Ангел на мосту (рассказы) (-) - Страница 63

- Я знаю, что вы не подходите к телефону, - сказала она, - и знаю, что вы не любите ходить по гостям. Но я твердо решила вытащить вас сегодня и заставить вас хоть один раз за этот месяц порядочно поесть. Силой или обманом, но я непременно затащу вас к себе.

- Ну что же, - сказал он.

- Теперь ступайте-ка наверх, - скомандовала она, - примите душ, а я пока устрою себе здесь коктейль. У нас сегодня на обед горячие омары. Тетушка Молли прислала нам целое ведро, и без вашей помощи нам с ними не справиться. После обеда Эдди должен идти к врачу, а вы можете идти или оставаться, как захочется.

Он послушно поднялся наверх. Вымывшись и переодевшись, он спустился в гостиную, где миссис Гамильтон, поджидая его, потягивала свой коктейль. Они сели каждый в свою машину и отправились к ней. Обедали в саду при свечах. Мистер Эстабрук сидел в свежем парусиновом костюме, чистенький и довольный той самой ролью, от которой он так недавно и с такой страстью отрекался. Роль неромантичная, что и говорить, но чем-то импонирующая. После обеда Эдди извинился и отправился к своему психотерапевту, к которому он ходил три вечера в неделю.

- Вы, наверное, это время ни с кем не встречаетесь, - начала Дорис, и не в курсе последних сплетен.

- Да, я никого не видел.

- Я знаю. Я слышу, как вы упражняетесь на рояле. Ну, так вот. Лоис Спиннер судится с Франком. Она его обдерет как липку.

- Из-за чего они судятся?

- Ах, он спутался с этой омерзительной бабой - ах, какая она омерзительная! Их старший сын Ральф - прекрасный мальчик! - видел их вместе в ресторане. Они кормили друг друга с ложечки! Дети все наотрез отказались с ним встречаться.

- Но ведь люди заводили себе любовниц и прежде, - осторожно сказал мистер Эстабрук.

- Адюльтер - смертный грех, - весело ответила она, - и у некоторых народов был наказуем смертью.

- А вы тоже считаете, что необходим развод?

- О, у него и в мыслях не было, конечно, жениться на этой свинье! Он просто думал, что поиграет в свои мерзкие игры, унизит, втопчет в грязь, до смерти ранит всех своих близких, а когда наскучит, вернется в лоно семьи. Развод - не его затея. Он умолял Лоис не разводиться с ним. Говорят, он чуть ли не грозился кончить с собой.

- Но ведь бывали случаи, когда человек делил свою привязанность между женой и любовницей, - возразил мистер Эстабрук.

- Да, но такие случаи добром не кончаются.

Эта истина впервые явилась ему во всей своей беспощадной наготе.

- Адюльтер - явление довольно распространенное, - продолжал он. - Он служит темой большей части наших романов, пьес и кинофильмов. И огромное количество популярных песен посвящено адюльтеру.

- И вместе с тем я думаю, что сами вы навряд ли захотели бы превратить свою жизнь во французский фарс.

Он был поражен ее уверенным тоном. В этом тоне была непреложность мира узаконенных отношений, университетских городков и клубов для избранных. Спаленка миссис Загреб, дотоле самой своей неприхотливостью так его умилявшая, вдруг предстала перед ним в самом неприглядном свете. Он вспомнил, что на окнах у нее висели рваные занавески, а руки, с таким восторгом его ласкавшие, были грубы, с короткими, тупыми пальцами. Беспорядочность ее жизни, которая казалась ему источником ее чистоты, теперь представлялась ему чем-то вроде неизлечимой болезни, а ее разнообразные ласки - отвратительными извращениями. Как непристойно упивалась она его наготой! И сейчас, сидя во всем чистом, вдыхая воздух летнего вечера, он представил себе, как миссис Эстабрук, спокойная, ясная и посвежевшая, ведет своих четырех умных и красивых детей по какой-то воображаемой галерее. Адюльтер - всего лишь сырье, из которого делаются фарсы, материал для уличных песенок, безумий и самоубийств.

- Как мило было с вашей стороны меня пригласить! - сказал он. - А теперь мне, пожалуй, поpa домой. Я хочу еще перед тем как лечь, поупражняться на рояле.

- Я буду вас слушать, - сказала Дорис. - Нам все прекрасно слышно через сад.

Только он вошел к себе, как зазвонил телефон.

- Я сейчас одна, - сказала миссис Загреб, - и подумала, что, может быть, вы зайдете на стаканчик виски с содовой.

Через несколько минут он был у нее и еще раз опустился на самое дно океана, в этот головокружительный провал времени, где можно забыть о боли бытия. Прощаясь, он, однако, сказал ей, что не может больше к ней ходить.

- Ну, что ж, - сказала она. И помолчав, прибавила: - Скажите, кто-нибудь когда-нибудь влюблялся в вас по-настоящему?

- Было, - ответил он. - Один раз, года два-три назад. Мне пришлось поехать в Индианаполис, чтобы утрясти там программу обучения и - это входило в условия моей поездки - поселиться там в одной семье. Так вот там была одна очень симпатичная женщина, и всякий раз, что она меня видела, она принималась плакать. Она плакала во время завтрака, за коктейлями и во время обеда. Прямо ужасно. Пришлось переехать в гостиницу, и, разумеется, я никому не мог объяснить причины.

- Ну, что ж, покойной ночи, - сказала миссис Загреб. - Покойной ночи и прощай.

- Покойной ночи, любовь моя, - сказал он, - покойной ночи и прощай.

На другой вечер, только он установил телескоп, позвонила жена. Боже, сколько волнующих новостей! Они приезжают завтра. Дочь намерена объявить о своей помолвке с Франком Эмметом. Они собираются венчаться перед Рождеством. Надо сфотографироваться, дать объявление в газету, заказать вино и все прочее. А сын выходил победителем на яхтовых соревнованиях три дня кряду: и в понедельник, и во вторник, и в среду. "Покойной ночи, мой милый", - сказала жена, и он опустился в кресло с чувством глубокого удовлетворения: все его заветные желания исполнились. Он обожал дочь, и Франк Эммет был ему симпатичен, ему даже нравились родители Франка, а они еще к тому же были богаты. Мысль о том, как его сын стоит у румпеля и изящно подводит свою яхту к катеру, на котором восседает жюри, наполняла его горделивой радостью. А миссис Загреб? Что она знает о яхтах? Она запуталась бы в парусе, ее начало бы тошнить против ветра, и она бухнулась бы в обморок, как только они обогнули бы мыс. Она и понятия не имеет о теннисе. Господи, да ведь она и на лыжах-то бегать не умеет! И, провожаемый косыми взглядами Скемпера, мистер Эстабрук принялся возводить свои баррикады на ночь. Он поставил корзинку для бумаг на кушетку в коридоре, перевернул стулья в столовой, нацепил их сидениями на стол и погасил свет. Проходя через комнаты, в которых все было вверх тормашками, он снова испытал холодок и растерянность человека, взирающего на родные места после долгой разлуки и видящего опустошения, произведенные временем. Поднимаясь к себе наверх, он напевал: "Marito in citta, la moglie се nе va, о, povero marito!"