Анатомия развода - Страница 54

– Озябла, - сказала Куня глупость, - в вагоне дышать было нечем.

Дашка явилась без звонка, но с оглушительной новостью.

– А ты знаешь, - с порога сообщила она, - отец, наверное, будет разъезжаться со своей мадам. Ему, конечно, обломится комната в коммуналке, не больше…

– С чего начинал - к тому вернется, - ядовито сказала свекровь. - Набегался…

– А чего бы вам тоже не съехаться на старости лет? - сказала Дашка. - Теперь модно жениться на первых женах.

Свекровь в упор посмотрела на Нину.

Странный это был взгляд. Взгляд сочувствующей женщины, а не заинтересованной в благополучии сына матери. А так как Нина была сбита с ног новостью (хотя, собственно, почему? Ушел же Женька от нее, почему бы не уйти от другой?), то ей требовалась «нейтральная среда для концентрации», и она упрекнула свекровь, что, мол, нечего по-жлобски подливать кипяток в старую заварку, а надо заварить свежий чай. Плохо сказала, склочно. Дашка внимательно посмотрела на одну, на другую, вздохнула горестно и, как мудрая женщина, сменила тему.

– Вадима Петровича тут встретила. Он квартиру получил в шиковом районе. Даже поглупел от радости.

– Это ему нетрудно, - ответила Нина.

– Мама! - возмутилась Дашка. - Если я что помню из школы, то лишь его уроки… Ты всегда к нему была несправедлива.

А может, и была? Нельзя снять это со счетов.

В девятом Дашка пошла в новую школу. Уже через несколько дней Нина стала замечать, что та ходит будто на цыпочках. Такое ощущение, что ей низко на собственных ногах, и каблуков недостаточно, и надо подняться вверх, потому что самое главное и интересное над нами всеми и за нами всеми. Она перестала скандалить по каждому поводу, как было раньше. Но не оттого, что стала почему-то лучше, просто у нее появился другой угол обзора, и все они в этот обзор не попадали.

Выяснилось. У них особое преподавание литературы. Нина сказала свекрови: «Восприятие слова через шкуру. Как погоды: тепло-холодно, тепло-холодно… Посмотрим, как она напишет сочинение».

Дарья написала прекрасное сочинение. В нем не было ни одного казенного слова, и тем не менее все было правильно. «Он фокусник», - подумала Нина об учителе и решила пойти к нему на урок послушать.

– Пустите? - спросила она его. - Коллегу?

– В общем… - как-то вяло ответил он. - Я этого не люблю…

– Да что вы! - сказала Нина. - Я же не инспектор. Я буду тихо и скромно…

– Ну ежели скромно… - засмеялся он.

Очень странный был урок. Для себя Нина определила: «обочинный». Они все ходили вокруг зафлажкованного, огороженного романа «Отцы и дети», и он их не пускал вовнутрь. В то время, когда всеми исповедовалась глубинность, художественная подробность. Эти же на уроке бродили вокруг, а учитель только намекал, что там, за флажками. И даже привирал, чтобы завлечь. «Что за чушь! - думала Нина. - Сплошные фиги в кармане, детективные приемы». «Вы знаете, как поступил Базаров? Он поступил удивительно! Он…» И пошел разговор о дуэли. Не об этой конкретной, между Базаровым и Павлом Петровичем, а о дуэли вообще, о кодексе чести. В связи же с Базаровым - целая лекция о состоянии медицины того времени, о детской смертности, о кладбищах… И без всякого перехода - о могиле самого Базарова. И под финал урока: «Неужели любовь не всесильна? Как вы думаете?»

Нина сказала:

– Не поняла… Вы все минули… Все существо… Все сердце…

– К сердцу надо идти самому! - закричал учитель. - Сердце - не место для экскурсий!

– Да! Но путь… Начертите путь… В чем суть учения? В объяснении дороги или нет?

– Нет! - кричал этот нервный Вадим Петрович. - Суть в пробуждении! Образование - это просыпание спящей души… И делать это надо осторожно, чтоб захотелось проснуться, захотелось перейти от незнания к знанию. Ошеломите человека сразу - и у него голова заболит…

Дома Нина застала Дашку за листанием романа. Она что-то в нем выискивала. И так все время - все книжки или с конца в начало, или с середины, набеги какие-то, а не чтение… И вот поди ж ты: это она запомнила.

Когда Дашка ушла, Нина все время возвращалась к тому, что Евгений разводится, начинала волноваться, но тут же отмечала, что мысль, которая не дает ей покоя. с этим не связана. Какая-то почти посторонняя, но саднящая мысль…

Она сплюнула от отчаяния, что не может вспомнить, и тут же вспомнила: этот учитель, будь он неладен, переехал на новую квартиру, а это как раз тот адрес, что нашла она в сумке у Куни.

Зачем он приходил к ней, этот Сергей Никифоровнч Плетнев? А вдруг это был ответный визит, а баламутка Алена не сказала ему по-человечески, ни где Куня, ни когда приедет.

Непременно надо ему сообщить. Непременно…

На другой день на работе Нина узнала телефон Плетнева. Позвонила. Он ответил. Сам. Ничего не понял. Куда он ходил? Что спрашивал? Никуда не ходил и ничего не спрашивал. Куня? Ах, Куня… Конечно, помнит… Ну и что? Собственно, вы кто и чего хотите?

– Я хотела бы с вами встретиться, - неожиданно сказала Нина.

– Зачем? - не понял Плетнев.

– Не знаю, - ответила Нина. - Сама не знаю… Извините…

В трубке засмеялись:

– Мне ваша искренность мила, - ответили ей. - С пяти до шести я гуляю с собакой. - Он назвал сквер.

Дальше пошла чушь. Нина позвонила Дашке и сказала, что хочет одолжить у нее Капрала. Она идет на свидание.

– Тоже мне, дама с собачкой! - съехидничала Дашка.

Пришлось везти Капрала в такси, такая безумная была вся эта затея.

Нет, он не был похож на человека, описанного Аленой. Он не был солидным, этот С. Н. Плетнев. Он был усохший, очень пожилой, в общем, старый человек с собакой, которая все время его тянула куда-то, дергала, и он дергался на поводке как-то безвольно и покорно. Он, как бы это сказать, соответствовал Куниному рассказу, но не соответствовал собственному адресу. Такие старики бродят на Чистых или Патриарших прудах, они - типичные жильцы старых московских коммуналок, а не престижных башен.

Собаки сочувственно обнюхивали друг друга…

– Видите ли, - начала Нина, - Куня тяжело болела. Потом уехала к родным. Когда мне сказали, что кто-то к ней приходил, я подумала, что это вы и так далее…