Андрей Кончаловский. Никто не знает... - Страница 28

просто Скрябин мне очень нравился».

Замечательны слова, сказанные Кончаловским позднее: «В нас жила та же энергия, нас

подняла та же общественная и художественная волна. Сближало взаимное ощущение

человеческого калибра. Его нельзя было не почувствовать…»

Андрей отважно шел навстречу таким людям, смиряя робость и смущение. В то же время

безжалостно отсекал тех, в ком видел зерно саморазрушения, как правило связанное с

пьянством, застольями, в мути которых утопал смысл общения. Такого рода контакты он

называл потом «русской дружбой» и решительно избегал их. Так произошло с Владом

Чесноковым, с Геннадием Шпаликовым, с которым они были очень дружны.

3

Первый, ранний брак Андрея пришелся на консерваторские годы. Его женой стала Ирина

Кандат, студентка балетного училища Большого театра. Их знакомству посодействовал Сергей

Владимирович: Ирина была дочерью его старой приятельницы. Девушка Андрею понравилась.

Он принялся ухаживать за ней. И в конце концов влюбленные оказались вместе в Крыму, на что

родители согласились, не сомневаясь в положительном развитии событий.

Историю крымского романа можно найти в мемуарах Андрея. Откликнулась она и в его

творчестве. В сценарии «Иванова детства», например, куда вошла (и в фильм, конечно) как одна

из самых лирических сцен-снов юного героя.

…Маленький Иван едет с девочкой в грузовике, наполненном яблоками… Теплый летний

дождь… Омытые благостной влагой, просвечиваются сквозь одежду юные тельца — как в

начале творения, когда все только в радость, все обещает любовь и единение. Едва ли не так,

кстати говоря, начинается и «Романс о влюбленных»…

…Крым. Подогретые чебуреками с вином, Ирина и Андрей возвращались с Ай-Петри в

Ялту на грузовике с яблоками. Шел грибной дождь, было жарко, вовсю сияло солнце. «Молодые

животные» живописно расположились на «райских» плодах. Прилипшая к телу одежда делала

Ирину еще доступнее и соблазнительнее… А машина мчала во весь дух! В тот момент они не

знали, что были на волосок от беды: у машины, оказывается, отказали тормоза… Крымский

бестормозной полет закончился благополучно. Повезло.

Совместная жизнь Ирины и Андрея продолжалась около двух лет. Образцовым мужем он,

по его признанию, не был. Но и Ирина не была образцовой женой. Действительно, довольно

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

54

скоро Кандат ушла к своему любовнику…

Разрыв с первой женой совпал со временем перехода Андрея во ВГИК. В двадцать два

года, неожиданно для родных и близких, он оставил консерваторию. Недолго работал на

телевидении, «писал какие-то очерковые сценарии, снимал документальные сюжеты».

Это время ему нравилось. Только что состоялся международный фестиваль молодежи в

Москве, сильно взбудораживший юные сердца и головы, прорвавший «железный занавес». Он

вспоминает чешскую выставку в Парке культуры, открытие чешского ресторана, где подавали

чешское же пиво со шпикачками. Это казалось лучшим местом в Москве, поскольку давало

ощущение европейской жизни.

«Кино я любил, — говорит Кончаловский, — много часов просиживал в кинозалах…»

Однако для решения уйти во ВГИК, при внешних успехах в консерваторской учебе, при

ожидаемом сопротивлении родителей, любительского отношения к кино было маловато.

Призвание откликнулось на вызов. Был, как он говорит, «удар наотмашь». «Летят

журавли» Михаила Калатозова и Сергея Урусевского. Все, связанное с этими именами, сразу

стало для Андрея священным. А в исполнительницу главной роли Татьяну Самойлову он

попросту влюбился. Он понял, что больше ждать не может. Должен делать кино — и ничто

другое.

Были и другие кинематографические потрясения, среди которых назову первый

полнометражный фильм Алена Рене по сценарию Маргерит Дюра — экранный опыт «нового

романа» «Хиросима — моя любовь» (1959).

