Анаконда - Страница 113

Ион в белоснежном халате встретил его при входе в клинику, сам открыл, набрав ряд сложных шифров, массивные двери, проводил в коридор, в котором шесть дверей вели в крохотные палаты для доноров. Из шестерых пациентов клиники уже трое были дауны.

— Куски мяса. У них мозги, как сметана, — пренебрежительно заметил барон, разглядывая пациентов через дверные «глазки». — Никаких мозгов, только подкорка. У них что, и родители были такие придурки?

— Нет, конечно. Синдром дауна — самое древнее и загадочное явление, — пояснил Ион Чогряну. — Оно не зависит от наследственности, образа жизни родителей и экологии, как некоторые думают. Здесь бывали дети рабочих и интеллигентов, умных и глупых, богатых и бедных. Объясняет их лишь группа крови, которая нужна для вас, ваше сиятельство.

— Ну, ну, не льсти, сиятельство — это князь, принц, а я барон. Достаточно ваше высокопревосходительство. Значит, даун может родиться у любой женщины?

— Да. Но чем старше мать, тем больше риск. Причина даунизма — некий хромосомный сбой. У человека с синдромом дауна во всех клетках организма присутствует одна лишь хромосома. Впрочем, даунизм — это даже не заболевание. Это скорее своего рода генетический брак природы. Злой каприз или нелепая ошибка, которая не поддается изучению и исправлению.

— Не поддается изучению... — задумчиво пошамкал сухими губами, закрывавшими роскошные фарфоровые зубы, барон фон Раумниц. — Но нет ли опасности, что кровь дауна, перелитая мне, внесет хромосомный сбой в мой организм?

— Думаю, такой опасности нет...

— Думаете или уверены?

— Уверен.

— Вы знаете, чем рискуете?

— Знаю. Но и выигрыш велик.

— А нельзя ли обойтись нормальными детьми? В конце концов, з« те деньги, что я плачу, можно было бы найти в таком большом мире, как наш, и нормальных детей с IV группой, резус-фактор отрицательный...

— Да, конечно. Но... Я провожу один принципиально новый эксперимент. Кто знает, может быть, потянет на Нобелевскую премию, — хищно обнажил мелкие, острые, как у пираньи, зубки Ион Чогряну. — Дело в том, что однажды, год назад, мне попался ребенок-даун, я перелил его кровь банкиру Полю Де- мюрье. И после первого же переливания у банкира остановился рост раковых клеток. После десятого переливания, а я стал сознательно искать даунов для банкира, раковая опухоль, уже охватившая почти всю поджелудочную железу, рассосалась. Вы понимаете?

— Почему вы мне об этом раньше не говорили?

— Но ведь это эксперименты. Пока эксперименты. Хромосомная ошибка, введенная в организм нормального человека, вносит сбой в непонятную нам активность раковых клеток. Я вам переливаю кровь даунов уже год.

— Я об этом не знал, — растерянно выдавил барон.

— А зачем пациенту знать все секреты врача? Главное — результат. Я очень осторожен с вами, барон. И потому чередую кровь обычных детей и даунов. Не рискую. Но факт остается фактом, у вас был неоперабельный рак предстательной железы. Сегодня на месте раковой опухоли крохотная аденома. Но и она рассосется с недели на неделю.

— Потрясающе! Интересная у вас профессия, доктор. Покажите мне этого... ээ-э, пациента, с которым мы будем «меняться кровью» завтра.

Барон прильнул к дверному «глазку».

— Он что, китаец?

— Нет. У даунов раскосые глаза. У всех. Независимо от расы. Потому их нередко зовут «монголами». Британский медик Джон Лэнгтон Даун, первым в 1866 году описавший признаки этого явления, связывал форму глаз детей, больных этой болезнью, с недоразвитостью монгольской расы...

— Но ведь представители черной и желтой рас недоразвиты и на самом деле... И не говорите мне про технологии японцев. В массе своей черные и желтые — ублюдки...

— По иронии судьбы, чистый ариец Даун дал название болезни, или хромосомной ошибки, если угодно.

