Андрей Кончаловский. Никто не знает... - Страница 66
заработать какие-то деньги.
«Гомер и Эдди» был закончен в 1989 году. Небольшое время спустя у Андрея появится
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
123
новая семья. Родятся дочери. А потом наступит разрыв и с этой женщиной.
В мемуарных рассказах Кончаловского о женщинах, с которыми так или иначе сводила его
судьба, находится место как «низким истинам», так и «возвышающему обману». Заканчивается
же дилогия очень лиричными и по-своему загадочными строками, которые намекают на некое
особое, может быть даже мистическое, место, занимаемое женщиной в духовной жизни автора
мемуаров…
«Есть в деревне Уборы Одинцовского района, под Москвой, церковь XVII века,
изумительной красоты, работы крепостного архитектора Бухвостова. В начале 50-х она стояла
разоренная, облупившаяся, зияющее напоминание о варварстве коммунистов.
В церкви тогда был сеновал. Чисто, пахло душистым сеном, жужжали шмели. Одним из
любимых развлечений ребят с Николиной Горы было пробраться через окно в церковь, залезть
на хоры и прыгать вниз, соревноваться, кто выше залезет и сиганет в мягкое пыльное сено,
принимающее бережливо потные детские тела. Визг, крики, смех… Потом приходил сторож и
палкой гнал всех прочь…
Так вот: самым большим счастьем было прыгать вдвоем с девочкой, в которую влюблен.
Держась за руки, глядеть в ее расширенные глаза и проживать эти считаные мгновения как
вечность, с перехваченным от счастья дыханием.
Однажды, прыгая вдвоем с девочкой, я своим же коленом разбил себе нос. Он распух и
посинел. До свадьбы зажило…
Этот эпизод я вспомнил недавно… и вдруг запнулся, словно меня током ударило…
Я подумал, что вся моя жизнь, может, и есть один такой прыжок. Ведь что такое несколько
десятилетий, даже сто лет с точки зрения жизни нации, мира, Земли? Так, считаные доли
мгновения. Но мне они кажутся достаточно долгими, растянутыми во времени. Вот так бы и
лететь, с перехваченным духом, падать, держась за руки, глядя в любимое, нет, родное лицо…
Жаль лишь, что невозможно в конце не расквасить носа, как ни ловчись…»
3
«Романс о влюбленных» появился в 1974-м.
Явление резко поворотное в творчестве Кончаловского. Обнажающее суть его
художественного метода, открывающее дальнейшие пути мастера.
Поворотным фильм стал и для сценариста Евгения Григорьева (1934—2000). Может быть,
потому, что он в первый (и в последний, пожалуй) раз встретил режиссера, всерьез пытавшегося
постичь его, Григорьева, художественный мир.
Диалог-спор со сценаристом продолжился и после картины. Так на свет появилась первая
книга Кончаловского «Парабола замысла» (1977), целиком посвященная одному фильму.
Похоже, режиссер и сам пытался осознать, что же такое он сделал, основательно
перепахавшее его как художника, но обрушившее на его же голову невиданное доселе
количество упреков и разоблачений. Именно после «Романса» последовал поток его собственно
теоретических посланий о природе кино, о сценарном и режиссерском творчестве, об актерском
мастерстве, о специфике жанров комедии и трагедии. Происходило осознание и закрепление
метода.
Встреча с Евгением Григорьевым, по словам Андрея, произошла спонтанно. В начале
1970-х сценарист обратился за советом к Кончаловскому: кто из режиссеров мог бы взяться за
его «Романс о влюбленных сердцах», лежавший на «Мосфильме», кажется, с 1968 года.
Кончаловский решил сам познакомиться с произведением.
«Начало чтения оставило ощущение бреда. Но чем дальше я углублялся в сценарий, тем
более он захватывал меня. Я уже заразился авторской эмоцией, проникся удивительным
настроем вещи. А когда дошел до сцены смерти героя, то уже не мог сдержать слез. Я был
потрясен. Сценарий стал преследовать меня. Какой-то непостижимый, сказочный мир
мерещился мне за страницами григорьевской поэмы в прозе. Страстный. Чистый.
