Амфисбена - Страница 50
Наконец-то! Я сказал ей! Теперь она знает про мою любовь! Это произошло вчера. Погуляв днем по Палермо с нашими спутниками, я и г-жа де Лерэн оставили их, чтобы подняться до Монреале. Они отправились на яхту, а мы взяли экипаж, чтобы совершить эту загородную прогулку. Сначала нужно ехать по густонаселенному предместью, не особенно характерному, где мальчишки в лохмотьях приветствовали нас криками и прыжками. Затем вскоре дорога начинает подниматься петлями. Окружена она прекрасною зеленью, тенистыми садами, живописными виллами в стиле барокко. Там и сям вдоль дороги фонтаны стекают в затейливые бассейны рококо. Воздух мягкий и теплый, немного усталый, немного томный, воздух конца ясного дня, полный запаха цветущих апельсиновых деревьев. Я смотрю на сидящую рядом со мною г-жу де Лерэн. Легкий ветерок слабо колеблет газовую вуаль, окружающий ее широкополую шляпу темной соломки. Она сегодня очень весела. Она шутит и смеется, потешаясь, как смешно ухаживает Жернон за г-жою Брюван. Так мы доезжаем до Монреале. Дорога приводит на главную площадь городка, и внезапно перед нами встает собор.
Его тяжелые бронзовые двери были открыты, и мы проникли в огромный неф. Мозаики покрывают стены, а углубление представляется какой-то волшебной пещерой, и темной, и блистающей, переливающейся старинным золотом, населенной иератическими образами. От времени до времени г-жа де Лерэн зонтиком указывает на какого-нибудь из них. Большой храм почти пуст. Изредка различишь отзвук шагов, голоса, и снова наступает молчанье безлюдия. Г-жа де Лерэн идет передо мною. Вдруг я замечаю, что она направляется к маленькой двери, проделанной в толстой стене, толкает ее одним пальцем руки в перчатке и вскрикивает от изумления…
Дворик, куда мы попадаем, невелик, но очарователен по пропорциям и варварской живописности, он прелестен со своими сарацинскими колонками, усеянными кусочками мозаик. В квадрате между галереей цветы растут в прелестном беспорядке. Некоторые из столбов элегантно ими обвиты. В углу ограды, посреди мраморного водоема, подымается одинокая, бесполезная, парадоксальная витая колонна. Она ничего не поддерживает. Зачем она здесь? Должна ли она изображать водяную струю этого иссохшего водоема? В ней есть что-то загадочное, так что мы долго бы простояли, смотря на нее, если бы не заметили, что двор оканчивается террасой, узкой террасой, откуда открывается чудный вид на Золотую Раковину, на Палермо, на море.
Ах, прекрасный этот час, этот час успокоенья, почти уже сумеречный, с ослабленным светом, с далекими запахами! Но я был нечувствителен к его очарованью, бесчувствен к его прелести. Что значили для меня эти сады этажами, эта гармоничная благоухающая равнина, этот город, это сверкающее синее море, замыкавшее горизонт? Одна мысль всецело меня занимала: близ меня находится существо, в котором сосредоточиваются все мои желания, к которому несутся все мои стремленья и все мои мечты. И существо это, находящееся здесь, рядом со мною, видимое, осязаемое, может быть, никогда не будет мне принадлежать! Никогда я не услышу, как этот голос произнесет мое имя не как имя чужого человека. Никогда мои губы не коснутся этих уст, никогда мои руки не будут сжимать этого тела. От нее у меня останется только беглый образ среди стольких других, уже исчезнувших! И дни пройдут, как день прошел.
Меня давила тяжелая печаль. Я облокотился на перила террасы, весь во власти неопределенной меланхолии, и чувствовал, что на глазах у меня навертываются слезы. За собой я услышал легкие шаги приближавшейся г-жи Лерэн. Я не смел обернуться, как вдруг почувствовал, что на плечо мне легла рука. Я вздрогнул и поднял голову. Ее, казалось, удивило мое расстроенное лицо. Тогда я вдруг почувствовал, что настало время для слов.
Я взял руку г-жи де Лерэн и, как упрек, как молитву, стал тихо повторять: Лаура, Лаура!
