Ангел гибели - Страница 14

лавиной выплескивались через границы армии;

машина из слипшихся комом чиновников различного цвета кожи, одежд и разреза глаз манипулировала бумагами и печатями;

после жестокой трепки расползались по своим углам государства;

правительства, поскуливая, зализывали раны;

расцветали язвами больные от рождения города;

бури срывали с мест все легкое и уносили.

Где-то в центре событий стояла, сунув крупные руки в карманы тугих штанов, разъевшаяся многозвездная Америка, покачивалась на каблуках, приценивалась к окружающим.

И вновь что-то отмирало, что-то зарождалось новое, опадал луч, претендующий на лидерство, наполнялись жизнью ранее ущербные, соседние и противоположные.

Юрка сбросил морок, собрался и встал.

Шпренгер, оборвавший тираду на полуслове, взглянул на Юрку, и глаза его расширились. Не было больше мальчишки в нелепом маскировочном комбинезоне, годного лишь служить машиной для убийства. Белый ангел стоял перед ним, и факелы не отбрасывали багровых теней на сияющие его одежды, потому что светился он изнутри.

Доктор богословия попытался сделать предостерегающее движение рукой и окаменел.

Юрка шагнул мимо него, мимо длинного каменного стола - сквозь прозрачную серость стен, послушно пропустивших ангела. Вместе с тем, пространство не было нейтральным. Он шел, как идут по болоту, проталкивая себя сквозь сопротивляющуюся тяжелую массу густой жидкости и тумана. Плотная масса эта сначала была по пояс, потом дошла до груди и грозила утянуть с головой. Но над центром этого, условно говоря, болота парила звезда, шевеля лучами-щупальцами, притягивала и отталкивала. Она похожа была на морскую звезду, также гибка и гармонична. Юрка продолжал двигаться, разбрасывая клочья тумана цвета гнилой радуги.

Звезда вроде бы отступала, во всяком случае, удалялась по мере Юркиного приближения. Тогда Юрка, напрягшись, взлетел.

Туман сразу оказался далеко внизу. Впереди тоже ничего не было, кроме звезды, кроме тела звезды, перекрестья ее лучей. Почувствовав приближение ангела, звезда вроде бы задергалась, но ее лучи связывались множеством капилляров и нервных окончаний с человеческими сообществами, поэтому подвижность звезды была ограничена. То, что давало ей силу, обнаруживало и уязвимость. Поняв это. Юрка поднялся повыше, ощутил в руке потяжелевшую и удлинившуюся рукоять огненного меча и, спикировав, чтобы ударить сильнее, рубанул. Наискось, от края до края. Потом, памятуя Петрухин урок, ударил еще сразу же вдоль, поперек, по диагонали, используя то, что отнять у него не могли, - инициативу.

Звезда под его ударами расселась, как тесто, которое полоснули ножом. Пискнули, лопаясь, нейроны, затрещали связки, сосуды. Края разрубов запотели зеленоватой лимфой, пульсирующей внутри.

Ангел возликовал, увидев звезду рассеченной и отпраздновал было победу обнаженной душой своей, но сделал это до срока: распавшиеся будто, зашевелились, задергались лучи и начали сползаться. Нервы прорастали друг в дружку, зеленая лимфа на глазах густела. Сердцевина звезды вначале стала похожа на кляксу, потом выгнулась и распрямилась.

Юрка, обеими руками сжав рукоятку меча, выбросил узкий и длинный язык пламени и выжег тоннель в звезде. Опаленные края тотчас чавкнули и срослись. Все было безнадежно.

Теперь, похоже, звезда решила обороняться. Она выбросила стремительный протуберанец, и Юрка влип. Он пытался вырваться, но крылья завязли в зеленовато-лиловом киселе, сквозь ударило жестким излучением. Он содрогнулся в конвульсиях. Очевидно, сработала отлаженная и проверенная веками система безопасности звезды. Юрка зря недооценил ее.

- Я все равно уничтожу тебя! - завопил он отчаянно.

- Ты герой! - запела звезда. - Ты мой. Мы вместе. Нам хорошо вместе.

Юрка ощутил крик боли, ставшей и его болью. Распятый и распяленный ангел медленно растворялся в сгущающейся, поглощающей его липучей плазме. Он попробовал выбросить руку с мечом, но охватившая Юркину руку масса крутанулась, и Юрка лишился меча. Это было последним сокрушительным ударом, совсем уже неожиданным. Чуть не впервые в жизни Юрка заплакал. И его горе стало горем всеобщим, все вокруг прониклось им. Плакали и стенали миллионы, потрясенные его печалью. Он растворялся в звезде, сливался с нею.

