но Екатерина Лопухина, повторимся, была не в претензии.

Внезапно разгоревшаяся беседа государя и его юной гостьи была прервана. Двери зала открылись, и вошла женщина в платье, украшенном изумрудами, с бриллиантовым колье на шее и бриллиантовыми же украшениями в волосах. Это была императрица Мария Федоровна. Она была немного выше своего мужа и казалась старше его. Вероятно, такое впечатление возникало из-за излишней полноты государыни. Следовало также принять во внимание частые роды: за двадцать лет супружества Мария Федоровна подарила сперва наследнику, а затем и государю девять детей. Лицо ее, в общем, было приятным, но при этом отличалось чрезмерной властностью и сухостью черт.

С появлением императрицы гостьи встали, государь же остался сидеть, причем лицо его выразило досаду. Однако супруга не обратила на это внимания. Подойдя к столу, она обратилась к Павлу:

– А вы, стало быть, принимаете гостей? Почему же я о том не знаю?

На обеих Лопухиных она при этом не обращала внимания. Однако Павел тут же исправил это упущение.

– Да, я принимаю гостей, и они не должны остаться в небрежении, – резко произнес он, продолжая сидеть. – Вот, извольте познакомиться: это Екатерина Лопухина, супруга нового генерал-прокурора Санкт-Петербурга, а это ее дочь Анна.

Мария Федоровна часто спорила со своим царственным супругом и всем говорила, что нисколько его не боится. Однако сейчас слова Павла были сказаны таким тоном, что императрица не осмелилась что-либо возразить. Она повернулась к Екатерине Николаевне, кивнула ей и протянула руку для поцелуя. Делая то же самое в отношении Анны, Мария Федоровна заметно скривилась и чуть дернула рукой, слегка ударив этим жестом гостью по губам. Причем сделала это, стоя спиной к Павлу, так что он ничего не заметил.

– Садитесь, ваше величество, выпейте с нами чаю, – предложил государь император.

– Что ж, извольте, – ответила императрица.

В полном молчании она села, и слуги разлили чай. По-прежнему царила тишина, никто не произносил ни слова. И в этой тишине особенно отчетливо и резко прозвучали слова Павла:

– Ваше величество, вам надлежит знать, что я сегодня пригласил госпожу Лопухину-младшую с особой целью.

– Вот как? – Мария Федоровна постаралась изобразить на лице любезность, но вышла кривая усмешка. – Что же это за особая цель?

– Представить ее вам, ибо вам предстоит теперь много времени проводить в ее обществе, поскольку я решил сделать Анну Лопухину вашей камер-фрейлиной.

При этих словах Екатерина Николаевна с трудом сдержала рвущееся из груди ликование. «Не может быть! – хотелось ей воскликнуть. – Сразу, только по приезде, – и такое возвышение! Что же будет дальше?» Анна выслушала новость спокойно, пожалуй, с некоторым удивлением. А вот императрица не смогла сдержать раздражения.

– Камер-фрейлина? – повторила она. – Но у меня есть три… четыре камер-фрейлины. И я остаюсь ими вполне довольна. Особенно хорошо исполняет службу госпожа Нелидова…

– Госпожа Нелидова больше не сможет оставаться в вашей свите, – сказал Павел, дергая щекой – это был верный признак приближающегося приступа гнева. – Она не может исполнять обязанности вашей фрейлины, поскольку потеряла мое расположение. И я не должен объяснять, почему так случилось! Слышите? Не должен, не должен, не должен! – Последние фразы он почти выкрикнул, топая ногами и брызгая слюной.

Мария Федоровна, привыкшая к этим приступам супружеского гнева, оставалась относительно спокойной, хотя и не осмеливалась возражать. Екатерина Николаевна, также наслышанная о неровном характере императора, также не подала признаков волнения. А вот на Анну случившаяся сцена произвела самое тяжелое впечатление. Она и не подозревала, что государь, только что говоривший с ней о литературе, о пейзажах рая, этот, видимо, тонкий, умный человек, может кричать и бесноваться, как последний грубиян. Она побледнела, замкнулась, вся ушла в себя.

Павел сразу заметил эту перемену в девушке, которая одна его сейчас интересовала. Заметил – и понял причину этой перемены. Он сдержал свой гнев, загнал его внутрь себя, отчего лицо его сделалось злым и неприятным, глаза сузились, губы сжались в тонкую полоску. Мария Федоровна, опять-таки хорошо разбиравшаяся в оттенках настроения своего супруга, тотчас это заметила – и поднялась с места. Она знала, что в таком состоянии сдержанного гнева Павел делается еще опаснее, чем когда срывается и кричит. В приступе ярости он мог сорвать погоны с вызвавшего монаршее неудовольствие генерала, разжаловать его в рядовые, сослать в Сибирь – но назавтра, остыв, как правило, отменял эти решения. А вот когда он был таким, как сейчас, холодно-злым, он мог сломать человеку судьбу – и оставить так навсегда.

– Я поняла вас, ваше величество, – кивнула императрица. – Конечно, я буду рада видеть госпожу Лопухину в своей свите. Надеюсь, вы объясните ей распорядок нашего дня и ее обязанности. А сейчас я вас оставлю. – Она вновь милостиво кивнула дамам, при этом внимательно взглянув на Анну, и удалилась.