Анна Фаер (СИ) - Страница 114

Я не слышала слов Эрика, хотя мне уже и болели уши от громкого голоса, кричащего рядом. Я даже не видела лиц друзей. Всё, что меня волновало, - это море из живых людей. Море, над которым висели бело-красно-белые знамёна независимости и свободы. Сердце переполняла гордость и любовь к каждому, кто стоял здесь.

Я была благодарна каждому, кто стоял на этой площади. Отдельный человек, быть может, не способен что-то изменить. Но когда люди с одинаковыми целями и идеями объединяются, они превращаются во что-то сильное. И власти больше всего на свете боятся того, что люди могут объединиться. Слабые и несчастные, разбитые и сдавшиеся, в толпе единомышленников они становятся сильными и уверенными. И самое главное, что они готовы пойти на всё, чтобы сделать свою жизнь, наконец, достойной. Если государство обращается с народом, как со скотом, то настанет день, когда народ будет готов пойти на всё, чтобы показать, кто на самом деле в этой игре скот, а кто человек.

И только теперь, увидев то, как много людей вышло этим вечером на площадь, я поняла, что всю жизнь была эгоисткой. В своих мечтах о новом лучшем мире, я всегда представляла, как этот мир возникает благодаря мне одной. А сейчас я ясно осознала, что одному человеку ничего не изменить. Если мечта глобальная, если она касается всех людей, то участвовать в её осуществлении тоже должны все люди. Чтобы создать новый мир, люди должны объединиться. Забыть про разногласия, плюнуть на отличия в религии, национальности, цвете кожи и языке. Ведь когда строишь новый мир, в первую очередь нужно убедиться, что не ты один жаждешь перемен. Я чертовски ошибалась, когда решила, что смогу всё провернуть в одиночку. Но теперь я и не хочу ничего делать в одиночку. Теперь я хочу, чтобы в один день, как-нибудь вечером, в каждом городе и на каждом континенте люди вышли на улице со своими условиями для тех, кто довёл целые страны до бедности, а людей до отчаяния.

Если я одна стану кричать о мире, где все счастливы, меня, вероятно, уберут быстро. Так всегда бывает. Тех, кто начинает кричать и призывает открыть шире глаза, убирают первыми. А знаете почему? Потому что если вовремя убрать первого, то никогда не будет второго и третьего. Никогда не будет разъярённой толпы. Поэтому тех, кто способен закричать, всегда убирали.

Они надеялись, что если уберут крикливых, то останутся только покорные. Но они ошибались. Если человек молчит, то это ещё не значит, что он не хочет кричать. К сожалению, а может и к счастью, все всегда ждут, пока кто-то сделает что-то рискованное первым. И лишь потом это делают остальные. Я закричала. Кричите теперь и вы. Кричите так громко, как только можете. Кричите так, чтобы в итоге собралась целая толпа тех, кто готов поддержать нашу идею о лучшем мире. Только, пожалуйста, не трусьте и не молчите.

Снега тем вечером не было. Вообще весь день не было снега. А я очень хотела, чтобы он пошёл. Было бы красиво. Я стала думать о снеге. Жаль, что на земле лежит вчерашний. Я отвлеклась от революции и всерьёз стала думать о снеге.

Постепенно даже что-то грандиозное начинает казаться обычным. Это как то, когда люди что-то хорошее, начинают считать само собой разумеющимся. Мы с вами не ценим крышу над головой, воду и холодильник, в котором есть что-то съедобное. Это нам кажется чем-то обычным. Вот так и революция вдруг перестала меня интересовать. Руки устали от тяжёлого флага, я передала его Диме и теперь думала о том, не слишком ли оскорбительно было бы, если б я пошла в машину погреться. Теперь я снова, как при первой встрече с Марком, ждала, когда же он замолчит.

Но он не молчал. Мне стало скучно. То, что сейчас вокруг столько людей, собравшихся ради высоких целей и моих идеалов, меня уже не волновало. Вы только подумайте! А ведь когда-нибудь при самом удачном раскладе наши потомки будут жить в утопическом мире и считать все те прелести, которые они заимеют, чем-то само собой разумеющимся, как я теперь думаю о революции.

Мне стало стыдно от того, что у меня перед глазами вершится история, а я думаю о чём-то постороннем. Захотелось забрать у Димы флаг, но он слишком уж радостно им размахивал. Я решила не лишать его этой радости. Он её заслужил.

