Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований. Книга X - Страница 9

Америка 1930-1940-х годов — это страна сбывшейся фантастики. И речь в данном случае идёт даже не о восприятии этой страны жителями Советского Союза — те были до такой степени замучены сталинской коллективизацией и индустриализацией, что для них даже условная Финляндия была раем — нет, речь не о советских людях! Даже для европейцев из относительно развитых стран — Великобритании и Франции — Соединённые Штаты являлись эдаким футуристическим музеем. Настоящая фантастика, ставшая обыденностью…

В-третьих, психологически недостоверно цинично-потребительское отношение Кривицкого к супругам Доберт. Он не мог не понимать, что в случае самоубийства происхождение пистолета вызовет обоснованный интерес полиции, поскольку у негражданина США на руках не должно быть оружия. Маргарита Доберт, покупая для Кривицкого пистолет и патроны, рисковала уголовным преследованием, поскольку с точки зрения Закона она покупала оружие и боеприпасы для себя, а в действительности передавала другому лицу, не являвшемуся к тому же гражданином страны! Мог ли профессиональный разведчик так подставить людей, которые доверились ему? Каждый может ответить на этот вопрос по-своему, но, по мнению автора, Кривицкий не стал бы использовать для самоубийства пистолет, полученный подобным образом. Пистолет ему был нужен для самозащиты — это умозаключение бездоказательно, но психологически убедительно.

Если бы Вальтер действительно имел намерение свести счёты с жизнью, то проделал бы он это без пистолета. Не забываем: он являлся резидентом крупной разведывательной сети, а значит, в его распоряжении имелись не только деньги, но и самые разные спецсредства. Любая резидентура — даже под дипломатическим прикрытием — имеет в своём распоряжении яды. В конце 1930-х годов разведки самых разных стран мира уже широко использовали кураре — отравление этим ядом даёт симптоматику, неотличимую от стенокардического криза. И если бы Кривицкому надо было действительно покончить с собой, то он бы проделал этот фокус без пистолета.

В-четвёртых, рассказ Пауля Воля об убийце советской разведки Гансе Брюссе, увиденном на перекрёстке в Нью-Йорке, следует признать выдумкой от первого слова до последнего. Автор должен признаться, что очень удивлён тем, что никто никогда не ставил под сомнение эту довольно очевидную ложь бывшего агента Кривицкого. В опровержение этого довольно глупого рассказа можно сказать многое, но автор постарается быть кратким, дабы не перегружать основное повествование. Брюсс имел особую примету — очень высокий рост — и это обстоятельство делало невозможным его использование в операциях по ликвидации предателей, тем более таких предателей, которые знали его в лицо и могли опознать даже в гриме. Один только этот довод «ставит крест» — уж простите мою метафору — на всей этой истории с «киллером-великаном». Как бы это помягче выразиться… Дольф Лундгрен в качестве киллера, быть может, и выглядел бы устрашающе, но никого бы убить не сумел — вот это вполне корректная формулировка. Кроме того, Брюсс был лично знаком с Кривицким, а потому на роль его «ликвидатора» не годился в принципе [даже безотносительно своего высокого роста]. В этом месте самый наивный читатель может возразить Ракитину, дескать, самому же Кривицкому руководство военной разведки поручило же уничтожение Игнатия Рейсса, а ведь они были очень хорошо знакомы, так что могло помешать отдать подобное распоряжение Гансу Брюссу?! Следует понимать, что Кривицкий не должен был выслеживать Игнатия Рейсса лично и уж тем более убивать его! Используя возможности своей агентурной сети и примерно понимая логику действий Рейсса, резидент Кривицкий должен был установить местонахождение беглеца и «передать» его специально прибывшим из Москвы ликвидаторам. Кстати, именно так Рейсс и был в конечном итоге убит — его обнаружили участники нелегальной парижской резидентуры, а приговор привели в исполнение приехавшие из Москвы сотрудники разведки с опытом нелегальной работы Афанасьев и Правдин. И после убийства Рейсса они в Москву же и возвратились.