— А по иронии судьбы у меня не могут проявиться признаки недоразвитости монголов? — спросил озабоченно барон.

— Исключено, — успокоил его Ион Чогряну. — Я уже говорил, ошибка не переносится в чужой хромосом при переливании крови. Шанс на это один из миллиона. Но даже если бы это произошло, чисто арийский организм переборет вмешательство извне, выправит ошибку.

— Правда ли, что дауны отличаются задержкой в развитии, и физическом, и умственном, что у них нарушены функции желез внутренней секреции?

— Ну, это не совсем так. Среди даунов не может найтись Нильс Бор или Пикассо, Бетховен или... фон Раумниц... У них нередко бывает врожденный порок сердца, живут они недолго. Но кровь их вполне годится для переливания. Что же касается интеллекта, то они все понимают, порой очень тонко чувствуют окружающую действительность, человеческие отношения. Они, как правило, милы, добры, незлобивы, немстительны, доброжелательны, отзывчивы, благодарны.

— Вас послушаешь, захочется отпустить на свободу этих несчастных.

— Я уже говорил, среди фон Раумницев не может родиться даун. Вы не можете быть столь добры... в ущерб себе. Для вас кровь даунов — панацея.

— А... Черт с вами. Готовьте этого печального дауна к переливанию...

Маша Гринева, одно из «золотых перьев» скандальной «Московской молодежной», не имела специального журналистского образования. В газету брали «с улицы». Окончив медицинский институт в Санкт-Петербурге по специальности акушерство и гинекология, получила «отказное письмо» в клинике города Боровска, за что пообещала главврачу переспать с ним, но обещания своего так и не выполнила, приехала в Москву покорять белокаменную без друзей, денег и вещей. Она пришла по объявлению в газету, да и осталась в ней.

В Австрию поехала потому, что, во-первых, дорогу оплатила Генпрокуратура; во-вторых, командировка обещала сенсационные репортажи для газеты; и в третьих, ей нравился седоусый, моторный, немного шумный и суматошный, но явно славный полковник из ОСО. Она любила таких людей — открытых, быстрых в движениях и решениях, внутренне добрых, готовых помочь. Конечно, она хотела бы выйти замуж именно за такого человека. Но полковник был счастливо женат на своей очаровательной одесситке Гале еще с давних курсантских времен, и, похоже, при всех усилиях выбить его из семейного гнезда — дело нереальное. Оставалась дружба. И, возможно, любовь. Маша спокойно смотрела на возможность стать любовницей полковника. Тут ни его семейное положение, ни возраст роли не играли.

В самолете они проговорили без перерыва часа полтора, от момента посадки до момента выхода на летное поле в аэропорту Вены.

Их места оказались в последнем ряду первого салона; ни слева, ни справа соседей не было. Можно было говорить без опасения, что «враг подслушивает».

Полковник рассказал Маше про все свои наработки, подозрения, предположения по делу о похищении ребенка-дауна из диспансера в Москве.

А Маша полковнику рассказала о многочисленных следах, которые вели из десятков российских детских домов, домов-приемников, больниц для детей-сирот к жене заместителя министра здравоохранения, Анне Митрофановне Свистуновой. Многочисленные командировки Маши по стране дали ей богатейший материал для серии статей о криминальной торговле детьми. Но осторожный главный редактор, уже прошедший через три суда, по которым газета выплачивала «оболганным» высокопоставленным чиновникам крупные суммы денег, все не давал «добро» на публикацию серии очерков. Маша надеялась, что командировка в Шварцвальд даст толчок всему делу. На это надеялся и полковник.

В Вене их прямо в аэропорту встретила Наталья Черешнина. Она уже три дня «отдыхала» на горном курорте в Шварцвальде, каталась на горных лыжах, ела свиные ножки с кислой капустой, всякие там сардельки и кнедлики и страшно переживала, что полнеет от вкусной шварцвальдской еды, несмотря на большие спортивные нагрузки.

— Муж не простит, — сокрушалась она, когда в машине ехали в сторону Шварцвальда, — даром что я генерал, госсоветник юстиции, заставит по утрам бегать и есть низкокалорийную пищу в виде салатов и огурцов.