and action! - Страница 7

– Запела свою любимую песню, – проговорил я. – Мужика в доме нет, ласки нет, любви нет…

– В десятку!

Она ушла, не закончив трапезу. Проходя мимо, задела полой халата мое колено. От нее пахло чем-то сладким. Никогда не мог понять, почему женщины при любых кризисах умеют оставаться свеженькими и благоухающими, как утренние розы, а мужики, стоит им слегка получить от жизни под зад, становятся похожими на обезьян в муниципальном зоопарке.

– Света!

Она не ответила, прошаркала тапками в гостиную.

– Ну и подавай, если других вариантов не видишь!

Я уткнулся взглядом в тарелку с бутербродами. С чего я решил, что хочу есть?!

Мы прожили с ней под одной крышей три года, и сейчас мне уже трудно однозначно ответить на вопрос, была ли когда-нибудь между нами настоящая любовь. В этом смысле я полностью метеозависимая особь. Если в окно заглядывало солнце, бумажник распухал от наличности, а Светка при этом не вспоминала старые обиды, мне казалось, что я ее обожаю, что ближе человека на свете нет, что я вот прямо сейчас, не сходя с этого места, возьму ее на руки и унесу к звездам. Но стоило колесу фортуны сделать лишний оборот, а моей «благоверной» (ненавижу это слово) начать копаться в причинах своих несчастий, как мой мозг начинала пронзать одна и та же поганенькая мысль: «Брось ее! Брось! Уходи отсюда! Не трать свою жизнь на человека, который отнимает у тебя энергию, который питается от тебя как от батарейки. Тебе еще нет сорока, в конце концов! Даже тридцати пяти нет!».

Впрочем, если успокоиться, то можно прийти к выводу, что свою супругу я вылепил для себя сам.

Мы познакомились, когда ей было 17, а мне уже 28. Я – стреляный воробей, не собравший еще все хлебные крошки, разбросанные на пути; она – испуганная канарейка, покинувшая благоустроенную родительскую клетку. В каком-то из заезженных небесных сценариев, видимо, было написано, что между нами что-то сверкнет. Девчонка влюбилась, со временем влюбив в себя и стреляного воробья. Она еще думала, что слово «Любовь» пишется с большой буквы, а те сложносочиненные предложения, в которых это слово фигурирует, заканчиваются красивым и поэтичным многоточием. Счастливая была девочка. Что ж я с ней сделал?

Получается, что она всему училась у меня – ревности, страсти, флирту, бесконечному и нервному ожиданию. Вере. Любовным позам, в конце концов! Училась сначала робко, полностью доверяя моему «богатому жизненному опыту», затем уже активнее вовлекаясь в процесс, а еще позднее и начиная проявлять инициативу. И не только инициативу – характер! А он у нее, если использовать литературный штамп, оказался отлитым из серьезного сплава, используемого, наверно, в строительстве «шаттлов». Дури – до фига! Но стержень, на котором эта дурь держалась, был тверже титана. Так что ничего странного не было в том, что уже через пару лет она меня «делала», что называется, с пол-оборота.

Да, всего через пару лет – после всех своих загулов, депрессий, метаний и колебаний – я имел репутацию уже не прекрасного принца, а какой-то его неудавшейся китайской подделки. Настоящий принц рано или поздно, конечно, появится, и когда это случится, его имитации придется отправиться на склад.

Да, сам виноват. Но можете меня пытать – не признаюсь.

Я вздохнул и, нажав кнопку покрытого слоем жира дистанционного пульта, включил телевизор…

…И вот тут я вспомнил! ВСПОМНИЛ ВСЕ, ЧТО МЫ ВЧЕРА НАТВОРИЛИ. Почему не сразу, как только проснулся? Не знаю. Наверно, потому, что совесть чиста.

– …«узнать известного предпринимателя Максима Червякова оказалось возможным только по отпечаткам пальцев», – пробубнил корреспондент из криминальной хроники местного телеканала.

Я уронил пульт.

С бизнесменом Максимом Червяковым произошла скверная история.

