Анчар - Страница 2
В чем же тут штука?
– Гоп! – кричу.
Отозвался.
– Ты в кого стрелял?
Помолчал.
– В кого, – кричу, – ты стрелял?
Отвечает:
– В сову.
Оторвалось у меня сердце.
– Убил?
Отвечает:
– Промазал.
Сел я на камень и вдруг все понял.
– Серега! – кричу.
– Ну!
– Потруби Анчара.
Гляжу, схватился Серега за рог и остановился. Сделал шаг в мою сторону видно, стыдно стало, шагнул другой раз и задумался.
– Ну же, – кричу, – потруби!
Он опять берется за рог.
– Скорей, – кричу, – скорей!
К губам рог приставляет.
– Да ну же, ну.
И затрубил.
Сижу я на камне, слушаю, как приятель трубит, и страшной чепухой занимаюсь вижу вот, как ворона за ястребом гонится, и думаю, почему же он ей не даст по затылку, ему бы только раз тюкнуть. С такими думами можно на камне сколько угодно сидеть. И тут же колом стоит вопрос о самом человеке почему ему нужен обман? Смерть есть конец, все кончается так просто и зачем-то всем надо трубить? Вот убита собака, никакой охоты у нас быть не может, и сам же он собаку застрелил и знает он, – человек я, не безделушка, с него не взыщу и слова попрека не скажу.
Кого он обманывает?
– Вот, – указываю, – иди ты по той тропинке, она тебя в Цыганово приведет, мы там с тобой выпьем, иди туда и потрубливай, все потрубливай, я же буду в лесу ходить и слушать, не викнет ли где-нибудь Анчар на трубу.
– Да ты, – говорит, – возьми рог и сам труби.
– Нет, – отвечаю – не люблю я трубить, у меня от этого в ушах звук остается, ничего не слышу, а тут надо слушать малейшее.
Оробел он и спрашивает нерешительно:
– А ты сам куда пойдешь?
Я показал в сторону, где Анчар лежит.
«Ну, – думаю, – деваться теперь ему некуда, сейчас признается».
И вот нет же, говорит:
– В ту сторону я тебе идти не советую, там и деревьев нет, на кусту он не может повеситься.
– Хорошо, – отвечаю, – я вон туда пойду. А ты, пожалуйста, не завывай, все потрубливай и потрубливай.
Как я сказал, что в другую сторону пойду, очень он обрадовался и затрубил, и так ему надо версты три все трубить и трубить.
«Нет, – говорю ему вслед, – на живых началах много бывает чудес, а на мертвых концах чудес не случается: не отзовется Анчар. Оттого настоящий охотник смотрит прямо в глаза и говорит: выпьем, друг, все кончилось».
Да, кого он обманывает?
У меня за поясом всегда маленький топорик для всякого случая, отрубил я им конец у сушины, вытесал вроде лопаты и выкопал яму в мягкой земле. Уложил Анчарушку в яму, холмик насыпал, нарезал дерну, обложил. На гари был у меня примечен чертик из обгорелого дерева, в сумерках он очень наших баб пугает, и все зовут его шишигой. Сходил я на гарь, приволок эту шишигу и поставил Анчару памятник.
Стою, любуюсь на черта, а Сережа все трубит, трубит.
«Кого ты, Сережа, обманываешь?»
Моросит дождик, мелкий, холодный. С высоких деревьев падают тяжелые капли на малые, с малых – на кусты, с кустов – на траву и с травы – на сырую землю. Во всем лесу шепоток стоит и выговаривает: мыши, мыши, мыши… Но тихо принимает в себя мать-земля все слезы и напивается ими, все напивается…
Стало мне так, будто все дороги на свете в один конец сошлись, и на самом конце стоит лесной черт на собачьей могиле и с таким уважением на меня смотрит.
– Слушай, черт, – говорю, – слушай…
И сказал я речь над могилой и что сказал – потаю.
После того стало мне на душе спокойно, прихожу в Цыганово.
– Перестань, – говорю, – Сережа, трубить, все кончено, я все знаю. Кого ты обманываешь?
Он побледнел.
Выпили мы с ним, заночевали в Цыганове. Охотника этого вы все знаете, у каждого из нас есть такой Сережа на памяти.