Анна Герман. Жизнь, рассказанная ею самой - Страница 33
Анечка приносила мне эти яства даже в гостиницу, просто потому, что идти в ресторан я не могла. Всем говорила, что не люблю, когда на меня глазеют во время еды, мол, меня смущает популярность. Конечно, мне вслед оборачивались, но подозреваю, что не в последнюю очередь из-за моего роста, не из-за сверхпопулярности.
В действительности же на рестораны просто не было денег. Что в Польше, что в СССР концерты и звукозапись оплачиваются крайне скудно, это ни для кого не секрет, на суточные за пару дней можно было купить игрушку Збышеку, что я и делала, оставаясь без средств.
Качалина ни о чем не спрашивала, она, видно, и сама знала о финансовом положении своих подопечных, а таковых у нее было много, причем талантливых. Да, это Анечка Качалина вывела в свет многих советских знаменитостей, например, Муслима Магомаева, Софию Ротару, Аллу Пугачеву… Записаться на фирме «Мелодия» значило стать почти популярным. А там среди эстрадников царила Анечка Качалина, добрый гений советской эстрады и мой тоже.
И к романсу меня привела Анечка, Анна Качалина, мой добрый ангел в мире эстрады.
— Ты должна попробовать петь русские романсы.
И это в то время, когда я отчаянно искала современные песни, вернее, песни, которые позволили бы быть современной, выступать наравне с теми, кто популярен, кто «идет в ногу» со временем. Очень хотелось и мне идти в ногу, не отставать, хотя в глубине души прекрасно понимала, что никогда не буду петь так, как Марыля Родович.
Мне очень нравятся ее «Разноцветные ярмарки», зажигательная, заводная песня, но если бы ее взялась исполнять я сама, вышло бы как-то… не по-ярмарочному.
Песен, подобных «Танцующим Эвридикам», не было, хоть плачь. Я была готова, как и с «Эвридиками», пробивать путь песне сама, исполнять вопреки мнению чиновников от эстрады, но исполнять нечего, все, что предлагалось, никак не обещало стать шлягером. Катажина работала с Марылей Родович и ничего писать для меня не собиралась, ей больше нравился рок, фолк и тому подобное. Я не против рока, мне нравится самобытная Марыля, ее заводные песни (кроме тех, которые она пост с принудительной хрипотцой ради моды, а ведь у Родович прекрасный сильный голос), но это не мое. Даже если бы я переступила через себя (какое счастье, что я этого не сделала!), вряд ли получилось бы достойно. Просто каждый должен петь свое — Родович рок, а я… да, Качалина оказалась права, я запела русские романсы.
Это было сродни попытке петь Скарлатти.
Русские романсы до меня уже спели. Все.
Очень красиво.
Неповторимо.
А имена исполнителей? Шаляпин, Штоколов, Лемешев…
Зачем пытаться перепеть то, что популярно без меня?
Анечка рассудила просто:
— Ты споешь иначе. Шаляпин пел «Из-за острова на стрежень…» как мужик, сильный, могучий, такой вполне мог бросить красавицу-княжну за борт. А ты спой, как княжна.
— Как кто?!
— Как княжна, которую вот-вот бросят. Понимаешь, вокруг одни мужчины, грубые и безжалостные, они все против тебя…
Качалина еще какое-то время объясняла разницу между Стенькой Разиным и княжной, а потом поняла, что я молчу, вернее, не молчу, а… пытаюсь тихонько напеть.
— Ну, вот, я же говорила!
А перепеть за умопомрачительным Штоколовым «Гори, гори, моя звезда…»?
Я даже интонацию менять не стала, просто голос иной, и получилось замечательно.
А вообще, петь русские романсы меня просила Анастасия Ивановна Цветаева, сестра Марины Цветаевой. Сказала, что с моим голосом это просто обязательно.
Я отшутилась:
— Вот когда состарюсь…
Цветаева только сокрушенно покачала головой, мол, вот она, молодость неразумная, хотя молодой я уже давно не была.
Анастасия Ивановна подарила мне свою книгу воспоминаний, а я ей свои пластинки. С Цветаевой меня познакомила Анечка Качалина. Кажется, она знакома со всеми интересными людьми в Москве, а если по какому-то недоразумению не знакома, то легко может познакомиться, потому что ее знают даже те, кого не знает она сама.
Еще Качалина познакомила меня со своей подругой, актрисой Людмилой Ивановой, и ее мужем Миляевым.
