Ангел Паскуале: Страсти по да Винчи - Страница 70
— Охотно, — с жаром отвечал Никколо.
Лиза Джокондо дала Паскуале бумагу, сказав, что два места оставлены для него, как и было обещано.
— Хотя стоило это немало. Возможно, это последний корабль, успевающий уйти до начала войны. А женщина снаружи, ваша жена, наверное?
— Пока нет, — сказал Паскуале, заливаясь краской. — Возможно, и никогда. Ее удерживает здесь долг. Никколо, если вы не едете со мной, нам пора прощаться.
— Не переживай за меня. — Никколо с улыбкой смотрел на молодого художника. — Все печатные листки закроют, но Синьории необходим опытный человек, чтобы успокаивать толпу. Война — это тоже жизнь, Паскуале. Война была, война есть, война будет, пока существуют государства, противостоящие друг другу. Война — это просто еще один вид политики, возможно, ее проявление в чистом виде, поскольку она зиждется на одном лишь пороке гордыни. Все государства хотят мира, но любое государство, начавшее войну, тут же обнаружит себя осажденным соседями. Так что я не боюсь войны, так же как я не боюсь погоды.
— Мне будет не хватать вас, Никколо. Вы умеете утешить самым неожиданным образом.
Никколо приставил палец к носу.
— Флоренция готова к войне, и это первый, необходимый шаг к победе. В отличие от Испании, граждане здесь контролируют военных, а это второй шаг. Республика выживет и станет сильнее.
Лиза улыбнулась при этих словах, а Паскуале сказал журналисту:
— Вы уже занялись пропагандой, Никколо. Давайте просто попрощаемся!
Никколо обнял Паскуале за плечи и по-братски расцеловал его, сказав с короткой усмешкой:
— Мы больше не увидимся, Паскуале, но я надеюсь услышать о твоих приключениях. Ступай. Тебе пора на корабль.
Пелашиль с Якопо ждали снаружи. Паскуале обратился к Якопо:
— Ваш хозяин будет доволен тем, что изобретения больше не существует.
— Я передам ему. А Салаи?
— Его схватили савонаролисты. Астролог Таддеи, Кардано, один из последователей Савонаролы, он начал наступление на поместье Джустиниани ради них. Лишь по счастливой случайности летающая лодка погибла раньше, чем угодила им в руки.
— Мой господин будет тяжело переживать это известие, но, по моему мнению, он счастливо отделался от этого дерьма. — Якопо посмотрел поверх плеча Паскуале на Пелашиль. — Это та женщина, которая едет с тобой?
Паскуале снова залился краской:
— Она остается.
Якопо сказал:
— Удивительно, неужели и твой дар убеждения не всесилен. Мой господин просил передать тебе это. На дорогу потребуется еда и вино. Купить все можно в Ливорно, хотя тебе придется здорово переплатить.
Паскуале взвесил на руке небольшой мешочек с монетами:
— Жаль, что не смогу сам поблагодарить вашего господина.
— Он в безопасности в своей башне, размышляет, как быть дальше с Салаи. Он глупеет при виде смазливой физиономии, Паскуале. Я рад, что тебя не будет рядом и ты не сможешь злоупотреблять его убежденностью, будто ты некий вид ангела. А сейчас сюда, быстрее.
— Но корабль…
— А что ты собираешься делать, добираться до него вплавь? Синьора Джокондо наняла для тебя лодку, и за приличную сумму. Не стану спрашивать, за какую услугу она так благодарит, но, явно, не малую.
Маленький причал маячил дальше по течению реки, за причалами для больших кораблей, охраняемый парой тяжеловооруженных всадников. В самом конце была привязана небольшая лодка. Лодочник сидел, привалившись спиной к причалу, возвышающемуся над его головой. Он был совсем стар, усатый и морщинистый, бельмо на глазу полускрывала нависающая бровь. Он кутался в одеяло, чтобы уберечься от идущего с воды холода, и курил сигарету, которую загасил пальцами и сунул за ухо, прежде чем взяться за весла.
Перед тем как спуститься в эту скорлупку, Паскуале осмелился обнять Пелашиль, которая ответила на его объятие.
