Анна Фаер (СИ) - Страница 50

Я посмотрела на Алекса. Он слушал очень внимательно. Мне даже показалось, что он старается прочувствовать то, что чувствую я. И мне стало непонятно, как он мог чувствовать безразличие к тому человеку, который на его глазах сбросился с крыши.

- Продолжай,- сказал Алекс, когда я замолчала.

- Всё, чего я хочу, - это сделать что-нибудь хорошее, чтобы память обо мне ну умерла никогда.

- Что-нибудь хорошее? А ты не задумывалась над тем, что лучше сделать что-нибудь плохое?

Он улыбнулся, закусив губу, и стал на меня странно смотреть.

- Задумывалась,- призналась я. – Конечно же, это проще. Проще прийти в школу и перестрелять там всех. Тогда я стану известной. Проще сделать что-нибудь жуткое и ужасное. Это легко, убить кого-то с особой жестокостью, оставить загадочную кровавую надпись на стене и застрелиться под ней самой. Такое запомнят. Или ещё можно прийти в детский сад и перестрелять там всех. Можно поселиться в многоэтажном доме, войти в доверие ко всем соседям, а одной ночью перерезать их всех. Это не так уж и сложно сделать. А слава будет обеспечена. Злодеев помнят.

Я вдруг запнулась и поняла, в каком свете себя выставила. Но Алекса, кажется, я ничуть не смутила. Он улыбался так, словно слушал симфонию Бетховена или сонату Моцарта, а не мои слова об убийстве ради славы.

- Но для меня это запасной вариант,- стала оправдываться я. - Не хочу, чтобы обо мне помнили так, как сейчас помнят о Гитлере.

Алекс ничего не ответил, но его улыбка стала ещё более странной.

- Что? – спросила я коротко.

- Во первых, очень банальный пример. А во вторых, очень неудачный.

- Разве?

- Да,- уверено сказал он. – Вся суть в том, что обществу всегда нужен козёл отпущения. После Второй мировой войны им стал Гитлер. Конечно, все стали обвинять его. Он злодей. А про миллионную свиту в лице простых людей, которые поддерживали его фашистские идеи, все почему-то умалчивают. А рассказать почему? Потому что, если учитывать и всех этих людей, то просто некому будет осуждать. Всем придётся осуждать самих себя. Вот поэтому всегда осуждают одних только лидеров. Вот только до этого все поддерживали их и не останавливали.

- Фашистским лидером мне не стать. Но я бы могла. Я настолько отчаянно хочу быть известной. Я на всё готова. Лучше меня будут осуждать и ненавидеть, чем игнорировать и не замечать. Но всё-таки в идеале я хочу, чтобы все меня любили и почитали.

- Попридержи своё эго. Оно такое огромное, что сейчас крышу моего дома пробьёт.

- Это не эго.

- А что это, по-твоему?

- Стремление сделать что-нибудь полезное для человечества.

- Стремление стать известной,- хмыкнул он.

- Нет. Это стремление к новому миру, где все были бы счастливы. Но я как-то странно чувствую себя, после нашего разговора. Ты словно последние надежды уничтожил. Я ведь на самом деле планировала изменить мир. Я рассчитывала, что это возможно. А ты мне открыл глаза на нашу беспомощность. Мне сейчас стало так пусто, так грустно. Мне плохо,- тихо стала ныть я.

- Большая часть огорчений исчезнет, как только ты перестанешь строить планы и на что-то рассчитывать. Слышала? Никогда не на что не рассчитывай.

Я грустно на него посмотрела.

- Нет, мне совсем не жаль, что я сломал все твои взгляды,- сказал он, защищаясь от моего обвиняющего взгляда. – Я должен был это сделать. Если бы не я, ты бы так и надеялась наивно на то, чего никогда не будет. Тому, что расстроило тебя сегодня, завтра ты можешь быть благодарна. Поэтому повторяю, никогда не на что не рассчитывай. Особенно на что-то масштабное и грандиозное.

- Но что-то масштабное и грандиозное – это моя мечта.

– Мне не нравится твоя мечта.

- Моя мечта – это твоя мечта тоже. Ты тоже мечтаешь о новом лучшем мире.

