Амулет plus Любовь (СИ) - Страница 14

называющими себя «ориенталами» (от лат. oriens – «восток»).

Марианна уже знала, что капитан Линч со своими людьми ушёл с караваном в Атар, и томилась в ожидании, когда Энни можно будет объявить здоровой. А пока она обдумывала план своих действий.

Капитан ушёл в пустыню, а это плохо для неё – она не сможет его догнать. Никому нельзя появляться в пустыне без разрешения ориенталов или, как их называют в Магрибе, джиннов. Марианне придётся обратиться к ним, но это такая докука, сплошная театральщина. Вечно они обставляют своё появление дымом и грохотом, не могут вести себя нормально, как все «люди пустоты». Нет, им обязательно надо увешать себя золотом, что-нибудь взорвать, напустить пафоса и улететь на ковре… Ну, сущие дети по своему мировосприятию! Вот, если только Кари – нормальный!

Марианна с удовольствием рассмеялась, вспоминая их последнюю встречу, и тут же вызвала Кари. И он не появился.

– Кари, перестань! – воскликнула она, но так, чтобы девочки, играющие во дворе, не услышали. – Ну, неужели ты не можешь появиться хоть раз в жизни нормально?

Никакого ответа. Тогда она огляделась на своей кухоньке, высматривая посудину или что другое, откуда этому забавнику захочется появиться сегодня: кастрюльки, миски, кувшины для воды, очаг, корзины для припасов, чашки, горшки, масляная лампа… Откуда? Как ей понять ход его мыслей?

Из очага появляются только западники, а Кари их недолюбливает: они снобы, строят из себя аристократов голубых кровей, отращивая дурацкие острые и мохнатые уши. Нет, из очага Кари не появится, да и никогда не появлялся. Из масляной лампы он возник в прошлый раз. Хотя у него что-то не получилось с Дымом Появления. Муж потом всё принюхивался и спрашивал, что у неё сгорело…

Тут Марианна тяжело вздохнула и склонила голову на плечо. И увидела глиняный кувшин для воды, в котором по её рассеянности сегодня не было воды. Да и вчера тоже она о кувшине забыла. Кувшин пуст! И сух! Ага!

Она подбежала к кувшину, присела и потёрла его пальчиком. Ей послышалось довольное хихиканье. Тогда она потёрла кувшин сильнее, а потом сложила губы и нежно, призывно подула на его горлышко. И из кувшина потянулся дымок, бледный, почти бесцветный, но Марианна отскочила на всякий случай. Дым рос, густел и уплотнялся, он поднялся к самым стропилам, на которых у неё висела трава для приправ, и она принюхалась, с испугом решив, что траву ожидает гибель. Но дым призрачно пах миндальным цветущим садом. У неё даже голова закружилась от воспоминаний.

Она бросилась закрыть дверь и увидела, что дверь уже на крючке.

Кари довольно засмеялся за спиной. Она обернулась и увидела его стоящим посреди кухни. Это был он сам, а не его проекция: от ног в алых сафьяновых сапогах тянулась по тёсаным плитам пола отчётливая узорчатая тень.

– Кари, ну какой же ты мальчик! У тебя даже тени ажурные, как от кружевного полога! – воскликнула Марианна и бросилась к нему.

Да, это был её ненаглядный Кари с крепким, словно отлитым из драгметалла, телом, Кари, пахнущий кальянным дымом и пьянящим ароматом мускуса, и благоуханием чеканной жаровни, в которой горят кедровые угли, и терпким запахом кориандра, горящего перца, розового масла и ещё бог знает каких специй и благовоний. Он обнял её, поцеловал в губы, в глаз, за ухом и под правой скулой, и она тут же поспешила мысленно прилепить себе «мушку» над левой бровью.

И тогда он поцеловал её в эту «мушку» и ответил:

– Я эстет, ты же знаешь, моя несравненная…

И сделал от неё шаг в сторону, чтобы она смогла налюбоваться им вволю. Тут же где-то в дальнем углу её кухни забил перьями павлин, готовящийся распустить свой хвост. Она услышала почти на ультразвуке характерный «шелест листвы» от павлиньего хвоста и принялась пожирать Кари глазами, понимая, что именно это он сейчас от неё ждёт.

