Андрей Кончаловский. Никто не знает... - Страница 13

здесь не почувствовать суриковское начало?! Не есть ли это одновременно и аналог зоркости

кино, приговоренного вглядываться в «жизнь человека среди других предметов»?

Художник, по мнению А. Морозова, совершает «паломничество» «в мир природы из

пространства сегодняшней исторической данности, и прежде всего советского социума». А

поэтому ему «вряд ли дано было сделаться подлинным любимцем как людей власти, так и их

оппонентов. Те и другие имели иных героев».

Андрей Кончаловский хорошо чувствует природу кино, сопрягающего, по словам

Эйзенштейна, в единое целое человека и предмет, человека и человека, человека и природу. И

уже поэтому внук неизбежно должен быть наследником художнического мировидения деда.

Другое дело, что он глубоко переживает и трагический разлад человеческого мироздания. В его

«Глянце», например, есть не только уродливая декорация нового социума, но и

деформированная плоть натуры, за которой — искажение естества человека. Не зря же главной

героиней становится женщина! Драматизм ее существования не ограничивается крушением

иллюзий, вызванных искусственностью окружающего мира. Женщина здесь — и сама Природа,

естество которой разрушает уродливый социум.

Но при всем трагизме мироощущения Кончаловский не знает той демонстративной

серьезности, которой отличался кинематограф его давнего единомышленника, а потом и

сурового оппонента Тарковского. В этом смысле, как во всем своем мировидении,

Кончаловский — оборотная сторона явления по имени Андрей Тарковский. И Советский Союз

он покидает не как страдающий советский гений, а как вполне успешный художник, у которого

к тому же жена-француженка. Он абсолютно частным образом берет права, которые Тарковский

у властей требовал, мучительно терзаясь, — в Италии, вдали от семьи, оставшейся в СССР.

Помните: «Петя, я исчезаю…»?

Может быть, в этих последних своих словах Василий Иванович завещал Петру Петровичу

сохранить то, что было и им, Суриковым, и его семьей, его родом? Все, что он пытался спасти

от стихии Истории на своих картинах.

Петр Петрович завещание, кажется, исполнил. Он создал в живописи и передал в

наследство потомкам великий «семейный альбом», воплотив и сохранив в нем мироздание как

вечный дом человека.

Глава третья «Большая Наташа» большого дома

…А ведь слово «дом» священно.

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

26

И слово «хозяйка» почетно и даже величаво…

Наталья Кончаловская

1

В кинематографе Кончаловского женщина всегда рядом с героем, но чаще — как персонаж

страдательный, редко и трудно достигающий материнского воплощения.

В этом смысле явно отличен «Романс о влюбленных». Здесь мать — одна из сюжетных

опор. Но она предстает в нескольких, как бы спорящих друг с другом ипостасях. Завершает

спор и «побеждает» в нем материнская философия житейского стоицизма, согласно которой

нужно принимать жизнь такой, какова она есть. Здесь сила духа как раз и состоит в способности

терпеливо нести крест повседневного существования.

Может быть, эта выношенная опытом жизни мудрость позаимствована режиссером у

своей матери? Во всяком случае, такой Наталья Петровна Кончаловская видится в свои зрелые

годы в воспоминаниях тех, кто находился рядом с ней — близких, родных, знакомых. В том, что

говорят о ней сыновья, слышится почтительно-нежное, уважительное как к главной опоре

семьи в те времена, когда Наталья Петровна была жива. Наталья Петровна Кончаловская, по

словам ее старшего сына, получила в наследство «очень непростое сплетение генов: со стороны

деда темперамент, неуемная энергия и даже нетерпимость яицких казаков; со стороны

бабки-француженки — свободное знание французского, способность понимать французскую

культуру, ощущать родство с ней. Ее дед с отцовской стороны был потомок литовских дворян,

один из образованнейших в Москве книгоиздателей, человек высокой культуры…»

Писатель, переводчик, она с детства питала любовь и к серьезной музыке. Во второй

половине 1930-х обратилась к детской литературе, начав с переводов английской поэзии. Издала

сборник мемуарных очерков и рассказов «Кладовая памяти» (1973).

Наталья Петровна с самой колыбели восприняла воздействие духовной энергетики

крупнейших отечественных дарований XX века. Символично, что при бракосочетании ее

родителей присутствовал Михаил Врубель. А ее крестным был Сергей Коненков. Юная Наталья

почти ежедневно бывает в мастерской крестного на Пресне, становится свидетелем его

творчества и жизненных драм.

«Я была очень привязана к Сергею Тимофеевичу все эти годы, — пишет Наталья

Кончаловская в своих мемуарных очерках. — Он жил тогда один. С женой своей давно

развелся, и она жила где-то отдельно с сыном Кириллом. И потому я была единственным

молодым существом в мастерской, в этом царстве мужиков — дворника дяди Григория,

формовщика Сироткина, каменщиков с Ваганькова — и кота Вильгельма. Сергей Тимофеевич

любил меня, как свою дочь, скучал, если я долго не приходила. И я привыкала к этой

удивительной жизни среди скульптур».

Еще в 1918 году Коненков выточил из дерева первый портрет красавицы Маргариты

Воронцовой, с которым в его жизнь вошла и новая любовь. Летом 1922 года он женился и отбыл

в свадебное путешествие в Америку, где и обосновался. Лет через пять там же оказалась его

крестница со своим первым мужем. По ее наблюдениям, Сергей Тимофеевич Америки не

принял, но возвращаться в Страну Советов не собирался. На него посыпались заказы, он

прилично зарабатывал, получил возможность путешествовать и прожил в Нью-Йорке более

двадцати лет.

Через много лет после возвращения из Америки, когда у Натальи Петровны была уже

другая семья, ей официально предложили начать переговоры со скульптором относительно его

прибытия на Родину. Надо было написать Сергею Тимофеевичу частное письмо с

приглашением. И хотя за все эти годы Наталья Петровна и ее семья никак не были связаны с

Коненковым, письмо она все же написала.

Уже в декабре 1945 года Михалковы-Кончаловские встречали Коненкова на Ярославском

вокзале.

«…Он действительно собрал все свои скульптуры и прибыл на Родину, — рассказывает

Андрей. — В Одесском порту бдительные таможенники перебили все его гипсы — искали

золото и бриллианты. Деревянную скульптуру, слава богу, не тронули. Несмотря на эти и

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

27

прочие неприятности, Коненков был невообразимо счастлив. Здесь он чувствовал себя целиком

в своей тарелке, крепко налегал на портвейн, стал убежденным соцреалистом…»

Вспоминая предшествующее этим событиям время эвакуации 1941 года, Андрей видит

свою тридцативосьмилетнюю мать очень молодой и очень привлекательной. «Думаю, она была

эмоционально увлекающимся человеком, вызывающим у мужчин очень чувственные надежды».

Ей было чуть больше двадцати, когда впервые после революции семья оказалась за

границей. В знойно-чувственной Италии. Наташа выделялась среди итальянок крупностью

юного тела и типично славянским лицом с кокетливо вздернутым носом. Избыток здоровой

энергии избавлял от слишком глубоких размышлений о будущем. Она в эту пору ни к чему не

готовилась и не подавала, по ее словам, никаких надежд. Но с младенчества обладала отличным

слухом, с большой легкостью пела стихи, отчетливо запоминала все, как казалось с годами,

ненужное. Как и все в юности, «была нерадива и беспечна». Однако ж в домашнем хозяйстве

расторопна, к чему мать приучила ее с детства. Воспитанная Ольгой Васильевной в суровых