- Да. Но иногда мне эта мечта не нравится. Потому что бывают моменты прозрения или наоборот, когда я понимаю, что люди этого не заслужили. Более того им это даже не нужно. Посмотри: они могут быть счастливыми, не имея ни капли свободы. Они верят, что правительство, ты только подумай, заботится о них! Если оно и заботится, то так, как фермер заботится о скоте, который уйдёт на мясо. Ведь власти к нам так пренебрежительно относятся. Нами, к сожалению, правят те, кто чертовски высоко ценит свою жизнь и совсем недооценивает жизни простых людей.

И тут Алекса бросило в дрожь.

- Ненавижу! – ударил он кулаком по плитке ванной. – Я ненавижу мразей, которые сидят в дорогих костюмах у себя в кабинетах и едят изысканные блюда. Я просто не понимаю, как они не давятся, осознавая, что все остальные едва сводят концы с концами!

Странно слышать это от такого мажора, как он.

- Но ты-то уж точно сводишь,- зачем-то грубо заметила я.

- И ненавижу это. Ненавижу все эти деньги. Да ведь они и не мои. Это состояние отца. Я здесь не при чём.

- А кто твой отец? Чем он занимается?

Алекс ухмыльнулся.

- При помощи раскалённого утюга и очень большого желания в девяностых можно было сколотить целое состояние. Этим он и занимался.

Мы замолчали. Но это было не такое молчание, которое наступает иногда, когда рядом со мной Дима и Макс. Это было неловкое молчание. Очень неловкое. Мы раскрыли друг другу все свои карты, открыли души. И теперь мы сидели друг перед другом словно голые и не знали, что же ещё можно сказать. Всё, что для нас важно, мы уже рассказали. У меня в голове была пустота. Не одной мысли. Я терпеть этого не могу. Просто сидишь и даже не думаешь не о чём. Ужасно! Эта ведь трата жизни впустую! Нужно что-то делать. Не хочу тратить впустую не секунды!

Я стала оглядывать по сторонам и увидела на полке в ванной губную гармошку. Я очень люблю музыку, хоть у меня и нет никакого музыкального слуха.

- Ты играешь на гармонике? – спросила я, обрадовавшись новой теме для разговора.

- Да,- он тоже оживился и перестал смотреть на осколки зелёного стекла. – Хочешь, сыграю?

- Да! Давай!

Мы встали, а он зачем-то залез в пустую ванну. Там он взял в руки гармонику, посмотрел на неё нежно, а потом, не отводя взгляда, сказал мне:

- Забирайся в ванную.

Я улыбнулась и села напротив его.

- Зачем мы забрались в ванну?

- Я играю только в ванне.

Я рассмеялась, а потом спросила:

- Серьёзно?!

- Да. Так ты хочешь, чтобы я тебе сыграл?

- А что ты умеешь играть?

- Всего лишь одну мелодию. Но она хорошая.

- Играй!

И он поднёс гармонику к губам. Раздались сразу нечёткие звуки, а потом появилась музыка. Действительно хорошая. Я не стала бы говорить, что он играл мастерски. Мастерски играет Макс, в его игре всё идеально. Дима, я раньше не упоминала, но он играет на барабанах… Так вот, Дима играет очень энергично и заразительно. А у Алекса ничего этого нет. Но у него есть кое-что другое. Он играет, и сразу становится видно, что ему это нравится. А глядя на то, как это нравится ему, мне это тоже начинает нравиться.

Он играл от всего сердца. И я думаю, что только так и нужно играть. Всё в жизни нужно делать от души. Всё. Если страдаешь, то страдай так, чтобы сам Дьявол расплакался, глядя на тебя. Если ты счастлив, то пусть каждая клеточка твоего тела упивается этим чувством. А если ты играешь на чём-то, то все свои чувства вкладывай в музыку. У Алекса это отлично получалось.

Когда он закончил играть, я яростно захлопала в ладоши и закричала:

- Браво! Браво! Это было очень круто!

- Да, это единственное, что я умею играть.

- А почему ты не научился чему-нибудь другому?

- Ну,- он замялся. – Меня этой мелодии отец научил. Возможно, это единственное, за что я ему благодарен.

- У тебя напряжённые отношения с семьёй,- подметила я, а потом поняла, что не очень-то вежливо такое вот заявлять.

Но Алекс ничуть не смутился. Он странно улыбнулся, закусил губу, а потом сказал:

- Напряжённые отношения? Нет. Отношений уже нет. Никаких. Я бы хотел иметь хотя бы напряжённые, но их нет.

- Как так?