Она зашептала ему на ухо:
— Ты знаешь, я из народа виксарика, они живут в горах на северо-западе от империи мексиканцев. Добраться туда нелегко, Паскуале, потому что на пути встречается множество каньонов и провалов, но, если ты пойдешь своей дорогой, ты найдешь деревушку из круглых домиков, каждый с калихью, на котором танцует мара’акаме, а вокруг поля маиса.
— Пелашиль, я сотни раз слышал, как об этом рассказывал Пьеро.
— Да, но сколько раз ты ему верил?
— Я поверю, когда увижу.
— У нас говорят, что однажды все будет так, как бывает в Вирикута, месте, куда мы ходим собирать хикури. Народ Предков вернется, солнце станет бледнее, а луна ярче, пока они не сравняются. Все станет одним. А до тех пор мы стоим между миром солнца и снами о луне. Помни об этом, Паскуале.
— Лодочник не сможет двигаться быстрее корабля. Если хочешь попасть на борт, пора отправляться, — поторопил их Якопо.
И лодку оттолкнули, лодочник поднял весла, Пелашиль прокричала над расширяющейся полосой воды:
— Пришли сюда свою первую картину, Паскуале, чтобы я знала, что ты жив! Пьеро не вечен!
Потом она пошла назад, Якопо за ней, и Паскуале потерял их из виду. Корабль медленно шел к выходу в Большой Канал, и Паскуале увидел, что не только его лодчонка стремится навстречу ему. Как оказалось, корабль вышел из доков на несколько часов раньше срока, чтобы попасть в открытое море до того, как испанцы перекроют канал. У многих не было билетов, и Паскуале пришлось размахивать своими бумагами и много раз выкрикивать имя Лизы Джокондо, пока ему не спустили канат в узлах, по которому он смог забраться на борт.
Было утро, и корабль уже шел на буксире по широкому каналу за Ливорно, окруженный флотилией мелких суденышек с купцами, которые неплохо наживались, продавая свежие фрукты, одежду, зеркала, бусы и прочие безделушки (для торговли с дикарями), ружья (которые тут же приходилось отдавать в ремонт) и многое другое, когда Паскуале наконец выделили каюту. Это была всего лишь побеленная каморка два на четыре braccia, со шкафчиком, куда Паскуале смог убрать необходимые вещи, закупленные у торговцев на канале и интенданта, сурового толстяка, обитавшего в черных недрах корабля. Таких пассажирских мест было с полсотни, но никто не спал. Вместе со всеми остальными Паскуале опирался на перила корабельной палубы, глядя на стоящего на мостике капитана и рулевого. Паскуале охватило странное волнение, когда он разглядывал своих попутчиков, гадая, кто из них станет другом, окажутся ли среди них враги, удастся ли ему завязать роман во время долгого пути к Новому Свету.
Лодки торговцев остались позади. Колесный буксир отцепил свои канаты и замедлил ход, корабль шел сначала вровень с ним, а затем и буксир остался позади. А впереди виднелась все расширяющаяся полоса, темно-синее море под ясным небом.
У Паскуале под мышкой была зажата доска с покрытым маслом холстом и две скобы, чтобы удерживать бумагу на ветру. Серебряный карандаш уцелел во всех приключениях, и ножик, и кусочки темперы. Бумагу и мел можно купить у интенданта. Но он был не готов. Пока не готов. Он не сомневался, что можно заработать, делая портреты пассажиров, но не сейчас. Его голова пока еще была полна образов последних дней. Горящие ворота и горящие деревья, пылающий мост и светящееся витражное окно, осыпающееся вокруг него стеклянным дождем, недоуменный угасающий взгляд умирающей обезьяны и улыбка Лизы Джокондо, морщинистое мудрое лицо друга и независимая насмешливая Пелашиль… И из всего этого зарождались, хотя он пока не признавал этого, проступали черты чего-то большего, чем человек, и меньшего, чего-то стоящего между миром идей и миром вещей, между Словом и Делом, возможно, это было (но разве он мог теперь быть уверен хоть в чем-нибудь?) светящееся невероятным светом изумительное лицо его ангела.