Американские рассказы и повести в жанре "ужаса" 20-50 годов - Страница 75
Поэтому после выступления я поговорил с ним о том, как он спас мне жизнь, и о том, кто я, и о том, что мне некуда податься, что я согласен работать бесплатно, делать все, что он скажет, если только он возьмет меня с собой. Я не сказал, что хочу быть с ним, чтобы видеть Изабель, потому что понял — ему это не понравится. И ей тоже не понравится. Я уже знал, что она была его женой.
Я говорил сбивчиво, но он, кажется, все понял.
«Ты можешь оказаться полезным», — сказал он. — «Нам нужно, чтобы кто-нибудь присматривал за реквизитом, это сэкономит мне время. Кроме того, ты можешь расставлять все перед выступлениями, а потом снова упаковывать».
«Найн, найн, найн, Вик», — произнесла Изабель. — «Найн, нихт, ферштейн?»
Я не понял, что она сказала, но Садини все понял. Может, это были специальные магические слова.
«Ничего, Хьюго справится», — сказал он. — «Мне нужен помощник, Изабель. Парень, на которого я могу положиться. Надеюсь, ты поняла, что я имею в виду?»
«Слушай, ты, дешевый про…»
«Успокойся, Изабель».
Она скривилась, но когда Садини на нее посмотрел, как-то сникла и попыталась улыбнуться.
«Ладно, Вик. Как скажешь, так и будет. Но запомни, это твоя забота, я здесь ни при чем».
«Точно». — Садини приблизился ко мне. — «Ты можешь ехать с нами», — произнес он. — «С этого часа ты мой помощник».
Вот как это было.
Так было долго, очень долго. Мы поехали в Толедо, а потом в Детройт, в Индианаполис, Чикаго, Милуоки и Сент-Пол, — ох, в разные, разные места. Но для меня все они были на одно лицо. Сначала мы тряслись в поезде, а потом Садини с Изабель ехали в гостиницу, а я оставался и следил, как выгружают наш багаж. Дальше реквизит (так Садини называл все предметы, которые использовал в своем «номере») ставили в кузов грузовика, и я давал кусочек бумаги водителю. Мы подъезжали к театру и водитель выгружал реквизит перед входом, а я относил его в гримерную или за кулисы. Потом я все распаковывал. Вот так это было.
В основном я спал в театре, в гримерной, и обедал вместе с Садини и Изабель. Правда, Изабель появлялась не очень часто. Она любила спать допоздна и еще, наверное, сначала стыдилась сидеть со мной за одним столом. Неудивительно, — на кого я был похож в этой одежде, с такой спиной и такими глазами.
Позже, конечно, Садини купил мне новую одежду. Вообще, он был со мной добрым, Садини. Часто рассказывал о своих трюках, и «номере», и даже про Изабель. Я не понимал, как такой хороший человек мог такое о ней говорить.
Пусть даже она меня не любила и с Садини держалась не очень приветливо, все равно я знал, что она ангел. Она была красивой, как ангелы в книжках, которые мне показывали Сестры. Конечно, зачем ей уродливые люди вроде меня и Садини с его черными глазами и черными усами. Не понимаю, как вообще она вышла за него, ведь могла бы найти какого-нибудь красивого человека. Такого, например, как Джордж Уоллес.
Она все время встречалась с Джорджем Уоллесом, потому что он работал в той же труппе, с которой мы разъезжали по стране. Он был высоким, со светлыми волосами и голубыми глазами, во время своего «номера» он пел и танцевал. Когда он его «показывал», Изабель всегда стояла за боковыми кулисами (они по обе стороны сцены) и смотрела на него. Иногда они разговаривали и смеялись, а как-то раз, когда Изабель сказала, что у нее разболелась голова, поэтому она едет в гостиницу, я увидел, как они оба зашли в гримерную.
Наверное, я зря сказал Садини, но все как-то случайно вырвалось, я не успел остановить себя. Он очень рассердился и задавал мне разные вопросы, а потом велел держать рот на замке и смотреть в оба.
Теперь я знаю, что неправильно сделал, когда ответил ему «да», но тогда я думал только о том, что Садини был со мной очень добрым. И я смотрел в оба за ней и Джорджем Уоллесом, и вот однажды, когда Садини ушел в город, я снова увидел их вместе в гримерной Уоллеса. Я поднялся наверх, на цыпочках подобрался к двери и стал смотреть в замочную скважину. Никого рядом не было; никто не видел, как я вдруг покраснел.