В этом месте может возникнуть обоснованный вопрос: для чего Пауль Воль решился на эдакую выдумку, которую озвучил практически за месяц до гибели Кривицкого? Напомним, что он позвонил Сюзанне Ла Фоллетто 7 января 1941 года и в ходе последовавшего разговора поведал ей о встрече с «Гансом» в Нью-Йорке. Автор не видит большой загадки в поведении Пауля и готов объяснить причину рождения столь странной и недостоверной истории [предлагаю тем, кому интересно поупражняться в логике, прервать чтение и потратить пару минут на самостоятельный поиск объяснения].

Пауль Воль хотя и прервал отношения с Кривицким после острого конфликта, тем не менее из вида его не упускал и следил за успехами бывшего боевого товарища по нелегальной работе не без толики зависти и досады. Даже не зная деталей личной жизни, которые Кривицкий, разумеется, скрывал от газетчиков, Воль мог не сомневаться в том, что у бывшего шефа всё складывается хорошо. У самого же Пауля житейская ситуация была, мягко говоря, не очень… Жил он в Нью-Йорке в убогой 2-комнатной квартирке с окнами в вонючий двор без солнечного света, устроился преподавателем в колледж, зарплату получал кратно ниже той, что имел, будучи в штате министерства транспорта Франции. Несомненно, Воль хотел «провернуть фарш назад» и восстановить отношения с бывшим шефом — у того ведь вон как всё шикарно складывалось! Но, во-первых, самостоятельно отыскать Кривицкого он не мог, всё-таки бывший резидент советской разведки не раздавал визитки в баре и определённые меры конспирации в повседневной жизни соблюдал. А во-вторых, с точки зрения Пауля Воля, было бы очень желательно, чтобы инициатором восстановления отношений стал сам Кривицкий. Такая позиция выигрышна во многих отношениях — тут, по мнению автора, и объяснять что-либо не нужно.

И для того, чтобы вызвать к себе интерес Кривицкого, его бывший подчинённый запустил свою незатейливую выдумку. Сделал это опосредованно — через общую знакомую. Но расчёт Пауля не оправдался, Кривицкий не отреагировал на «наживку» и искать контакта с Паулем не стал. Более того, он даже своей жене ничего не сказал о появлении мифического «Ганса». Несложно понять, что если бы Кривицкий отнёсся к сообщению Воля действительно серьёзно и почувствовал бы некую угрозу для себя и близких, то Антонина, безусловно, узнала бы о грозящей опасности.

Но этого, повторим, не произошло.

После всего сказанного уместно задаться вопросом: если смерть Вальтера Кривицкого не явилась самоубийством, то кто и для чего его убил, и как именно это было проделано?

Ответ на этот весьма обширный вопрос следует начать с максимы [от лат. maxima — «высшее правило»], которая может кому-то показаться банальной, но которая в действительности позволяет нам сразу же отбросить лишние рассуждения. А именно — в убийстве Кривицкого были заинтересованы те, кто не желал продолжения им активной деятельности. И если хорошенько подумать над тем, кто именно был в этом заинтересован, то окажется, что ответов может быть не так уж и много, притом что самый очевидный вряд ли окажется правильным.

Пойдём по порядку. Первая серьёзная сила [или организация, если угодно] — это, конечно же, советская разведка в самом широком понимании этого термина. Следует ясно понимать, что единой советской разведки в те годы не существовало — разведывательная деятельность Советского Союза осуществлялась по нескольким линиям, которые между собой никак не пересекались. Разведывательное сообщество было представлено несколькими службами, между собой практически не связанными: по линии НКВД (разведывательные службы Иностранного отдела, пограничных войск и Специальной группы при Наркоме (так называемый «Центр Серебрянского»)), по линии Наркомата обороны (Разведывательное управление, подчинявшееся непосредственно Наркому обороны) и, наконец, по линии Коминтерна.