Амулет Паскаля - Страница 18

Правда, она уже привыкла к моим сережкам, джинсам и тату на плече. Единственное, что ее еще беспокоит, — это моя фигура.

— Ты слишком худенькая, — сочувственно говорит она. — Как цыпленок… (О, как она потрошит эти нежные создания у себя на кухне! Любо-дорого посмотреть!) Надо все с хлебом есть! А еще я заметила, что ты выбрасываешь круассаны… Их Бертолуччи (это наш пес) потом по всему двору таскает…

Бертолуччи тоже не любит круассанов.

Я поднимаюсь к себе, открываю окно. Вечер пахнет пляжем — сухим песком и морской водой. Тепло. Напротив моего окна, слава богу, нет (и не может быть!) многоэтажек. Я всем довольна — воздухом, жильем, Иваном… и собой. Если мсье будет сегодня хорошо спать, я тоже просплю до утра. Я растягиваюсь поперек кровати и смотрю на белый потолок, смотрю, пока она не растворяется — я засыпаю. И вижу себя в темном подъезде перед лифтом… Красная кнопка вызова светится в темноте, как уголек. Рядом появляется чья-то фигура. И стоит за спиной. И кашляет. Холодно и темно. Уголек горит… Гудит лифт. Тяжелый смрад от мусоропровода… Это мужчина — седой старик с голубыми глазами. Впервые за последние годы вижу перед собой не ведьмовские глаза, не насылающие в дом голубей или синиц, не сдавливающие шею невидимой удавкой. Снимите с меня чары, дедушка! Дайте мне новую кожу, крепкую, как броня! Я не знаю, что не дает мне спать. Не могу сформулировать…

Это — ноябрь водит меня кругами своего зодиака.

Это — возврат писем со штемпелем «адресат не явился».

Это — большие давленые сливы в осеннем саду.

Это — люди, черноглазые, пьющие из души сокровенное.

Это — животный нюх, который не приглушить ни табаком, ни спиртом…

Это — стояние у лифта с красным глазом.

Отверните от меня этот глаз! Я пойду пешком. Я всегда любила ходить пешком.

Что мне нужно? Была же какая-то мечта, выхваченная из огня?

Была, я точно помню!

Воды? Хлеба? Анальгина?!!!

Белых носков?

Дедушка, снимите с меня чары — я вспомнила!

Я хочу родить Сына…

— Проснись!! — Меня трясут за плечо, а я все еще стою у лифта. Там, во сне…

— Все хорошо. Успокойся! Это — сон. Что тебе приснилось?

Я открываю глаза — я их просто раздираю, ведь они склеены ужасом.

Вот это да! Надо мной стоит мой милый мсье — в тапочках на босу ногу, в смешном ночном колпаке, в клетчатом халате с атласными отворотами.

— Простите, простите… — говорю я.

Представляю, как я вопила, если он услышал со своего этажа! Я вскакиваю.

— Я не хотела…

— Это сон, — снова говорит он.

— Да, знаю, — говорю я. — Давайте я провожу вас вниз. Не беспокойтесь. Это был сон.

— Спите, спите, госпожа Иголка. Я сам.

Он такой смешной в этом халате! Идет к двери, осторожно прикрывает ее. Самый что ни на есть папочка! Интересно, есть ли у него дети? Мы об этом никогда не говорили… Была ли у него жена? Любил ли он ее и куда она подевалась? Умерла? Я не могла расспрашивать об этом даже матушку Же-Же. Как-то неловко. Мсье для меня — нечто непостижимое. Мне даже странно представить себе, что он бреется или…

Ага, вот я и вспомнила свои детские ужасы! Помню, как смотрела однажды телевизор, где показывали какое-то государственное мероприятие, и вдруг подумала: писают ли президенты? Я долго размышляла над этим важным вопросом. Он меня мучил настолько, что на первом же уроке 1 сентября я подняла руку и поставила его ребром учительнице. Я была убеждена, что она даст отрицательный ответ. Учительница растерялась и выгнала меня из класса. Так я ничего и не поняла. Решила, что это — государственная тайна, о которой нельзя говорить вслух…

Так вот, мне трудно представить молодость моего хозяина. И то, что он целовал женщину. И покупал ей розы или снимал перед ней носки…

Не всегда же он был состоятельным и одиноким. У него в кабинете — полно всяких фотографий. Даже на сафари среди чернокожих аборигенов! И ни одной семейной.

