Американский принц (ЛП) - Страница 3

Здесь нет пуль.

Вместо них на моем обнаженном животе покоится теплая рука, большая и немного грубая, знакомая и незнакомая одновременно. Я полностью открываю глаза, свет из ванной освещает мускулистую фигуру спящего президента. Простынь частично закручена вокруг его худощавых бедер, но находится достаточно низко, чтобы выставить на обозрение полоску темных волос, бегущую от его пупка, и достаточно тонкая, чтобы показывать мощный изгиб его пениса. Во сне его полные губы немного раскрыты, длинные ресницы прижаты к щекам, а серьезность, которая обычно видна в уголках его рта и глаз, сейчас стерта. Он выглядит моложе, почти как тот сердитый молодой человек, который когда-то прижал меня к стене на военной базе. Моложе и уязвимее.

Мое сердце сжимается. Потому что я его люблю, потому что он прекрасен, и потому что я не могу вспомнить, когда в последний раз видел, как он по-настоящему, на самом деле спал. Он спал урывками в самолетах, от случая к случаю дремал в машине, но что касается расслабленного сна с глубоким дыханием и вытянутыми конечностями… нет, этого не было с самого первого дежурства в Карпатии. Грир благотворно на него влияет.

Я стараюсь не ревновать из-за этого.

Вспоминая о Грир, я осознаю, что она больше не лежит между нами, что она не устроилась уютно позади меня или Эша. Я потягиваюсь и моргаю, присматриваясь к свету, льющемуся из щели под дверью в ванную комнату. Прошлым вечером мы с Эшем были очень требовательными… я точно не знаю, что именно делают женщины, чтобы позаботиться о себе после секса, но Эш злоупотреблял моим готовым на все телом достаточное количество раз, чтобы я имел об этом кое-какое представление. Я решаю позволить ей побыть наедине, хотя без нее кровать ощущается странно. Правильность того, когда мы втроем вместе, того, как мы подходим друг другу и дышим вместе… Даже спустя всего несколько часов сна, из-за ее отсутствия, ощущение воздуха на моей коже чувствуется неудобным, а кровать кажется пустотой и холодной.

Эш просыпается, когда я потягиваюсь, и тоже потягивается, простынь спускается, обнажая верхнюю часть его мускулистого бедра. Его рука сжимается и разжимается на моем животе, и это ощущение шокирует, эта интимность и новая, и в тоже время не новая. Несмотря на все раунды, которые у нас были сегодня ночью (или технически прошлым вечером, судя по слабому синему свету, заглядывающему из-за занавесок), мой член подпрыгивает из-за этого прикосновения, становясь упругим и затвердевая лишь только от того, что ладонь Эша слегка коснулась моего живота.

Эш открывает глаза и одаривает меня сонной улыбкой. Так необычно видеть этот взгляд на его лице, такой открытый и счастливый, поэтому я внимательно всматриваюсь ему в лицо, выпивая его, словно человек, умирающий от жажды. После Карпатии, после Морган, после меня, после Дженни… я не мог поверить, что когда-нибудь увижу, как Эш дышит и улыбается без всего этого удушающего его мучения. Видеть его сейчас, хотя бы в течение несколько минут, кажется мне своего рода подарком, незаслуженным благословением. Я протягиваю руку и провожу по его подбородку, как и ожидалось, он уже покрыт колючей щетиной, а затем пробегаюсь подушечками своих пальцев по его сонной улыбке.

— Уже утро? — спрашивает Эш.

Мой член снова дергается от звука его голоса, который всегда немного грубоват, словно кто-то приложил наждачную бумагу к его словам, но сразу после сна его голос — чистый гравий, мужественный и голодный.

— Почти.

— Где она?

Она. Наша Грир. И снова я чувствую пустое пространство в постели, где должна быть она, и на долю секунды ощущаю забавное беспокойство, потому что если мне не нравится находиться не с ней, когда она в ванной, каким же образом мы трое сможем пережить в ближайшие два с половиной года? Вот дерьмо… шесть с половиной лет, если Эша переизберут?

— Она в ванной, — говорю я, пытаясь подавить это новое осознание того, насколько тяжелым будет наше будущее. — Я только что проснулся.

