Андрей Кончаловский. Никто не знает... - Страница 65

Кончаловского, но и стал примером, как работает ассоциативный механизм художника.

Привыкнув зашифровывать реальность в образы и метафоры, он получает обратную реакцию

своего сознания: вид горящего дома превращается для него в знамение, которое он связывает с

его собственной жизнью…»

Но окажись этот эпизод в биографии Андрея Тарковского, он, безусловно, был бы вполне

определенно истолкован и самим режиссером и в том же эзотерическом духе тиражирован его

почитателями и биографами, как это и на самом деле случилось со многими похожими

происшествиями в жизни Андрея Арсеньевича. Ни сам Кончаловский, ни другой кто, кроме

Елены, о вышеописанной мистике и не поминает. Между тем в его творческой биографии это не

первый и не последний эпизод такой окраски. Но не пристает к моему герою мистическая

избранность…

Роман Кончаловского и Кореневой набирал обороты. Она сопровождала Андрея на

Московском международном кинофестивале, видела его поведение в мире специфических

тусовок. Он успевал улыбнуться несметному числу знакомых, переброситься с ними

несколькими фразами. Но легко избегал и настырности подобных встреч. Как замечает Елена,

он был мастером сложной науки: не дать людям сесть тебе на шею и при этом не оставить

никого в обиде.

Между тем девушка не могла не чувствовать, что их отношения колеблются на грани, как

сюжет «Романса» между цветовой и «серо-серой» частью, в которой бывшей возлюбленной

героя Тане делать уже нечего. Однако вернувшись в Москву с севастопольских съемок

«Романса», Кончаловский принял решение, что они будут жить вместе. Поселились в

небольшой квартире на Красной Пресне. Елена стала бывать на Николиной Горе. Никита,

незадолго перед этим женившийся во второй раз, осуждал старшего брата за новую связь. При

этом Елена, стремясь быть похожей на героиню, рожденную воображением Кончаловского и

перенесенную в фильм, разумом осознавала, что о разводе Андрея с Вивиан не могло быть и

речи. И прежде всего потому, конечно, что у француженки была маленькая дочь от

Кончаловского. Вивиан в этих условиях никогда не согласилась бы на развод.

«Отчаявшись, как мне казалось, найти истину в вечном конфликте полов, — пишет

Коренева, — Кончаловский-мужчина игнорировал предъявляемые ему обвинения морального

толка, сосредоточив лучшее, что в нем было, на профессии. Он готов был пойти на любые

жертвы… ради воплощения своей мечты — кино. И даже отъезд на Запад, как я тогда понимала,

был задуман им для поиска большей свободы в профессии — на том единственном поле боя, на

котором он готов был сразиться с пугающей его реальностью. Проезжая как-то по Красной

Пресне, он взглянул за окно своего «Вольво» и робко признался: «Я этого совсем не знаю!»

«Это» — спешащие после работы советские служащие, перекошенные сумками и заботами.

Встретить в Советском Союзе человека, который «этого» не знал, само по себе было большой

ценностью. Он знал другое — чего не знали те, кого он видел из окна своей машины…»

Кончаловский боялся советской реальности тогда, страшится он и постсоветского

отечественного раздрызга, может быть, еще более. Но это вовсе не означало и не означает, что

он не знает того и другого. Знает. Или, как говорит он сам, чувствует мозжечком, подобно тому,

как чувствовал Пушкин Пугачева. И чувствует-знает, как я могу судить, лучше, чем эта

реальность себя самое. Он действительно сражался с нею своими методами и на знакомом ему

«поле боя». Каждый из его фильмов, в большой степени тот же «Романс о влюбленных», был

любовно-разоблачительным укором стране за страх перед ней.