А я? Выстраиваю прошлое своего хозяина, а сама не могу навести порядок в собственной жизни! Все — такими вот кусками, все — как прогнивший невод. Тонкий. Сквозь дыры свистит ветер. В такой невод может попасть только большая рыбина — такая, как это детское воспоминание. А ведь были же и поменьше. Те, что делают море сияющим и движущимся — целые косяки всякой мелочевки, которую обычно снова выбрасывают в воду. Но ведь она есть!

Что я расскажу своим потомкам, когда буду лежать перед ними на шелковых простынях и кружевных подушках!!

5

Грустный вечер. Вчера мы распрощались с Николой. Он вытащил свой шарик и, я бы сказала, ушел, даже не оглянувшись. Он был поглощен своими мыслями. Человек «на своей волне». Я таких понимаю и обожаю, хотя на первый взгляд кажется, что они не в своем уме, а проще говоря — они кажутся кретинами. Они блуждают в трех соснах и проливают кофе на белую рубашку не только себе, но и соседям. Они всегда молчат и избегают общества. А когда с ними разговариваешь, то цедят что-то сквозь зубы и смотрят волком исподлобья.

Обычно они любят животных и держат, скажем, пять собак разной породы и разного пола, возятся с их потомством, отдают им свой жалкий ужин. Добиться от них улыбки, а тем более смеха — подвиг со стороны собеседника. Несмотря на все это, у них нет неуважения к обществу как это кажется на первый взгляд. Скорее наоборот. Общество в лице ближайшего окружения ставит им всяческие замысловатые препоны в жизни. У них спрашивают о запахе от животных, который стоит в их доме, или о моде на галстуки. Или еще о какой-то ерунде, в которой они не разбираются. И поэтому раздражаются. И поэтому надолго замолкают. Таких нужно водить за ручку, потому что они всегда вступают в лужи. А потом (порой это происходит после их одинокой кончины) у них под продавленным матрасом благодарные потомки находят чертежи летательных аппаратов, письма от жителей внеземных цивилизаций или что-то в этом роде. Возможно, картины или свитки со стихами. И продают их на аукционах за бешеные деньги. И вздыхают: «Эх, если бы это все — раньше…» Не понимая, что «человеку на своей волне» это «раньше» было так же пофиг, как и теперь. И даже «теперь» — лучше, чем «раньше», потому что теперь ему никто не будет докучать дурацкими вопросами.

…Мсье Паскаль встал из-за стола, как только за Николой закрылась дверь. Правда, на дорогу он отписал нашему печальному гению кругленькую сумму. Мне даже стало обидно за Веронику. Видимо, в глубине моего естества зашевелился ген феминизма.

— Больше получает тот, кому ничего не нужно! — провозгласил мсье свою очередную сентенцию, заметив мои удивленно приподнятые брови.

Мы молчали. Не знали, что сказать вслед человеку, который влюбился в голубку… Возможно, раньше в его сутулую спину я покрутила бы пальцем у виска. Я попыталась вникнуть в то, что сказал мой хозяин, но мало что поняла. А напутствие мсье Паскаля было примерно таким:

— Трансформаторный мотор, трансмиссия электрического тока на расстояние без проводов, устройство для индивидуализации сигналов, планетарная трансмиссия. Всемирная система — Башня Ворденклиф… Будем надеяться, что он еще успеет на последний автобус… Доброй ночи, господа!

Мы удивленно переглянулись.

Следующий вечер выдался тихим и грустным. Представляю, скольких усилий стоило Галине позвонить мне. Сначала она поговорила о погоде и скуке, которая ее уже достала. А потом, будто невзначай, спросила, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Разумеется, ей хотелось встретиться и поговорить со мной. Я накинула плащ и выскочила в бистро…

Галина — полная противоположность людям «на своей волне». Она как раз из тех, кто всю свою жизнь ловит эту волну. Серфингистка! Очевидно, сегодня у нее было особое настроение… Она говорила без умолку.

— Если бы ты спросила меня, в чем смысл жизни, я бы удержалась от высоких слов и ответила бы, что смысла нет… Возможно, он в том, чтобы всю жизнь искать его с твердым условием: никогда не найти. Ведь обретенное теряет смысл и ценность, как только оказывается в твоих руках! Как… как часы, найденные на дороге. Люди суетятся и уверены, что у них есть эти «часы» — в виде достатка, семьи, уюта или еще чего-нибудь, что можно увидеть, потрогать пальцами или попробовать на вкус. Как они ошибаются! Но если честно, я хочу — о, безумно желаю! — отыскать этот проклятый смысл и крепко держать его в руках.