Андрогин - Страница 9

Женская сущность и тут проявилась: Черновой Дарье Андреевне стало страшно.

Скалы летают по небу? Нет, конечно! Что тогда такое громадное оказалось наверху? Либо миры столкнулись и сейчас начнётся вселенская катастрофа, либо…

Додумать Арис Шенгаут не успел, его довольно бесцеремонно подёргали за пончо:

– Ей? – Малец ещё что-то возмущённо проговорил. Но землянка спешила ему указать на опасность, тыкая рукой в потемневшее небо:

– А-а? – вполне конкретный вопрос. Только на Гюта вид тверди, занимающей всё большую часть небосвода, впечатления не произвёл. Он постоял, шевеля губами, словно припоминая, а потом выдал какую-то сложную конструкцию из трёх длинных слов и фыркнул. Мол, нечего бояться, всё под контролем. Затем удивился: чего на небо вообще пялишься, если работа ждёт? И добавил явное предупреждение, в виде жеста «кушать!», а потом: «А нет ничего!».

Умный пацан. Быстро объяснил, что конец света – полная ерунда, а вот без ужина остаться – истинная трагедия. Землянке только и осталось, что печально вздохнуть и поспешить за своим малолетним опекуном, учителем, гидом и работодателем.

Они окунулись в сень леса, вошли в глубь его метров на сто и оказались в пустом полумраке. Прямые лучи светила сюда практически не проникали. Всё напоминало шалаш с десятками здоровенных корзин, которые с помощью ремней крепились за спину.

Гют взял для себя три корзины, сложив их одну в другую. Своему стажёру навесил шесть. Взял себе копьё метра три с половиной длины, с гарпуном на конце, точно такое же отдал ученику и первым устремился по тропе дальше. Арису пришлось не отставать, хотя идти с корзинами стало на порядок трудней, да и копьё мешало невероятно. Сама тропа вообще превратилась в сплетения корней, выступающих над болотистой, покрытой ряской чёрной водой. Ещё и запахи пошли чего-то гниющего и противного. Вполне возможно, что сюда стекали отходы жизнедеятельности всего посёлка. Грохнуться в такую клоаку желания не возникало.

Но больше всего Дарье мешало зажатое в левой руке мраморное яйцо. Из-за него ни опереться толком на стволы и ветки, ни копьё перехватить удобнее, а уж если угораздит упасть да уронить – ни в жизнь больше артефакта не сыскать. Хорошо, что женская смекалка помогла. Во время короткой остановки раритет оказался завязан тканью в два слоя и несколькими узлами в край просторного пончо.

Правда, остановкой остался недоволен вернувшийся опекун. Он чуть ли ругаться не начал по причине задержки. Но рассмотрев, что Шенгаут поспешно оправляет перекошенный край своего одеяния, забормотал что-то одобрительное и сам, достав свой уд, принялся отливать в ближайшую болотную лужу.

Судя по его интонации, он говорил:

– Правильно, надо здесь облегчиться… А то там… – Он чётко указал в ту сторону, куда вела тропа. – Нельзя! Понимаешь меня? Никак нельзя! Иначе на запах… – Гют стал раздувать крылья носа, как зверь, вынюхивающий след. – Прибегут… – Шевелящиеся пальцы изобразили краба. – Лонги! У них пасти – вот такие. Зубы – у-у-у! Как моя кисть. Ням-ням – и нет нас. Понял?.. Вот и давай, отливай здесь!

Попробуй не понять, если так доходчиво и подробно объяснили. Пришлось Дарье Андреевне, отвернувшись от малолетнего опекуна, впервые в своей второй жизни испытать на себе первое из списка «Как это делают мужчины».

Чего уж там скрывать, довелось помогать себе самовнушением. Но по окончании процесса появилось чувство немалого облегчения и был сделан философский вывод:

«Мужчинам всё даётся без труда, лень их когда-нибудь и погубит…»

Перед тем, как двинуться дальше, Чернова попросила мальчика произносить названия всего, на что падал его взгляд, конкретно тыкая пальцем в предметы. Тот понятливо закивал, и процесс пошёл. Даже в таком сумрачном и гиблом месте имелось до полусотни слов, описывающих окружающее пространство:

– Дерево. Корни. Ветка. Копьё. Корзина. Ствол. Пояс. Нож. Рука. Кулак…

Причём малец оказался талантливым педагогом. Повторял по нескольку раз, требуя правильного произношения. Был терпелив к ошибкам и не допускал насмешек со своей стороны. Не ленился ткнуть рукой в конкретный предмет, а то и со всех сторон его показать. И после комплекта из двух десятков слов начал их повторять по новому кругу.