Сначала она съела у него усы. Они, конечно, были великолепны и лихо закручены кольцами, но она не любила его помаду для усов: уж очень липкая. Потом она сожрала феску с длинным куском натурального шёлка, повязанного в тюрбан на его голове. Кари медленно поворачивался вокруг себя, а Марианна быстро и сноровисто поедала его накидку-аббу из тончайшей верблюжьей шерсти, длинные фиолетовые штаны-ширваль с ниспадающими на талии пышными складками, золотой кушак и распашное платье-гумбаз канареечного цвета с разрезами по бокам.

Скоро Кари остался только в стрингах.

Но сам он в это же время с не меньшим проворством раздевал её. Марианна едва успела материализовать себе на грудь металлические чашки с золотыми подвесками, а на бёдра накинуть узорчатый покров. Закончив раздевать друг друга, они засмеялись, как два довольных заговорщика. Кари положил ей на талию густо татуированные руки, уже готовый притянуть её к себе. Спросил многообещающим шёпотом:

– Где ты хочешь, моя повелительница?

– В весеннем саду, но только недолго, чтобы меня не хватились дети, – быстро ответила она.

Он тряхнул чёрными кудрями, обдав её запахом амбры, и тут же, в тот же миг они очутились в цветущем саду.

Был час заката, и от этого Марианне стало немного не по себе, словно этот медленно уходящий где-то в дальнем уголке Вселенной день уносил с собой частицу и её жизни. Но Кари уже тянул с неё узорчатый покров и, нагнувшись, жадно заглядывал под золотистые кисти бахромы. Ноздри его сластолюбивого носа раздувались, словно желая уловить, впитать её интимный запах.

– Клянусь всеми сокровищами мира, ты стала ещё прекраснее! – пылко вскричал он.

– Это ты понял по моему лобку, – подсказала она и призывно позвенела грудными подвесками.

Кари моментально поднял голову. Какое-то время он смотрел, как она потрясывает плечами, потом поддел мизинцем чашечку лифчика, сдвинув его на сторону и выпустив тем самым наружу её возбуждённый сосок. Марианна тут же сделала чашки мягкими, силиконовыми, потом истаяла их без следа, и грудь её чувственно провисла, подвластная силе тяжести. На правой груди появилась «мушка», и Кари приник к груди жадным ртом. На спине его возникли тату из похабных картинок, они поползли вниз, и Марианна какое-то время увлечённо рассматривала их мелькание по ягодицам Кари.

А потом вдруг он приподнял её сильными руками, и она оказалась сидящей на его чреслах. Член Кари был уже в ней, причём от их общей поспешности Марианна не смогла подготовиться, и член вошёл туго, и сейчас она чувствовала его – сильный, распирающий изнутри.

– Прости, – пробормотал Кари.

Но всё уже было хорошо, и Кари, сидящий по-турецки, уже приподнимал и опускал её на своём волшебно-скользящем жезле, опьяняя и кружа голову ей и себе.

И полетели мгновения той вечности, когда не знаешь – на небе ты или на земле, но только хочешь, чтобы эти мгновения и эта вечность никогда не кончались.

А потом он вскрикнул:

– Поторопись!..

И она тут же догнала его.

– Так что ты хотела, моя лучезарная? – спросил он через минуту или две, счастливо улыбаясь, и виновато объяснил: – Прости, стоит мне тебя увидеть, как я всё забываю, особенно рамки и приличия… Так что ты хотела?

– Дай мне свой Перстень Паломника на время, Кари, милый… Мне надо забрать мой халат. Любимый халат. Его увезли в караване в Сахру, – ответила она, чувствую своим естеством, как Кари ускользает из неё.

– А как в караване оказался твой халат? – спросил он. – Да ещё любимый?

– Не могу тебе объяснить, милый, сама в растерянности не понимаю, – ответила она совершенно чистосердечно.

Кари задумался, потом настороженно замер, глядя мимо неё отсутствующим взглядом. Пробормотал потрясённо:

– Клянусь Аллахом! Да он же принц! В самом деле, принц! И этот его амулет…

Застывшие глаза Кари горели от возбуждения картинами, проносящимися перед его мысленным взором. Зрачки то сужались, то расширялись от внутреннего света. Губы то улыбались, то вздрагивали от переживания страшных картин.

– Кто принц? Капитан? – удивилась Марианна и потормошила Кари по заросшим щекам, чтобы тот вернулся к ней от своих видений.