Анна Фаер (СИ) - Страница 115

Алекс же эти слова буквально орал. Он зло и громко кричал, чтобы мы перестали разыгрывать сцены и спустились к машине.

- Ты можешь пойти со мной, но стоять у меня на пути у тебя нет права! – сквозь зубы сказала я Диме и попыталась пройти мимо него.

Он меня схватил и не отпускал.

- Отпусти! Отпусти меня сейчас же! – я увидела, как дубинкой били человека прямо по голове, и закричала на Диму сильнее: - Сейчас же отпусти меня! Я должна всё исправить!

Теперь у меня началась истерика. Я почувствовала, что плачу, но мне это было совсем неважно. Я со всей силы ударил Диму по ноге, как он сам меня когда-то учил. Он на секунду выпустил меня из рук, и я, воспользовавшись этим моментом, спустилась на площадь и побежала прямо в толпу.

У меня всё плыло перед глазами. Я не видела целой картины – только образы. Кровь на снеге, огонь, истоптанный грязными ботинками бело-красно-белый флаг, женский плачь, мужской резко оборвавшийся крик.

Я просто бежала, зная, что нужно всё исправить. Но я не знала, как именно я могу это сделать. Чёрт возьми, я вру. Да, я вам вру. Я знала, что ничего уже не исправить. Знала это ещё тогда, когда Марк сел в машину к брату. Но я всё равно здесь. Я всё равно надеюсь, что произойдёт чудо, и всё каким-нибудь образом прекратиться. Я надеюсь на это, хотя понимаю, что это невозможно.

Люди бежали мне навстречу. Но я упорно шла в другую сторону. Я шла навстречу тому, от чего он убегали. Это было глупо, знаю. Но я не могла трезво думать. Во мне бушевал ураган, все внутренности были словно в огне, я дрожала, но шла упорно вперёд, несмотря на то, что люди кричали бежать в другую сторону. Я хотела видеть, что происходит вокруг, но не могла потому, что слёзы застилали мне глаза.

Я плакала. Плакала от того, что не могу ничего сделать. Я плакала от безысходности, от осознания собственной никчёмности. Что-то взорвалось где-то сбоку. Наверное, коктейль Молотова. Может быть, наши люди ещё не сдались и пытаются хоть как-то держать оборону. Размечтавшиеся дураки! Неужели они не понимают, что всё проиграно?

Я думала так, но сама упорно шла вперёд, будто там что-то, что может всё исправить. Один раз какой-то мужчина с такой же ленточкой, как у меня, хотел развернуть меня в нужную сторону, но я ударила его так же, как до этого ударила Диму, и зашагала ещё быстрее навстречу злым собакам, которых выпустили на площадь власти. Сами они, наверное, сейчас чай пьют, смотрят репортаж о беспорядках на главной площади и смеются.

Во мне закипела обида, и я заревела с новой силой. А потом вдруг меня что-то сбило с ног. Я сразу не поняла, что случилось, и попыталась встать. Но только я поднялась с земли, как тяжёлый грязный ботинок ударил меня в живот, и я снова оказалась на земле. Было больно. Теперь я плакала от того, что мне больно.

Я попыталась снова встать, но на этот раз меня ударили по спине. Наверное, дубинкой. Я попыталась подняться ещё раз, но снова раздался удар. А за ним ещё один. И больше они не прекращались. Что-то хрустнуло, но мне было не сильно больно. Я в какой-то момент перестала чувствовать в боль. Я просто ждала, когда всё закончится. Мне даже больше не было страшно. Я только не понимала, почему не могу ничего рассмотреть. Потом вдруг сообразила: кровь застилает глаза. Но чья? Мне ведь не больно. Меня всего раз ударили по голове. Не может ведь это быть моя кровь.

Страшно мне стало только тогда, когда во рту появился металлический вкус. Эта кровь точно моя. Я закашляла кровью. Не могла дышать. Хотела набрать воздуха, но почему-то просто не могла этого сделать.

Я больше не чувствовала ударов. Голова странно закружилось, появилось безразличие ко всем вокруг, даже какая-то усталость. Я всё ещё хватала воздух ртом. Но это не помогало: я задыхалась.

А потом, словно произошла какая-то вспышка, и мне на секунду стало всё ясно. Я увидела ноги человека, который меня бил, почувствовала, как болит всё тело, и сразу же поняла, что несколько рёбер у меня точно сломано. Я не могу дышать. Может быть, осколком кости проткнуло лёгкое, я не знаю. Задыхаюсь. В глазах стало темно, хотя они и были открыты.