«Возьми себя в руки! Тебе просто не может быть скучно! Это ведь революция!» - думала я. А потом сама же отвечала себе в мыслях: «Тем не менее, мне скучно! Мне надоело! Всё однообразно! Марк говорит об одном и том же слишком долго! Людям надоест и они уйдут! Может, вырвать у него мегафон и закричать что-нибудь ободряющее? О, нет, Эрик просил нас быть незаметными и ничего вызывающего не делать. Ему ведь достанется из-за нас, наверное. Думаю, он не просто так захотел нас не брать с собой. Наверное, это Марк ему сказал,- и я снова вернулась к главной мысли. – Как же мне скучно! Вот бы что-нибудь произошло!»

Удача любит меня? Не знаю. Но она потакает моим капризам, наверное. Или всё происходит именно так, как этого хочу я. Может быть, я бог? Не знаю. Но мне хотелось, чтобы что-нибудь произошло. И кое-что произошло.

Слева на толпу людей, которых я уже полюбила всем сердцем надвигались ровные тёмные ряды. Это была милиция, наверное. Конечно же, власти спустили с цепи своих злых псов, чтобы устранить акт борьбы за свободу. Я смотрела на то, как к светлой толпе приближаются, аккуратно выстроенные в ряд, люди в тёмной одежде. Там что-то тоже начали кричать в мегафон. Но с места, на котором я стояла, невозможно было что-либо услышать. Марк резко замолчал: он тоже заметил этих собак со щитами и дубинками в руках.

Ещё раз оттуда что-то невнятно донеслось, а потом ровные ряды начали двигаться на толпу, которую я уже полюбила всем сердцем. Марк, выругавшись матом, как всегда ругается Алекс, спустился к машине.

- Они ведь бьют наших людей! – вдруг разглядела я.

- Нас не бьют, на том спасибо,- дьявольски жёстко усмехнулся Алекс: - Рано мы пили с тобой шампанское, Фаер.

Я не отрывала взгляда от площади.

- Люди не могут за себя постоять! Мы должны что-то сделать!

- Напомню тебе, что мы тоже не можем за себя постоять. Нам пора исчезнуть, принцесса,- он взял меня за локоть.

- Стой! Там же люди!

- Эксперимент доказал, что в этой стране людей нет,- а потом он очень цинично добавил: - Зато пушечного мяса полно.

Я вырвала свой локоть из его руки и закричала:

- Нужно это остановить! Немедленно!

- Уже ничего не остановить,- холодно сказал Макс.

Машина издала противные и трусливые гудки.

- Нам пора. Пойдём, Фаер,- Макс собирался уходить.

- Но…

- Ты сама этого хотела! – вдруг бросил он, а его зрачки задрожали, и мне сразу стало понятно, что он переживает не меньше меня. – Ты сама всё это начала! Ты этого хотела! Ты просто мечтала о том, чтобы эта революция случилась! Она случилась – радуйся!

- Люди умирают!

- По твоей вине! – когда он это крикнул, его голос сорвался.

- Я не хотела, чтобы всё закончилось так!

- Ты не хотела? Ты знала! Все знали, что этим закончится! Это было понятно с самого начала.

Машина гудела, не прекращая. Я не обращала внимания, Макс тоже.

- Все знали, чем это закончится! – кричал он. – Все знали, что ничего не изменить! Но ведь нужно попытаться! Нужно проверить! Это твое желание, твой каприз! Ты давила на Алекса, а он давил на братьев, а те… - он понял, что отвлекается и сказал просто и ясно: - Эти люди страдают из-за тебя.

Я бы простила ему всё, что угодно, но только не эту фразу. Он знает, как сильно я переживала, когда мне вдруг показалось, что из-за меня люди могут только страдать. Он знает, как эта фраза способна задеть меня.

- Макс! – вырвалось у Димы.

Гудки машины сливались с рёвом и шумом толпы.

- Нужно всё остановить! Я должна! – я хотела было спуститься с памятника, на котором мы были, но когда Дима увидел, что я иду к ступенькам, ведущим на площадь, а не к машине, он встал у меня на пути.

- Фаер, нам срочно нужно вернуться в машину,- сказал он со своим обычным спокойствием.