Англия, Англия - Страница 8

– Что есть реальность? Вот как я порой формулирую для себя этот вопрос. К примеру, вот вы – вы и вы – реальны? – Сэр Джек с саркастической учтивостью, но не поворачивая головы, не отвлекаясь от своих мыслей, указал рукой на присутствующих. – Конечно, сами для себя вы существуете взаправду, но в высших сферах вас будут судить совсем по другим критериям. Я отвечу: «Нет». Увы. И, уж простите за прямоту, я могу заменить вас преемниками... симулякрами быстрее, чем продать моего милого Бранкузи. А деньги, они как – реальны? В каком-то смысле пореальнее вас. А Бог реален? Этот вопрос я предпочитаю отложить до дня, когда я отправлюсь на небеса. Конечно, у меня есть свои гипотезы, я даже, как вы могли бы выразиться, взял на себя кое-какие посмертные деловые обязательства. Позвольте признаться – как там говорится, «плюньте мне в ухо, если вру»? – что я порой воображаю этот день. Позвольте поделиться с вами моими предположениями. Вообразите миг, когда меня приглашают встретиться с моим Создателем, который в Его бесконечной мудрости с интересом следит за нашей банальной жизнью в сей долине слез. Что, спрошу я у вас, мог Он заготовить для сэра Джека? Будь я Им – да-да, я вполне сознаю дерзость этого допущения – я, естественно, был бы вынужден наказать сэра Джека за его многочисленные человеческие слабости и суетные стремления. Нет, нет! – Сэр Джек воздел руки, сдерживая вполне вероятные протесты своих служащих. – И что бы тогда я – Он – сделал? Он... не устоял бы перед искушением подержать меня – надеюсь, относительно недолго – в своей собственной Цитатной. В личном Лимбе сэра Джека. Да, я устроил бы ему – мне! – каменную стелу в лучах прожекторов! Громадную скрижаль. И ни-ка-ких жур-на-лов, даже самых благочестивых!

Тут были уместны приглушенные смешки, и они действительно прозвучали из предупредительных подчиненных уст. Сэр Джек запросто разговаривает с божеством, леди Питмен обедает по правую руку от Господа.

Сэр Джек прошел тяжелой поступью к столу Пола, наклонился. Мыслелов знал правила: теперь ему и начальнику надлежит встретиться взглядом. В обычное время полагалось прикидываться, будто работать у сэра Джека – значит гнуть спину, приспускать веки, безраздельно сосредоточиваться. Теперь же Пол поднял глаза, сканируя лицо начальника: волнистые волосы чернее ваксы; мясистые уши: левая мочка длиннее правой (растянута вследствие привычки нервно теребить ее на переговорах); блестящая гора подбородка, скрывающая в своих недрах кадык; бургундский цвет лица; еле заметная оспина на месте удаленной бородавки; брови-тюфяки, расшитые сединой; и вот они, ждут тебя, фиксируют, сколько секунд ты собирался с духом, – глаза. Сколько всего можно увидеть в этих глазах: благодушное презрение, безразличную симпатию, терпеливое раздражение, рассудочный гнев, – но действительно ли сэр Джек испытывает все эти изощренные чувства, это уже совсем другой вопрос. Разум подсказывает, что тактика общения сэра Джека с персоналом сводится к одному-единственному правилу – видимое со стороны настроение или выражение лица никогда не должно быть адекватно ситуации. Но порой начинает чудиться, будто, стоя перед тобой, сэр Джек закрывает глаза парой крохотных зеркал, кружочков, в которых ты зришь свое собственное смятение.

Удовлетворившись – а что именно приносит сэру Джеку удовлетворение, определить никоим образом невозможно, – сэр Джек вновь повлек свое тяжелое тело в середину комнаты. Муранское стекло звенело над его головой, ворсинки ковра лизали его шнурки; сэр Джек полоскал во рту новый серьезный вопрос.

– А мое имя... реально?

И сэр Джек призадумался. Задумались и оба подчиненных. Одни поговаривали, что имя сэра Джека нереально, ибо неподлинно: видите ли, всего пару десятков лет назад оно лишилось своего изначального центральноевропейского привкуса. Их противники, ссылаясь на авторитетные источники, утверждали, что крошка Джеки действительно родился намного восточнее Рейна – но зачат он был в гараже дочерью английских полей (женой венгра, стекольного фабриканта) и заезжим шофером, уроженцем Лафборо, так что, несмотря на полученное в детстве воспитание, прежнее гражданство и изредка проскакивающие в речи фонетические ошибки, кровь в его жилах текла стопроцентно британская. Отъявленные циники и упертые разоблачители тайных всемирных заговоров шли еще дальше, утверждая, что нелады с фонетикой – коварная уловка: сэр Джек Питмен – сын скромных мистера и миссис Питмен, от которых он давным-давно откупился, а миф о континентальном происхождении – всего лишь миф, сложившийся с подачи самого сэра Питмена; зачем ему этот миф, оставалось спорным: то ли как неотъемлемая деталь желанного имиджа супердельца, то ли как дань суеверной прихоти... Но в данный миг ни одна из этих гипотез не получила подтверждения, ибо сэр Джек сам ответил на свой вопрос:

– Если мужчина произвел на свет божий только дочерей, его имя – лишь жалкая безделушка, временно одолженная у вечности.

