Ангел боли - Страница 12

Он не смел скрывать новости от жены, потому что хорошо знал, как она будет обижена, если он так поступит, но перспектива рассказать правду была ему не по душе. Было гораздо проще спокойно сидеть и наблюдать, как дети мелькают и прячутся в зарослях, делая вид, что не видят друг друга, чтобы прятки были более захватывающими.

Звук их смеха расслаблял, как наркотик.

Наконец Дэвид набрался достаточно мужества, чтобы выдать новость. Он сказал:

— Вчера, когда я был в больнице, у меня была посетительница.

Корделия взглянула на него резко и проницательно, но промолчала.

Он стиснул зубы, но произнес:

— Это была Мандорла Сольер. Письмо, которое я послал Пелорусу, попало в её руки. — Не делая пауз, он кратко описал, как Мандорла объяснила свое получение письма, и её подозрения насчет исчезновения Пелоруса. Он также рассказал о предложении Мандорлы найти место, куда увезли Глиняного Человека и его похитителей.

— Чего она хочет? — спросила Корделия, когда он закончил.

Он повторил сказанное иными словами, немного расширив пересказ, включив в него больше из того, что сообщила женщина-оборотень. Однако Корделия повторила:

— Так чего она действительно хочет?

— Откуда мне знать? — пожаловался Дэвид. — Если только какой-нибудь магический знак не позволит мне заглянуть в её сознание, я располагаю лишь её словами. Если она собирается меня обмануть, как мне понять, каковы её истинные мотивы?

Корделия отвернулась, легко поджав губы, чтобы посмотреть на Нелл и Саймона. Затем она сказала:

— Неприятно думать, что с Пелорусом могло что-то случиться. Ты не думаешь, что, возможно, было ошибкой просить моего отца вернуться сюда? Возможно, нам следовало отправиться к нему в Париж?

— Мы не можем сбежать, — сказал Дэвид. — Паук и Сфинкс достанут нас, где бы мы ни были. Я полагаю, что в Лондоне мы находимся в неприятной близости к физическому воплощению Паука, но мы не знаем, будем ли мы где-то в большей безопасности. Мы не можем рассчитывать на безопасность даже в Египте, где находится создатель Сфинкс. В любом случае, я бы не стал просить её о помощи, даже если бы считал, что она прислушивается к молитвам людей.

— Это слова моего отца, — сказала она, впрочем, без упрека. — Он слишком горд, чтобы молиться Богу, даже если бы он в него верил.

— Это не гордость, — сказал Дэвид. — Сэр Эдвард уже не так уверен, как раньше, что Бога не существует. Теперь, когда мы знаем, что Творение возможно, гораздо более убедительным кажется, мнение, что Вселенная была кем-то создана. Но тот Бог, в которого мог бы поверить сэр Эдвард — тот Бог, который мог создать и оформить судьбу Вселенной, как мы её знаем — это не некое высшее существо, крайне заинтересованное моралью человечества, а нечто весьма далекое и по существу не вмешивающееся в земные дела.

— Видимо, в таком случае, — сказала она, — нам следует быть готовыми к тому, чтобы молиться тем меньшим божкам, которых интересуют земные дела и которые властвуют над нашими жизнями и смертями. Видимо, язычники были правы, придерживаясь своих ритуалов поклонения и принося кровавые жертвы, чтобы заслужить благосклонность демонов, которых они обожествляли.

— Сомневаюсь, — ответил Дэвид, хотя он знал, что она шутила и не имела в виду того, о чем говорила. — Я думаю, твой отец заявил бы, что даже если бы положение вещей поддавалось проверке, что невозможно, молитвы и жертвы привлекали таких невидимых тиранов, которым честные и смелые люди никогда бы не стали молиться. Я думаю, он заговорил бы о смелости и правоте, а вовсе не о гордости. Ты вправе сомневаться, если хочешь, но я должен занять его сторону.

— Конечно, — ответила она, не обижаясь. Затем, помедлив, продолжила: — Твоя милая волчица не подсказала тебе, зачем украли тело Глиняного Человека или что нужно Пауку, если он действительно снова заволновался?

— Нет, — сказал Дэвид. — Я не думаю, что ей дано строить гипотезы. Она гораздо хуже, чем Пелорус, научилась искусству рассуждения, которое постоянно готова подменить животным инстинктом. Возможно, поэтому она предложила мне сотрудничество. Возможно, она полагает, что именно мы с сэром Эдвардом можем разгадать загадку, несмотря на её предполагаемую способность выяснить, кто и что сделал. Она призналась, что читала наши с сэром Эдвардом работы.

— И что она сказала о твоем изучении физиологии боли? — спросила Корделия.

— Ничего, — признал он.