Оттого что роман Андрея и Елены складывался на стыке с художественным миром и

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

122

испытывал его несомненное влияние, отношения приподнимались на некие «котурны». Она

верила, что может остаться для него ангелом-хранителем навсегда. Особенно в те моменты,

когда они были наедине, и ее тридцатипятилетний возлюбленный исповедовался перед ней, как

она выражается, девятнадцатилетней «нимфеткой». Она стремилась выглядеть в пространстве

воображенного им мира «гением чистой красоты», «бестелесной Музой». Полтора года она

обращалась к нему на «вы», ощущая в нем породившее ее отцовское начало.

Иногда казалось, что он видит в ней дочь, своего ребенка. Хотя у него были дети, свои

отцовские чувства как будто впервые он испытал во взаимоотношениях с нею, своей героиней.

Тем не менее, просыпаясь иногда ночью от того, что чувствовала его бессонницу, она слышала:

«Ты мой ангел, помни это, ты нужна мне, я очень плохой человек, не будь хуже меня!»

Но ни супругой, ни матерью ни в его художественном мире, ни в реальности Кореневой не

суждено было стать. Она так и останется маленькой клоунессой, напоминающей Ширли

Маклейн, на пороге того мира, в котором может править и смерть. Так происходит и в

«Романсе», и в «Сибириаде» — она остается по сю сторону, не переходя грань миров, а

оставаясь на ней.

К моменту завершения работы над фильмом у Елены появились опасения за свое

психическое состояние: слишком резкие переходы от экзальтированного счастья к

необъяснимой тревоге. Андрею, с которым она поделилась своей обеспокоенностью, пришло в

голову окрестить молодую женщину, что и было сделано с привлечением его матери. Но

тревоги не исчезали…

…Осенью 1974 года «Романс о влюбленных» шел в рамках Недели советского кино в

Париже. В составе делегации были Кончаловский, Киндинов и Коренева. Режиссер и актриса

путешествуют по Европе со своим фильмом. И годы спустя она будет взахлеб вспоминать, как

любимый человек знакомил ее со своими парижскими друзьями. А среди них были поэт,

композитор и певец Серж Генсбур и актриса Джейн Биркин; актриса, певица и астролог

Франсуаза Арди и ее муж — актер и певец Жак Дютрон…

Вслед за Парижем «Романс» отправится в Рим. Здесь актриса познакомится еще с одним

приятелем Андрея— итальянским режиссером Бернардо Бертолуччи. Он покажет им свой «XX

век», не на шутку взволновавший Кончаловского и, вероятно, как-то отозвавшийся в

«Сибириаде». Во время прощания с итальянцем Андрей прослезится. Бертолуччи, оказывается,

скажет ему: «Я люблю тебя и всегда думаю о тебе». В то же время маститый итальянец

«Романса» не примет, посчитав его буржуазно-конформистской картиной.

В новом, 1975 году роман Андрея и Елены еще продолжался, будто бы вопреки

предсказаниям «доброжелателей». Но ей самой перспективы казались все более туманными,

поскольку в спутнике своем она видела «независимость от долгосрочных связей», длительность

которых он определял сам, и противиться его авторитету было бессмысленно. Он всегда и во

всем был безусловным лидером, ревнив, а вернее, как казалось ей, властен в отношении своей

женщины. Придерживаясь норм личной свободы «на западный манер», он «хотел видеть рядом

с собой умную, талантливую, образованную женщину и при этом желал ее полного подчинения

собственной воле».

…Весной 1976 года начались хлопоты по обеспечению Елены собственным жильем.

Какой-то кооператив отстроил дом, где Андрей предполагал поселиться сам — в двухкомнатной

— и поселить ее — в однокомнатной квартире. И едва ли не сразу вслед за этим они

расстанутся.

Летом 1979 года состоялась премьера «Сибириады». А вскоре Андрей покинул страну.

После отъезда Кончаловского за рубеж сама Елена, оформив фиктивный брак, осенью 1982-го

отбыла в США. Смогла вернуться оттуда только в 1986 году. За границей она несколько раз

встретится с Кончаловским. Режиссер пригласит ее на маленькую роль в «Возлюбленных

Марии», а позднее — в массовку на фильм «Гомер и Эдди», предоставляя возможность