По телу сэра Джека Питмена пробежал трепет вселенского размаха (и, предположительно, желудочно-кишечного происхождения). Повернувшись на каблуках, он выдохнул облако дыма и перешел к заключительной части своей речи.

– А великие мысли реальны? Философы заверяют нас, что да. Конечно, в свое время меня посещали великие мысли, но не знаю уж почему – Пол, этого записывать не надо, по-моему, для архива не очень годится, – невесть почему, я порой сомневаюсь в их реальности. Возможно, я выжил из ума – не слышу протестующих воплей, а потому вынужден заключить, что с данным заявлением вы согласны, – но как знать, не теплится ли в этом дряхлом псе последняя искра жизни? Может статься, одна, последняя великая мысль утолит мою жажду. На посошок, а? Вот это, Пол, можешь записать.

Пол набрал: «Может статься, одна, последняя великая мысль утолит мою жажду», перечитал фразу на экране, вспомнил, что в его обязанности входит и редактура – сэр Джек именовал Пола «мой личный Хансард»[3], – и стер малодушное «может статься». В этой, более резкой форме данное высказывание, датированное с точностью до секунды, войдет в архив.

Сэр Джек шутя засунул сигару в брюшное отверстие макета работы Генри Мура, потянулся, сделал задорный пируэт.

– Скажи Вуди: «пора», – велел он референту, чьего имени ни разу еще не смог припомнить. Правда, в определенном смысле он это имя отлично помнил: Сюзи. Дело в том, что всех своих референтов он называл Сюзи. Текучесть кадров на этой должности была, бог весть почему, страшная. Так что на самом деле он сомневался не в имени сотрудницы, а в ее индивидуальных отличительных признаках. Как же он был прав несколько минут назад, усомнившись в ее реальности. Метко подмечено. Не в бровь, а в глаз.

Сняв пиджак с Бранкузи, он натянул его на себя, скрыв МКК-шные подтяжки. В Цитатной задержался перечитать знакомые слова. Разумеется, он знал их наизусть, но все равно посмаковать приятно. Да, одна, последняя великая мысль. В последние год-два мир был к нему не совсем почтителен. Следовательно, пора устроить миру сюрприз.

Пол поставил под меморандумом подпись и сохранил его. Текущая Сюзи позвонила шоферу и отрапортовала о настроении начальника. Затем взяла сигару и вернула на положенное место, в ящик стола сэра Джека.

– Умоляю, давайте немножко помечтаем вместе. – И сэр Джек вопросительно приподнял со стола графин.

– Мое время – ваши деньги, – ответил Джерри Бэтсон из «Кабо, Альбертаччи и Бэтсон».

В общении с людьми он был неизменно тактичен – и неизменно непроницаем. Вот и сейчас он никак вроде бы не отозвался – ни словом, ни жестом – на предложение выпить, но каким-то образом стало ясно, что он вежливо соглашается пригубить арманьяка, которому затем вынесет вежливый, тактичный и непроницаемый приговор.

– Ваши МОЗГИ – мои деньги, – добродушно рявкнул сэр Джек, поправляя.

Людей класса Джерри Бэтсона осаживать неразумно, но первобытная тяга к главенству не унималась в сэре Джеке никогда. Дородная фигура и извечное радушие, обычай оставаться на ногах, когда остальные сидят, привычка машинально поправлять собеседника с первой же фразы – все это составляло арсенал, с помощью которого сэр Джек утверждал свое превосходство. У Джерри Бэтсона метод был иной. Бэтсон был тщедушно сложен; его голову украшала шапка седеющих кудряшек; пожатие его руки – впрочем, этого приветствия он обычно избегал – было неизмеримо нежным. Его техника утверждения своего превосходства – или оспаривания чужого – сводилась к отказу от борьбы; Бэтсон погружался в смиренную дзенскую медитацию, превращаясь в жалкий камушек, омываемый шумным потоком, – и сидел себе, соблюдая нейтралитет, исподтишка вникая в «фэн-шуй» места, где находился.