Но самое главное, все слова оказались смутно знакомыми. Видимо, в самой памяти полученного Дарьей тела на генетическом уровне сохранились навыки к местному языку. И какими-то импульсами эти навыки подсказывали новому сознанию, как говорить и, в первую очередь, как правильно воспринимать новые слова. Это существенно могло сократить адаптационный период.

Малец тоже кивал на потуги своего великовозрастного ученика очень похвально и, дойдя к месту работы, вполне доходчиво объяснил, что и как надо делать дальше.

Само место показалось необычным, словно не от мира сего. Деревья совсем иные, с более тонкими стволами и чаще расположенные. Последний участок, протяжённостью в тридцать метров находился выше прежней болотистой местности на пару метров, а корни там стелились таким сплошным ковром, что напоминали грубо сделанную булыжную мостовую. За этой мостовой взору открывался плавно извивающийся поток совершенно чистой, просматриваемой до дна воды.

Судя по жестам, вода питьевая, но полная опасностей. Она текла со скоростью пешехода, хотя никаких перепадов высоты невооружённым взглядом не наблюдалось. Глубина потока – метра три, ширина – до восьми.

Гют старательно разъяснял разницу между рекой, протокой и чем-то рукотворным. И в переводе получалось, что называлось сие чудо каналом, а полоска леса с двух сторон – набережной.

По дну и по боковым стенам канала довольно шустро передвигались какие-то улитки, величиной с голову взрослого мужчины. У них неплохо получалось смещаться и против течения. Они имели своё особое название, но землянка всё равно перевела его для себя как «улитка». Вот именно они и составляли главную цель всего здешнего промысла.

Следовало удобно встать на берегу канала, медленно опустить копьё с гарпуном на глубину, примериться и быстро проткнуть одну из улиток. Затем плавно вытащить её из воды и резким движением копья стряхнуть добычу в заранее расставленные корзины. У мальца это получалось великолепно: ловко, расчётливо, с экономией усилий.

Особая инструкция касалась мер безопасности. Опекун не только руками обрисовал контуры водного хищника, но и показал чуть позже в толще воды. Так называемый лонг смотрелся трёхметровым тюленем, но с урезанной пастью крокодила. Он мог с разгона выпрыгивать на берег, а потом с помощью своих ласт резво броситься на человека. А то и во время прыжка вцепиться. Так что горе зазевавшемуся!

Лишь только громадная туша устремлялась к берегу, следовало отскочить от воды метров на десять, бросая копьё, и там прятаться за стволами. Как правило, дальше этого расстояния лонги не добирались, начинали пятиться назад. Но порой проявляли особую настойчивость, гоняясь за промысловиками на всю глубину набережной.

Улиток лонги не ели, просто плавали. Как стало понятно по вульгарным жестам малолетки, монстры устраивали в канале брачные игры.

Но не они оказались самыми опасными. И не маленькие крабы, в ладонь ребёнка, которые легко давились пяткой и которых не следовало подпускать к открытой коже. Могли вгрызаться в неё как клещи.

Худшими считались злобные рыбины, похожие на двухметровых скатов с высоким, как у акулы, хвостовым плавником. Название её звучало как «пастор», да и во всех иных смыслах этот хищник являлся пастухом. Он пас улиток. И порой пара-тройка таких скатов могла угнать всё стадо выше или ниже по течению, и тогда промысел вынужденно прекращался на несколько часов, а то и до конца дня.

Счастье, что прозрачность воды и высокий плавник пастора позволяли его заметить издали и ретироваться на всё ту же десятиметровую отметку на набережной. Иначе скат буквально взлетал из воды, падал на жертву, окутывая своим телом, и практически немедленно умерщвлял её своими ядовитыми костяными иголками на краях мантии.