Амнезия - Страница 64

Я едва могла дышать. Казалось, палата сжалась вокруг меня, Паркер и Рейнольдс незаметно приблизились к кровати. Я практически ощущала, как холодная сталь наручников коснулась моих запястий. Представляла, как меня выводят из больницы и сажают в ожидавшую полицейскую машину.

Паркер, остановив воспроизведение, убрал диктофон обратно в карман. Отстраненно посмотрел в сторону, словно мысленно проговаривал стандартную фразу. «Вы имеете право хранить молчание…»

Он покачал головой с мрачным видом. Затем его взгляд плавно переместился на меня.

– Она еще немного дополнила свою историю, но главное вы услышали. Лора Бишоп утверждает, что вы промыли мозги ее сыну. Его показания – заявление полиции о том, что он видел, как это сделала его мать, – подготовлены вами. Что вы проделали с ним старый джедайский трюк[32].

Я удивленно глянула на Паркера. С чего вдруг он надумал шутить?

Он еще раз глянул на меня, а потом перевел взгляд к двери, где стоял Рейнольдс, и заявил своему напарнику:

– Чертовы бывшие заключенные! Даже выйдя на свободу, продолжают трещать о своей невиновности. Всякий раз.

Когда Паркер вновь взглянул на меня, я не сразу осознала то, что услышала: он не поверил Лоре Бишоп.

– Насколько я могу судить, – заключил Паркер, – правда о ее причастности к пожару в юрте так или иначе всплывет, это лишь вопрос времени. Просто нужно собрать все воедино. Тогда она вернется обратно в тюрьму. Досадно, конечно, что исправительные учреждения так меняют людей… – Он с огорченным видом покачал головой. – Выходя на свободу, они уже не понимают, как жить дальше.

В горле опять пересохло, я с трудом вздохнула. Попыталась просто кивнуть. Пыталась кивнуть с нормальным видом.

– Может быть, выйдя в отставку, я займусь пенологией[33], – продолжил Паркер, – и постараюсь провести некоторые реформы. Поскольку сейчас мы просто возвращаем на улицы людей, которые… Ладно, что-то я разболтался. – Он похлопал меня по ноге, скрытой простыней. – Доктор Линдман, я просто подумал, что вы должны знать: эта женщина собирается подать на вас в суд. Куда катится мир! – Он в последний раз покачал головой. – Люди выходят из тюрьмы и начинают судебные процессы. Преследуют законопослушных граждан. Но знайте: она у нас в руках и никуда не денется. Вы в безопасности. И мы будем держать вас в курсе. Договорились?

Я могла только тупо смотреть на него.

Затем Паркер направился к выходу. Рейнольдс открыл дверь и вышел не оглянувшись. Паркер остановился и, повернувшись, выдал заключительную речь:

– Да, мэм, мы продолжаем тщательные поиски вашего мужа. Я хотел спросить вас – есть ли у него навыки выживания в лесах? Знание этого, возможно, ускорит наши поиски. Там ведь обширные дикие леса…

Пол? Навыки выживания? В каком-то извращенном смысле, возможно, да. Но не как у настоящего дикаря-выживальщика.

Едва вновь обретя дар речи, я ответила Паркеру:

– Нет, я так не думаю.

Он постучал кулаками по стене, возможно, сделав некий суеверный жест.

– Ладно, понятно. Отдыхайте, доктор Линдман. Берегите себя.

Дверь закрылась, и я снова осталась одна в тишине.

Наедине со своими мыслями.

Наедине с бездной отчаяния.

Пола не нашли.

Наступила середина сентября. Первые признаки осени подгрызали края лета. Прохладный ветерок, редкие красные и оранжевые мазки на деревьях, тут и там налет пурпура.

Я не вернулась в Бронксвилл, скрывалась в нашем озерном доме, ожидая, когда очнется мой сын. Ожидая окончания бесконечной процессии копов и репортеров. Я чувствовала, что конец уже близок.

Нет, Пола так и не нашли. Думают, что он умер в лесу. И никто до сих пор не поверил Лоре Бишоп, даже несмотря на то, что она выполнила свои угрозы и ее адвокат как раз вчера подал документы в суд. Она предъявила мне иск. Психологический ущерб, потерянные в тюрьме годы плюс невосполнимое горе от потери детства своего сына и клейма преступницы. Убийцы.

Можно подумать, что она решила добиваться нового суда. Оправдания.