Замечательная семья, в которой двое взрослых уже сыновей, во всяком случае, рослых. Ваня с меня ростом, мне рядом с ним комфортно.
Но комфортно и просто рядом с такими добрыми людьми. А песни у них какие! Людмила пишет прекрасные стихи, которые профессионалы с удовольствием превращают в песни. И мало кто даже в театре знает, что строчки об узелке, который завяжется между мною и тобой, написаны их коллегой.
А еще Людмила гениально сыграла в кино роль напористой профсоюзной деятельницы Шурочки в фильме «Служебный роман». Когда я смотрела этот фильм, не могла поверить своим глазам, как милейший человек мог вот так перевоплотиться! Настоящему таланту все под силу.
Я приезжаю в Москву, словно домой, зная, что меня там ждут, поддержат, помогут, даже просто накормят.
И не только в Москве…
Сейчас я уже не ночую в гостиницах с тараканами и без горячей воды, мне предоставляют люксы, хотя лично мне три комнаты и мраморный камин совсем ни к чему, как и позолота на ручках дверей и мебели. Для меня важней, чтобы кровать была нужной длины и тишина в номере.
В Ленинграде живет Раечка Алексеева, именно так: Раечка.
На концерте я заметила широко распахнутые глаза зрительницы. Обычно зрительный зал видишь не дальше первых рядов, невозможно разглядеть людей в полутьме, особенно когда сцена ярко освещена. Восторженные глаза бывают часто, веселые, иногда даже со слезами, но эти какие-то иные, словно камертон, по которому можно проверять — получилось или нет, слышно ли, понятно ли, дошло ли до сердца.
Такое бывает — видишь человека в первый раз и понимаешь, что это твое. Так было со Збышеком, так было с Анечкой Качалиной, с Антсом Паю, так получилось и с Раечкой.
Но как можно выловить человека, сидящего в зале? Никак. Сотни зрителей после окончания концерта поднимутся со своих мест и уйдут, пусть даже под впечатлением услышанного.
И все же случилось. После концерта в толпе поклонников, ожидающих автографы, я снова увидела эти глаза, подошла и спросила:
— Вам нравятся мои песни?
Ответ скорее прочитала в глазах, чем услышала из-за шума:
— Да.
Глаза не лгали, не умели и не желали учиться лгать. А ведь это было возвращение в СССР, первый приезд после катастрофы, я еще даже не до конца восстановила движения.
Стараясь не расплескать что-то очень важное, что родилось внутри, я не стала давать никакие интервью или отвечать на вопросы, просто села и уехала. Я не зря столько трудилась над восстановлением себя из руин, не зря репетировала и терпела боль, выходя на сцену, если обладательнице таких глаз понравилось, значит, все в порядке, я делаю то, что нужно.
Раечка со своей подругой приходила на каждый мой концерт в Ленинграде, обязательно приносила розы, хотя купить их зимой бывало трудно, это я знаю точно. Выносила букет на сцену, ее пропускали. Работники концертных залов точно чувствуют, кого из поклонников можно подпускать к артистам, а кого нет. Бывает, какого-нибудь настырного любителя оказывать знаки внимания держат за кулисами чуть не всем персоналом, потому что понимают: если выйдет на сцену, потом не уведешь обратно или вообще все испортит.
Раечку пускали, через несколько концертов я прекрасно знала ее в лицо и разыскивала взглядом в первых рядах. Если Раечка сидела, значит, все в порядке. В Ленинграде она превратилась в мой талисман. Помогала собирать букеты цветов, которые люди просто бросали на сцену или клали на самый край рампы, у нее я спрашивала, хорошо ли звучит та или иная песня, все ли слова слышно, нет ли сильного акцента.
С Раечкой можно просто поговорить. Ни о чем и обо всем сразу. Конечно, она не знает меня так, как знает Анечка, Раечке я не плачусь в каждом письме, не прошу прислать какое-то лекарство или игрушку для Збышека, не жалуюсь на врачей, судьбу или погоду. Нет, жалуюсь, конечно, но не в такой степени, а Раечка моя ленинградская отдушина, когда я приезжаю, она бросает все и мчится помогать. Не знаю, как это терпят на ее работе, как терпит ленинградская певица с изумительным голосом Людмила Сенчина, которой моя подружка помогает воспитывать маленького сынишку. В Ленинграде Раечка не пропускает ни одного моего концерта, обязательно с букетом роз, обязательно в первых рядах в зале.