Я покраснел, потому что Изабель целовала Джорджа Уоллеса, а он говорил ей:
«Давай не тянуть больше, любимая! Подождем до конца гастролей и покончим с этим, ты и я. Смотаемся отсюда, поедем куда-нибудь на побережье, и…»
«Кончай эту идиотскую болтовню!» — Судя по голосу, она страшно рассердилась. — «Мой миленький мальчик, я схожу по тебе с ума, но я прекрасно знаю, кто сколько стоит. Вик — это полный сбор, это успех; он за день заработает столько, сколько ты за год не соберешь. Любовь любовью, но на такую сделку я никогда не пойду».
«Вик!» — Джордж Уоллес скорчил гримасу. — «Что в нем такого особенного, в этом мыльном пузыре? Пара ящиков с реквизитом и черные усы. Каждый способен показывать фокусы, я сам сумел бы, если бы решил заняться такой дешевкой. Да что за черт, ты ведь знаешь все его секреты. Могли бы вместе подготовить собственный номер. Как тебе моя идея? Великий Уоллес со своей труппой…»
«Джорджи!»
Она сказала это так быстро, так быстро отпрянула от него, что я не успел убежать. Изабель метнулась к двери, рывком распахнула ее. Я беспомощный стоял перед ней.
«Что за…»
Джордж Уоллес подошел, и когда увидел меня, хотел схватить, но Изабель шлепнула его по рукам.
«Не лезь!» — сказала она. — «Я сама займусь им». — Потом она мне улыбнулась, и я понял, что она не сердится. — «Идем вниз, Хьюго», — произнесла она. — «Нам надо серьезно поговорить».
Никогда в жизни не забуду этого серьезного разговора.
Мы сидели в гримерной Садини, только Изабель и я, больше никого. И она держала меня за руку, — такие мягкие, нежные руки, — смотрела прямо в глаза и говорила своим низким голосом: как песня, как звезды, как солнечный свет!
«Значит, теперь ты знаешь…» — сказала она. — «Стало быть, я должна объяснить тебе все до конца. Я… я не хотела, чтобы ты узнал, Хьюго. Думала, ты не узнаешь никогда. Но теперь, наверное, другого выхода нет».
Я только кивнул. Я боялся выдать себя и не смотрел на нее, просто глядел на туалетный столик. На нем лежала Волшебная Палочка Садини — черная, длинная, с золотым кончиком. Золото сверкало, сияло и слепило глаза.
«Да, это правда, Хьюго. Джордж и я любим друг друга. Он хочет, чтобы я ушла от Садини.»
«Но… но Садини такой хороший человек», — сказал я ей. — «Даже если он не выглядит, как хороший, он…»
«Ты о чем?»
«Ну, когда я впервые увидел его, подумал, что он Дьявол. Но сейчас, конечно…»
Я увидел, что у нее как бы перехватило дыхание.
«Ты подумал, что он похож на дьявола, Хьюго?»
Я засмеялся.
«Да. Знаешь, Сестры говорили, что я не очень хорошо соображаю. Они хотели сделать мне что-то с мозгами, потому что я не все понимал. Но я нормальный. Ты ведь сама знаешь. Просто, пока Садини не объяснил мне, что это просто трюки, я думал, что он, наверное, Дьявол. На самом деле тут лежит не настоящая Волшебная Палочка, и он взаправду тебя тогда не перепилил пополам…»
«И ты поверил ему!»
Тут я посмотрел на нее. Она сидела прямая-прямая, и ее глаза сияли.
«Ох, Хьюго, если бы я только знала! Понимаешь, когда-то я тоже так думала. Когда я впервые повстречала его, я ему верила. А теперь я его рабыня. Поэтому я не могу убежать, я служу ему. Так же как он служит — служит Дьяволу!»
Наверное, тогда я вытаращил на нее глаза, потому что когда она говорила, то смотрела на меня как-то странно.
«Ты ведь не знал, правда? Когда он сказал, что все это просто трюки, ты ему поверил, поверил, что он понарошку распиливает меня на сцене, что он просто иллюзионист, делает все с помощью зеркал».
«Но он и вправду использует зеркала», — сказал я. — «Ведь я каждый день распаковываю, ставлю их перед представлением, потом запаковываю?»
«Только чтобы обмануть служителей», — объяснила она. — «Если бы они узнали, что он настоящий чародей, сразу схватили бы его. Разве Сестры тебе не рассказывали про Дьявола и как ему продают душу?»