Мой адвокат объяснил, почему у нее ничего не получится.

– Надо учитывать, что это повлечет за собой. Для уголовных дел существует более высокая планка, чем для гражданских исков. Во-первых, нет никаких новых вещественных доказательств. Ей пришлось бы заставить своего сына отречься от своих слов. А кто помог ему докопаться до правды? Вы, тот же самый психотерапевт, который, по ее утверждению, пятнадцать лет назад преступно воспользовался методами психотерапии. И кто еще знает, согласится ли Майкл дать показания… У меня есть сомнения. Вы сказали, что он по-прежнему живет с вашей дочерью?

– Да, – ответила я, устремив взгляд на озеро. Конечно, их там нет. Я не видела ни свою дочь, ни ее жениха уже почти месяц. Похоже, Джони пытается сама во всем разобраться. Теперь, когда игра закончилась и ее участие в ней помогло Майклу открыть правду, она пыталась осознать свои чувства ко мне. Что ж, резонно…

А какие же чувства у меня к самой себе?

Отвращение. Ужас.

– Майкл и Джони все еще вместе, – сообщила я своему адвокату по имени Джон Блэкли.

– В общем, – продолжил Блэкли, – насколько я слышал, Майкл не принял сторону Лоры.

– Ее сторону?

– Вы же понимаете, Эмили, у нас… щекотливая ситуация, и я не имел в виду… Существуют две стороны. В любом судебном деле неизбежны две стороны. Мы против них. Поэтому я спрашиваю вас – думаете ли вы, что он будет свидетельствовать? Скажет ли, что его…

– Принудили? Что им манипулировали? Может ли он сказать, что психотерапевт, женщина, призванная защитить его, помочь ему, вместо этого манипулировала его разумом, постаравшись скрыть то, что сделал ее муж?

Мой адвокат промолчал. На его вопрос я ответила вопросом. Он говорил о двух сторонах, поскольку и народ уже разделился в своих мнениях. Они известны по соцсетям. Одна часть людей поверила, что Майкл Рэнд и Лора Бишоп – мошенники, решившие разрушить семью, а другая часть считает, что Майкл стал жертвой и что мы с Полом виновны. Но люди из второй части сильно разошлись во мнениях по поводу того, пыталась ли я скрыть то, что Пол – убийца.

В любом случае, какое мне дело до их мнений? Я знаю, что сделала. И знала, что сделал Пол, хотя долгое время подавляла мысль об этом. Не признавая очевидного, я в то же самое время пыталась исправить положение, защитить себя. Пыталась убедить Майкла, что копы надавили на него. Или заставить его увидеть убийцей Дага Уайзмана.

После всех этих лет я еще пыталась манипулировать им.

Я – жуткий человек, недочеловек.

– Итак? – спросил Блэкли. – Какие сведения можно обнародовать? Что насчет ваших записей по делу? Они у вас есть?

– Мои записи по делу…

Мои записи по делу представляют собой искусное сокрытие следов преступления. Тень, искусно брошенную на полицию штата Нью-Йорк. И они показывают определенную правду: что Том слышал, как его родители тем вечером ссорились. И что полиция убедила Тома рассмотреть возможность вины его матери. Но именно эти факты я использовала в своих целях. Факты, пробившие маленькую дырку в невиновности Лоры Бишоп, а я продолжала расширять ее, пока она не стала зияющей дырой, пока не стала достаточно широкой, чтобы протолкнуть в нее выбранную мной реальность.

Я решила психологически воздействовать на мальчика, склонив его к вере в то, что его первоначальные заключения – о том, что он видел кого-то снаружи и слышал драку двух мужчин – были его способом защиты своей матери. Что на самом деле он видел, как она это сделала. Я взяла пустоту, виденную им в ее глазах, вытащила и окутала ею его память.

Это было несложно. Мальчику было всего восемь лет.

Нет, я не сожалею о том, что Лора Бишоп провела в тюрьме пятнадцать лет, будучи невиновной, потому что не считала ее невиновной. Она согрешила, нарушила клятву супружеской верности. Она могла стать разлучницей. Из-за нее я провела те же полтора десятилетия в своей собственной тюрьме: в ужасном неизгладимом ощущении того, что я сделала с ее сыном ради сохранения моего брака, моей семьи. Чтобы мой муж не попал в тюрьму, я подтолкнула Тома к благоприятной для меня правде. И это было нетрудно.