В тот теплый и тихий вечер ничто не предвещало беды. Макс, поцеловав на ночь супругу, отправился в клуб «Якорь» обсуждать проблемы с партнерами по бизнесу. Заодно он собирался проиграть в тамошнюю подпольную рулетку некоторое количество заработанных денег. Однако проблемы, судя по всему, оказались серьезнее, чем ожидалось, и к полуночи Червяков нализался так, что начал приставать к официанткам и (о, боже!) мужчинам-официантам с непристойными предложениями. Диапазон предложений был довольно широк – от «Пойдем, вмажем по рюмашке, я угощаю» до «Я куплю тебе дом у пруда в Подмосковье». Партнеры по бизнесу, неудовлетворенные ходом переговоров, вскоре покинули заведение, и Макс остался один. К часу ночи его сплющило окончательно.

Он сидел за столиком, уронив голову на руки, и горько плакал. Вызванная охрана не вмешивалась, безошибочно опознав в этом исходящем соплями куске мяса своего постоянного клиента, отстегивающего приличные чаевые. Так он и лежал некоторое время. Затем неожиданно бодро поднял голову, оглядел зал ненавидящим взглядом и изрек:

– Я его, ссукуу, порву…

И тут же полез во внутренний карман пиджака, висевшего на спинке стула. Охрана напряглась. Когда рука запуталась в складках одежды, парни решили воспользоваться замешательством. Взяли клиента под локотки и приподняли.

– Пойдемте, Максим Николаевич. Мы вызвали такси, оно вас доставит до дома.

Макс с трудом разлепил заплывшие и красные от слез глазки, посмотрел на охранника.

– Домой?

– Домой, домой, Максим Николаевич. Уже поздно.

– К кому домой?

– К вам. Ваша супруга звонила, беспокоилась.

– Кто?!

Охранники не отвечали, молча делая свое дело. Они собрали Червякова и его вещи по частям, как конструктор «Лего» – рассовали по карманам бумажники и телефоны, накинули на плечи пиджак, поправили ремень – и вытолкали на крыльцо, где уже действительно поджидал «вольво» с желтыми шашечками на крыше. Прежде чем ввалиться в салон, Макс успел еще немного пообщаться с охраной:

– А мой пепелац?

– Ваша машина останется на стоянке клуба. Под надежным присмотром, не беспокойтесь.

Вот, собственно, и все, что могли рассказать свидетели и участники последнего сеанса грехопадения Максима Николаевича Червякова. Через двадцать минут его нашли в небольшом сквере в двух минутах ходьбы от дома. Он лежал под деревом с разбитой в лепешку физиономией. Экспертиза определила, что смерть наступила вследствие многочисленных ударов тяжелым и тупым предметом (возможно, не одним). Сыскари работали всю ночь. Они выяснили и личность потерпевшего, подняли его последние личные контакты и даже звонки. Среди тех, с кем встречался погибший последние двадцать четыре часа, оказался некто Виктор Вавилов.

То есть я.

Сказать, что меня лихорадило, значит, ничего не сказать. Меня трясло как на центрифуге, желудок прилип к спине, очень хотелось рвануть в туалет и как следует проблеваться. Я подумал, что если бы меня увидела в таком состоянии жена, ей пришлось бы звонить в «скорую». Я чувствовал себя так, будто ехал на автомобиле с «калашами» в багажнике, а впереди гаишник в салатовой куртке ласково взмахнул жезлом. Еще несколько мгновений – и весь мой привычный и теплый мир рухнет к чертям: я выйду из машины, положу руки на капот… прощайте, родные, любимые, Светка-а-ааа…

Самое противное заключалось в том, что я знал об этом еще вчера, когда готовился нажать кнопку «rec» на видеокамере. Я знал, что так будет, и все равно нажал ее.

Зачем?!

Я выключил телевизор. Минут через пять, проведенных в тишине, начал успокаиваться. К счастью, Светлана на кухню больше не заглядывала, возилась где-то в спальне. Я не хотел и просто физически не мог сейчас ее видеть и отвечать на вопросы типа «Что случилось?».

«Ничего не случилось, дорогая… я вчера грохнул человека. Правда, он был плохим мальчиком».

Стоп! Я – убил?! ЧТО ТЫ ГОНИШЬ!!!

Я посмотрел на свои ладони. Готов спорить, что на них в тот момент появились капли крови. Хотя это, конечно, просто пот с примесью кетчупа. Вспотели ладони у меня, вспотели-с. Убийца с потными ручками.