Я умираю. Но почему? За что? Я ведь просто хотела мир, в котором каждый мог бы быть счастливым.

========== Эпилог ==========

Небо было чистым, только над самым горизонтом растянулись облака похожие на горы. Солнце светило так ярко, что если поднять голову, больно зарежет в глазах. Были последние дни весны, а погода стояла такая, какой она обычно бывает где-то в середине лета. Всё жило: птицы весело пели, спрятавшись в свежей и зелёной листве, в высокой некошеной траве громко стрекотали кузнечики, редкие порывы ветра несли с собой запах диких цветов.

На кладбище, у ничем не выделяющего серого памятника, стояли три массивные фигуры. Мужчины молчали. В них тяжело было узнать наших героев. Жизнь здорово потрепала каждого. Здесь они были сами собой. Здесь они казались уже давно мёртвыми, здесь они были глубоко несчастны. Но когда придётся уходить, когда придётся вернуться к делам и работе, на лицах снова появятся маски, которые уже как двадцать лет скрывают неутихающую боль.

Когда они бывают здесь, никто из них не смеет заговорить. Им приходится молчать. Молчать о том, что с ними стало. Молчать о том, сколько крови у них на руках, молчать о том, сколько они сделали ошибок и о том, как их души увязли в грязи, в которую каждому пришлось окунуться с головой. Они убили себя, они уже огрубели и стали чёрствыми ко всему. Они невыносимо избиты жизнью. И всё это ради той, которой уже ничего не нужно. Всё это ради мечты о счастье других.

Когда-то всё казалось удивительно простым. Когда-то каждый из них был свято уверен в том, что мир можно сделать лучше без тысячи жертв и без собственных страданий. О, что они пережили, когда их первое самостоятельное дело провалилось, и у них на глазах умирали сотни людей. Тогда стало ясно, что сделать мир лучше можно только окунувшись во всю грязь и полностью вымазав ею свою душу. Только тогда они поняли, что придётся закрывать глаза на смерть не в чём невиновных людей, придётся закрывать глаза на несправедливость, придётся врать почти постоянно, придётся подставлять хороших людей и пожимать руки полным ублюдкам. Чтобы совершить одно хорошее дело, придётся сделать тысячи плохих. Это было открытием. Но это открытие не смогло стать на пути к их цели.

А их цель заключается в том, чтобы не упасть в глазах девушки, которая уже ничего не видит и никогда больше не увидит. Может, оно даже и к лучшему, что она не видит того, что они делают. Может быть, это хорошо, что она не стала такой же, как эти трое. Она умерла чистой, она не замарала свою честь. На её совести нет тяжких грузов, которые давят по ночам и не дают уснуть. А вот у них, у каждого из них, таких грузов десятки.

Мужчина с закатанными рукавами белой рубашки закурил. Это Алекс. Хотя нет, какой это к чёрту Алекс? Это Александр Берг. Даже друзья не зовут его больше Алексом. Слишком важная должность. Теперь им всегда нужно соблюдать официальность. Как-то раз они поняли, что у стен есть уши, а у углов есть глаза. Но тут, тут они свободны.

Берг никогда не закатывает рукавов в городе. На обеих руках у него татуировки, сделанные в молодости. Одна гласит: «Evil inside me». Это вы знаете. Но другая, новая для вас, весьма двусмысленна. «Fire inside me».

Блондин как-то тяжело-тяжело, почти нечеловечески вздохнул. Взял из протянутой руки Берга сигарету, прикурил её от зажигалки. Он, между прочим, тоже никогда не закатывает рукавов. Нельзя, чтобы кто-нибудь видел грубые шрамы на его запястье. Он руководит людьми, стоит сразу над несколькими компаниями. Появилось много врагов, которые любыми путями хотят его снять с должности. Поэтому приходится думать над каждым своим словом и действием. Он никогда не закатывает рукавов. Никогда.

Берг не протянул портсигар Райману: знал, что друг не курит. Более того, Райман всегда осуждал, что Берг и Мирный позволяют себе курить на этом месте. Но они не могли не курить. Прошло столько лет, но каждый раз, когда удаётся выбраться сюда, начинают шалить нервы. Пачку выкури – не поможет, не успокоишься.