Неповторимый. Яркий. Я уже чувствовал, что не могу не снимать этот фильм. Решение ставить
сценарий Григорьева было зигзагом совершенно неожиданным. Взялся потому, что был в него
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
124
безоглядно влюблен, не видел и не хотел видеть в нем никаких недостатков…»
Внешне фабула сценария казалась расхожим общим местом. Юноша уходит в армию.
Девушка ждет, а затем, не дождавшись, выходит замуж и т. д. До «Романса» нечто похожее было
создано, например, во Франции. «Шербурские зонтики» (1964) Жака Деми то и дело
упоминались рядом с фильмом Кончаловского с прозрачными намеками на плагиат. Язык
сценария выглядел абсолютно противным кино: высокопарный, странный для слуха гекзаметр.
Но покоряло мироощущение, ярко и ясно выраженное.
«О простых вещах он говорил с поистине первозданной чистотой, страстью, и нельзя было
не поразиться мужеству и таланту автора, взявшегося открывать новое в самом
обыкновенном… Сценарий уже предлагал совершенно определенный мир. Не надобно было
никаких усилий, чтобы его разглядеть, — надо было его осуществить… Собственно, это и есть,
пожалуй, главная задача режиссера — развить, умножить мир сценария…»
Кончаловский, подготовленный опытом своих предыдущих работ, нашел в сценарии
Григорьева столкновение миров: мир счастливый, праздничный, увиденный глазами
влюбленного, и мир, потерявший смысл, цвет, душу, — мир без любви. «Каждый из этих миров
был вполне завершенным, заведомо исключающим, отрицающим саму возможность другого.
Это и было для меня главным: стык миров…»
Так и строит свою картину режиссер: на столкновении первой, цветовой части картины со
второй, «серо-серой», по его выражению, частью, как бы опровергающей первую.
Неповторимость и остроту сценарного хода «Романса» режиссер видел в том, что
«безоблачность первой части снималась скепсисом второй. Здесь автор и его герой прозревали.
Когда жизнь била Сергея под дых с такой силой, что в глазах темнело, к нему возвращалась
способность видеть вещи такими, каковы они есть. Он обнаруживал бездну пустоты вокруг себя
и свое одиночество в мире, который еще вчера был для него единой семьей друзей и братьев. То
есть и Григорьев и я вслед за ним шли по пути героя — от ослепления к прозрению…»
4
Фундаментальная особенность композиции «Романса о влюбленных» в том, что его сюжет
открыто обращен к жанровой памяти мировой художественной культуры. Древний обряд
инициации, героический эпос, шекспировская трагедия, роман — вот вехи становления,
взросления героя фильма.
Жанровое содержание картины действительно как замечал режиссер, напоминает слоеный
пирог.
Попробуем и мы, идя путем героя, снять слой за слоем, постигая смысл этого пути.
Первый слой — обрядовый.
Фильм начинается в первозданности утра. Герой пробуждается-рождается в начале
картины как в начале мира, обновленного, готового для единения с ним в любви и благостности.
И это мир детства, юности не только самого Сергея Никитина, а как бы всей Страны Советов. В
начальных кадрах можно расслышать и эхо оттепельной атмосферы, эйфорической легкости ее
лирического кинематографа.
Первые эпизоды фильма не только напоминают нам об обрядовом прошлом человечества,
но и демонстрируют ритуальность советского образа жизни. Здесь счастливый человеческий
коллектив — обязательное мерило
для любого его представителя. «Простой парень» Сергей Никитин обязан быть
счастливым, ежеутренне пробуждаясь под торжественный мажор Государственного гимна.
Вот влюбленные герои, омываемые-очищаемые коротким летним дождем, в посвежевшей,
пронизанной солнцем зелени, где так естественно звучат признания в любви, как бы сливаются