Эш издает горловой звук, и его рука снова движется по моему животу. Движется вниз, скользит мимо моего пупка. Сейчас мой член твердый, твердый и пульсирующий под холодным воздухом.

— Мне нравится момент, когда ты только просыпаешься, — говорит Эш, его голос уже не сонный, но все еще хриплый. — Твои глаза кажутся темнее, когда зрачки расширены, твои щеки покраснели, а твое тело… — Порочная рука потирает венец моей головки, набухший и плохо различимый в темноте. — Твое тело всегда выглядит таким жаждущим всего, чего я хочу.

Его рука обхватывает мой стержень и сжимает, и я начинаю стонать.

— Такое жаждущее, — тихо повторяет Эш.

Я ожидаю, что Эш перевернет меня и ворвется в меня, но он этого не делает. Вместо этого он отпускает мой член и взбирается на меня, опускается на меня своим тяжелым твердым телом, так что наши члены зажаты между нашими обнаженными животами, а наши грудные клетки прижаты друг к другу. Его губы надвигаются на мой рот в легчайшем прикосновении, а затем в еще одном, и он улыбается, когда я с жаром поднимаю голову вверх, стараясь захватить его рот в настоящем поцелуе.

Он дразнит меня еще один или два раза, терпеливо добиваясь отчаянного стона, исходящего откуда-то из глубин моего тела, а затем прекращает наши страдания и опускает свои губы на мой рот, раздвигает мои губы своими, и глубоко проскальзывает языком. Его поцелуй медленный, собственнический, и Эш управляет темпом и глубиной. Я едва могу дышать, так глубоко он меня целует, но мне все равно. Я не хочу, мне не нужен воздух, если его не дает мне Эш. Через несколько минут он немного отстраняется, а затем прижимается лбом к моему лбу.

— О, Эмбри, — говорит он, его голос срывается. — Как же сильно я по тебе скучал.

Я чувствую боль в груди, как только он начинает говорить.

— Ты когда-нибудь меня простишь? — шепчу я.

— За что?

Трудно произносить такие слова, даже в темноте.

— За то, что не согласился на наш брак.

Эш задерживает дыхание.

— Эмбри…

— Ты можешь быть честным со мной, — говорю я, желая быть его храбрым маленьким принцем. Только один раз. — Я заслуживаю этого.

Его руки обхватывают мое лицо, он отстраняется и встречается со мной взглядом.

— Это всегда будет причинять боль, Эмбри. Я не могу притворяться, что это не так. Но, конечно же, ты должен знать, и я уже говорил тебе раньше… я возьму тебя в любом виде, в котором смогу получить. Если все, что ты мне дашь, — это несколько украденных ночей, то я возьму их.

Мое горло сжимается, и я моргаю из-за нежного выражения на лице Эша. Я не могу с этим справиться. Тяжело скрывать от него правду. Он неправильно все понимает, не знает того, кто кому причиняет боль, и я почти это озвучиваю. Я готов рассказать, что произошло годы назад, о Мерлине, о настоящей причине того, почему я не мог выйти за него замуж. Но слова застревают в моем сжатом горле. Я слишком долго лгал, чтобы теперь легко озвучить правду.

Эш интерпретирует мое молчание как подтверждение своих слов.

— И, Эмбри, если мы оба влюблены в Грир, тогда все произошло наилучшим образом. Возможно, то, что все вышло именно так, — это судьба. Если бы мы вступили в брак тогда, то у нас не было бы ее.

Я уверен, что Эш пытается заставить меня чувствовать себя лучше, и это так мучительно, так ужасно мучительно… я тот человек, который пробил дыру в его сердце, а он пытается меня утешить. Я не могу этого вынести. Эш даже не знает о том, насколько жестоко несправедлив был к нему мир (к нему, человеку, который заслуживает этого меньше всего).

— Прекрати, — шепчет Эш, наклоняя голову и прикусывая мочку моего уха. — Прекрати наказывать себя, — легкое касание зубов превращается в настоящий укус, и, несмотря на боль, мой член пульсирует под твердым животом Эша.

— Позволь мне исполнить наказание, — продолжает Эш, и, о боже, да, пожалуйста.

Только у ног Эша я чувствую, что искупил все, что сделал неправильно. Только под его безжалостной ладонью я могу получить помилование из-за своих собственных мыслей.