— Не сомневаюсь, однажды мы выслушаем её мнение. И не сомневаюсь, что однажды она выслушает твое, если ты скрепишь данный договор. Что ты думаешь ей сказать о природе и намерениях падших ангелов? Собираешься ли ты доверить ей результаты тех долгих рассуждений, который вы вели с моим отцом, Пелорусом и Гилбертом? Будет ли она в должной мере благодарна озарениям твоего рассудка?

Дэвид в ответ лишь жалобно улыбнулся. Он не мог сосчитать часы, потраченные им и остальными на споры, о которых она говорила — их, конечно, были тысячи, может быть, десятки тысяч. Но что касается выводов, они пришли к слишком многим или ни к одному. Они знали слишком мало и могли обнаружить слишком много вероятных возможностей.

— Ты сама участвовала во множестве таких дискуссий, — отметил он. — Пусть ты и делаешь вид, что мы презираем твой вклад, потому что ты всего лишь женщина.

— О да, — согласилась Корделия, — ты всегда снисходил до моего мнения, словно считал, что оно имеет значение. Даже сэр Эдвард не слишком рад этим заниматься. Ты же достаточно вежлив, чтобы делать вид, что находишь мою наивность забавной, но я тебе не верю.

— Ты знаешь, что это не так, — ответил он, улыбаясь.

Она знала, что это действительно не так. Она не могла продолжать в том же духе, так что перевела разговор в другое русло.

— Если бы мой отец был здесь, — сказала она более серьезно, — вы с ним бы сидели сейчас, пытаясь понять изменившуюся ситуацию, включая мотивы Мандорлы, анализируя и строя догадки. Должны ли мы с тобой поступать иначе, просто потому что отца с нами нет?

Он почувствовал, что его в чем-то обвиняют, но она говорила искренне, и ему не следовало уклоняться от ответа. Он поднял руки вверх в миролюбивом жесте.

— Отлично, — сказала она. — Я полагаю, нам надо взять за основу те заключения, к которым вы с моим отцом уже пришли. Условимся, что эти Демиурги явились к нам из древнего мира — как кусок шагреневой кожи в притче Бальзака. Они могут исполнять любые свои прихоти как по мановению волшебной палочки, но каждый раз потакание своим желаниям лишает их части их материи, так что они встали перед дилеммой. Они выживали так долго, потому что научились тщательно сдерживать свою созидательную силу, став практически бездеятельными. И теперь некоторые из них хотят использовать свое могущество снова — в скромных рамках, хотя бы потому, что по их мнению таким образом можно побороть тех, кто по-прежнему бездеятелен, или же, напав на них, они смогут увеличить собственное могущество. Но эти существа крайне осторожны, чтобы не ошибиться в анализе ситуации, они боятся ослабить себя бессмысленными действиями и таким образом стать добычей остальных.

— Мы все с этим согласны, — сказал Дэвид, имея в виду сэра Эдварда, Пелоруса и себя.

— Эти существа успокоились, когда борьба зашла в патовую ситуацию. Но с тех пор мир неузнаваемо изменился, и тем, кто проснулся, надо любой ценой выяснить, сохранилась ли та же расстановка сил. Паук, который приобрел азы познаний о новом мире от Джейкоба Харкендера, был убежден, что он имеет преимущества над своими соперниками, однако рассудок Харкендера был сильно поврежден. Действия Паука привели только к пробуждению его соперника и началу исследования и им самим нового облика мира. С тех пор оба тайно соревновались, каждый надеялся получить новые преимущества, каждый выжидал момент, когда стоит вступить в конфликт. И всегда существовала вероятность, что один из них возьмется за старое, если и когда будет убежден в своей победе, не так ли?

— Восхитительный анализ, — заключил Дэвид. — Но вывод может оказаться преждевременным. Если Баст или Паук действительно собираются начать войну, то кажется странным, что кто-то из них начал с воскрешения Глиняного Человека. Каким целям может служить подобная деятельность? Наша проблема в том, что мы понятия не имеем, какого рода преимущества может приобрести один из падших ангелов или какое событие может побудить их использовать их силы. Мы также не знаем, насколько возможно, что Баст и Паук объединятся, чтобы напасть на остальных из их рода. Мы даже не знаем, сколько падших ангелов танцуют на бесконечно малом кончике иглы, которым является Земля. Мы не знаем, где они, из чего они сделаны, не знаем предела их возможностей по преобразованию материального мира. Возможно, они менее могущественны, чем мы воображаем, изменились вместе с миром, став существами более подходящими железному, чем золотому веку. Я часто желал, чтобы мне позволено было задать эти вопросы самой Баст или Сфинкс, которая бродит по Земле, поработив де Лэнси — но кажется, эти существа не желают вступать в честную дискуссию с людьми. Возможно, они стыдятся собственного невежества и слишком горды, чтобы демонстрировать свои слабые логические способности. Это всегда оставалось нашей главной надеждой — может быть, эти существа так ослеплены собственным невежеством, что они никогда не получат достаточно информации, чтобы начать действовать, и оставят прогресс мира в покое.