Она не отнимала своей руки и тихонько привлекла меня к скамейке, что находилась за нами. Когда мы сели, ее пальцы выскользнули из моих, чтобы поправить вуаль на шляпе. Вся моя минутная храбрость пропала, и я остался безмолвным, с бьющимся сердцем, пересохшим горлом. Она начала первой:
— Ну, успокойтесь, бедный мой Дельбрэй. Я знаю, что вы меня любите. Но это не причина для грусти. Лучше послушайте меня, чем принимать вид жертвы. Я очень рада, что мы поговорим на эту тему, тем более что я не собираюсь сказать вам ничего ужасного.
Она наклонилась сорвать маленькую гвоздику, выросшую на песке аллеи. С плеч у меня свалился камень. Пейзаж, который почти исчез из моих глаз, снова открылся моим взорам. Снова я стал ощущать мягкость воздуха, присутствие предметов. Снова я различал запах цветов. Г-жа де Лерэн продолжала:
— Да, друг мой, я знаю, что вы меня любите. Я думаю даже, что вы начали меня любить с того дня, как мы встретились с вами у г-жи Брюван. Как только я познакомилась с вами, я убедилась, что я для вас не безразлична. Должна признаться, что долгое время я полагала, что внушаю вам чувства только симпатии и дружбы. Это как раз то же чувство, что я испытывала по отношению к вам. Она на минуту умолкла и бросила гвоздику, что держала в руке, за перила. Потом продолжала:
— Теперь я замечаю и уже некоторое время отдаю себе отчет о том, что дружба ваша была любовью… О, не тревожьтесь! Мысль эта нисколько не была мне неприятной! Напротив, я хотела бы быть в состоянии ответить вам что-нибудь такое, чего вы ждете от меня, конечно. Как бы я хотела сказать вам: «Дорогой Дельбрэй, вы меня любите, и я вас тоже люблю». К сожалению, этого я вам, друг мой, не скажу.
Она выражалась точно и уверенно. Ее энергичное и нежное личико слегка передернулось. Она устремила на меня светлый и открытый взгляд.
— Нет, Жюльен, когда я вижу вас, я не испытываю того сильного чувства, что зовется любовью. В этом я совершенно уверена. Я долго думала об этом, я хорошо себя проверила. Я слишком люблю откровенность и слишком дружески к вам отношусь, чтобы лгать и внушать вам ложные надежды. Нет, любви, в романтическом смысле этого слова, я к вам не питаю. Это так, я ничего не могу поделать, и вы должны с этим примириться…
Я жестоко страдал. Снова сдавило мне грудь, пересохло в горле, глаза увлажнились. Скорбь моя была бесконечной и согласовалась с меланхоличностью обстановки. Эта узкая, длинная терраса со старым каменным парапетом, с запахом печальных цветов представлялась мне как бы гробницей моей любви, моей надежды, и я прошептал, опуская голову:
— Ах, Лаура, Лаура!
В ответ она рассмеялась. Казалось бы, страданье мое от этого должно было бы увеличиться, но мне почудилось, что в этом смехе не было ничего ни оскорбительного, ни враждебного.
— Не огорчайтесь так, бедный мой Дельбрэй. Дайте мне договорить. Вот мужчины! Когда они любят и удостаивают нас приязни, они не могут допустить мысли, что не моментально падаешь к ним в объятия. Подождите немного, раньше чем стонать. Если я вас не люблю в таком смысле, как вы это понимаете, то из этого не следует, что я никогда не переменю своего отношения.
Она жестом остановила радостный крик, готовый вырваться у меня, и продолжала серьезно:
— Любовь, мой друг, чувство особенное, и пути ее разнообразны. Иногда она рождается во всей своей силе, иногда медленно созревает. Отчего бы, Жюльен, той симпатии, что я к вам чувствую, со временем не обратиться в настоящую любовь? Разве вы не понимаете, что я приглашение г-жи Брюван приняла потому, что хотела жить около вас в ежедневной близости? Не потому ли, что моя дружба к вам казалась мне готовой стать чувством более живым, я захотела дать вам возможность совершить во мне это превращение? От вас, Жюльен, зависит мало-помалу выиграть свое дело. Я уже расположена в вашу пользу вашей любовью, в которой вы мне признались. Да, я знаю, что вы меня любите, но я хотела бы знать, как вы меня любите и могу ли я осуществить ваше желание. Мы оба должны кое-что узнать друг о друге. Благоразумно попытаемся испытать. Если испытание будет благоприятно и решит вопрос сообразно вашим желаниям, я не торгуясь весело отдамся вам. Я не буду мучить вас условиями и отсрочками. Я не предложу вам брачного капкана, я буду вашей любовницей, сколько вы захотите… Но мы не знаем друг друга. Жюльен, попытаемся узнать себя.