"Мы вместе", - уговаривала, утешала, убаюкивала звезда.

- Нет уж! - уперся последним усилием воли Юрка. - Плевал я на всех. Я сам по себе. Один. Единственный. Я упрямый. Не ваш. Ничей. Свой. - Уже впаянный в мозг нейрон отказался передавать сигналы, врастающая в зеленоватое тело звезды мышца перестала повиноваться общему ритму пульсаций. Тромб застрял в сосуде. - Что, съели? - освобождался, выползал весь в зеленом, как в тине, ангел. - Я ненавижу вас. Я одинок. Как перст. - Он захолодел и закоченел в ледяном своем одиночестве. В вечно струящемся веществе звезды, он торчал, как ржавый гвоздь в живом теле. Система защиты опять сработала - его выбрасывало на обочину. Еще немного и он был свободен.

"Меч бы найти!"

Да откуда же взяться мечу?

Юрка задумался. Может быть, настал час, когда следует обратиться к Всевышнему? Все еще в задумчивости, полетел он все выше и выше, но не стал подниматься знакомыми радужными тоннелями, а направился в одиночестве к звенящему черному солнцу. На середине пути оглянулся. Земля невесомым шариком крутилась в пространстве, а над ней висела, растопырив конечности, всемогущая звезда. Жирела, шевелила щупальцами, победно горела зеленым в голубом тумане. Горячий комок ненависти сдавил душу ангела. Как линза, собрал он в себе черные солнечные лучи, помножив их на злую ярость. Ничего не осталось от Юрки - весь он стал плотным сгустком поля, рабочим телом космического лазера. Лазер мог сработать лишь раз.

И он сработал.

Луч шарахнул в самый центр звезды, испепеляя сращение щупалец. Обожженные конечности развалились, будто пряжку, скрепляющую их вместе, расстегнули. Обгорелые края больше не срастались, а, наоборот, отталкивались друг от друга и болели. Остатки щупалец сворачивались в коконы. Их следовало бы полностью уничтожить, дожечь, чтобы наверняка, безвозвратно, но некому было. Юрки уже не было.

Я долго выныривал из темноты, тонул в ней и захлебывался. У темноты оказался тошнотворно-соленый вкус, застрявший в дыхательном горле.

- Рвотная реакция на наркоз, - произнес кто-то.

Я попытался выбраться из темноты, собирая себя по крупицам, по капелькам. Обломанные крылья оттягивали плечи, давили на лопатки. Чтобы идти было легче, я отвел руки назад, за спину, а кругом был сплошной розарий, только розы отцвели и опали, и теперь торчали одни колючки на длинных ветках. На ветках, которые длинней столетий.

- Как тебя зовут? - донеслось из порозовевшей темноты. - Ты знаешь, как тебя зовут?

- Да, - сказал я, всплывая на поверхность.

Поверхность качалась, как незакрепленная опалубка.

- Отвечай, если слышишь. Тебя зовут Георгий?

- Да.

- Тебя зовут Юрий?

- Да.

- Сознание не включилось. Его зовут Владимир, - сказали сбоку уверенно. - Владимир Коморин. Танкист. Подбили из гранатомета.

- Тебя зовут Володя, - голос звал настойчиво. Голос был очень близко. Володя, ты очнулся? Ты слышишь?

- Да.

Они все-таки достучались до меня.

Потом я спал, отсыпался за все прошлое и на пять лет вперед.

Потом с меня сняли повязку, и я впервые увидел себя в зеркале. На это, пожалуй, не стоило смотреть: весь в бинтах. Но глаза целы. Когда снимут бинты, мне обещают сделать лицо. Пересадят кожу, вылепят как из глины.

- Все будет хорошо, Володечка, - говорит медсестренка, убирая зеркало подальше, на подоконник. - А поначалу, в реанимации, совсем плохой был. Имени своего не мог вспомнить. Спрашивают, как зовут, а ты отвечаешь: "Юрка". Юрка - и все. Еле уговорили.

Мне уже рассказали, что мой танк подрывался на мине дважды. А потом сгорел. Я еще успел по инерции загнать машину в арык. Командир - ничего, только ноги ободрал. Он раньше всех выбрался. Кругом палили, я был в несознанке. Ребята ждали, пока подберут. Танк горел. Потом рванул - там же боекомплект оставался. Но повезло - бетра подъехала чуть раньше. Рвануло, говорят, так, что башня отлетела.