«Летят журавли»… Андрей много раз проигрывал в своем воображении зрительный ряд

фильма. «Внутри меня жило какое-то странное энергетическое чувство, что смогу сделать так и

еще лучше. Уверенность толкала к поступку».

Более поздним поколениям трудно представить, чем был этот фильм для тех, у кого за

плечами осталась Отечественная война 1941—1945 годов. Вот что о восприятии и переживании

знаменитой ленты говорит старший современник Кончаловского — критик Лев Аннинский: «…

Не берусь и теперь объяснить последовательно и логично, почему именно эта картина стала для

нас откровением. На всех уровнях зрительского восприятия произошел какой-то сдвиг, словно

размыло какую-то преграду между обычным искусством, воспринимаемым извне, и бытием,

которым живешь.

Мы, вчерашние студенты, молоденькие спорщики, родившиеся до войны и спасенные от

войны; нам тоже было некогда: мы спорили о Западе и о социалистическом реализме, о

кибернетике и о космосе; счастливчики — мы имели возможность спорить, мы имели

возможность отвлечься от того, какая смертная полоса истории легла за плечами. Мы еще не

знали по молодости, что раннее сиротство, позабытое за ранними заботами, навсегда вошло в

наш духовный состав и что оно еще много раз будет оплакано нами, ибо нельзя прожить другое

детство, чем то, что тебе досталось, а надобно только, чтобы в какой-то момент отодвинулась

пелена каждодневных забот, и обнажилась истина судьбы, и драма ее встала во весь рост.

Это произошло…»

Андрею в 1957 году стукнуло двадцать лет. Пытаясь объяснить тогдашнее воздействие на

него картины, Кончаловский, покоренный невиданной свободой мятущейся камеры

Урусевского, выделяет прежде всего чувственную музыкальность ленты, оставляя в тени то, о

чем хочет сказать Аннинский. А он говорит, как мне кажется, о тотальном сиротстве, в которое

окунула страну не только война, но и вся система жизни в Отечестве. Может быть, и Андрей

почувствовал в фильме Калатозова трагическое противостояние частной человеческой судьбы

страшному накату равнодушной к этой судьбе Истории?

Уже на первом курсе ВГИКа Андрей испытал второй удар той же силы: фильм Анджея

Вайды «Пепел и алмаз» (1958). А исполнитель главной роли Збигнев Цыбульский настолько

повлиял на будущего режиссера, что тот взял манеру носить, по примеру героя фильма, бойца

Армии Крайовой Мацека Хелмицкого, темные очки.

Лента польского режиссера закрепила внедренное «Журавлями»: чувство беззащитности

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

55

частного человека перед катком истории, хрупкости его индивидуального бытия,

бесповоротности выбора. Но Вайда открывал и то, что «никто не знает настоящей правды»,

когда бросал в предсмертные объятия друг другу коммунистического лидера Щуку и аковца

Хелмицкого, жертву и палача. И было трудно понять, кто их них действительная жертва.

Вероятно, они состояли в жертвенном родстве…

Может быть, здесь было начало пути к сценариям «Иваново детство», «Андрей Рублев»,

где противоположение Истории и отдельной человеческой судьбы движет сюжет. Но это был

шаг и на собственной дороге жизни к пониманию соотношения масштабов: Я и Мир.

Как время любого слома, любой, даже «бархатной», революции, время оттепели на

какой-то исторический миг открывало неизведанные ресурсы и в социуме, и в индивиде. Так,

Андрей, еще совсем недавно встретивший слезами смерть Сталина, уже увлеченно внимал

диссидентским речам своего старшего друга и наставника Ляндреса-младшего…

Толчком к перерождению в самом начале оттепели были и «вражеские голоса»

зарубежных радиостанций «с леденящей антисоветской пропагандой», «пугающе

привлекательные» для Андрея. Слушание и чтение запрещенного, как он сам вспоминает,