Американские рассказы и повести в жанре "ужаса" 20-50 годов - Страница 50

Наконец, видя, что какое-то заклятье изменило само пространство вокруг жилища Авикта, я оставил тщетные усилия и, смирившись со своей участью, повернул обратно. Взбираясь по белым ступеням, светившимися в темноте под лучами уходящей за утесы луны, я увидел фигуру, что ожидала меня у портала. Только по развевавшемуся одеянию цвета штормового моря узнал я Авикта. Ибо такое лицо не может принадлежать ни одному из смертных: оно превратилось в отвратительную, постоянно менявшуюся маску, в которой человеческие черты слились с чем-то доселе невиданным. И это преображение казалось ужаснее, чем смерть и тлен: кожа приобрела неопределенный, грязно-гнойный оттенок, ранее присущий зловещей тени, и форма головы в точности уподобилась верхней части пятна. Руки разительно отличались от конечностей земного существа, скрытое одеждой туловище непомерно удлинилось, приобретя тошнотворную извивчивую гибкость. С лица и пальцев сочились капли полужидкой разложившейся плоти. И тень, ползущая за созданием подобно сгустившимся текучим миазмам, повторяла очертания того, кто в прошлом звался Авиктом, словно страшный двойник, описывать которого я более не в силах.

Я попытался крикнуть, громко произнести имя учителя, но ужас иссушил горло и сковал язык. А существо, что в прошлом звалось Авиктом, молча поманило меня; ни слова не вырвалось из полусгнивших при жизни уст. И оно не отводило от меня черных провалов глаз, — того, что некогда было глазами, но превратилось в сочащуюся мерзость. Затем схватило меня за плечо разложившимися изъязвленными опухолями пальцев и повело, задыхающегося от омерзения, вдоль прохода, где в окружении себе подобных стояла мумия Ойгоса, помогавшая нам во время ритуала, когда мы втроем произносили заклинание Змеиного племени.

Горевшие ровным бледным пламенем светильники озаряли длинный ряд застывших в вечном спокойствии мумий; каждая стояла на своем месте, от каждой отходила длинная черная полоса. Но рядом с огромной узкой тенью Ойгоса по стене расползлось безобразное темное пятно, точно такое же, как мерзкая тварь, эманация или дух, которая преследовала учителя и ныне слилась с ним в единое целое. Я вспомнил, что, участвуя в ритуале, мумия после Авикта произнесла таинственное Слово, и понял, что дошел черед до Ойгоса, и ужас готов обрушиться на мертвеца так же, как поглотил живого. Ибо только таким способом неведомое существо, самонадеянно вызванное нами, могло приходить в мир людей. Мы извлекли его из бездонных глубин пространства и времени, использовав по невежеству своему запретную формулу, и оно явилось к нам в час, избранный им самим, дабы оттиснуть свой мерзостный облик на тех, кто поневоле стал его восприемником.

Прошла ночь, за ней нескончаемо тянулся день. То было время неописуемого ужаса. Я видел, как страшное черное пятно целиком вобрало в себя плоть Авикта… наблюдал, как другое существо подбирается к высокой и тонкой тени Ойгоса и, вторгаясь в его иссохшее, пропитанное ароматными смолами тело, превращает в такую же отвратительную слизистую массу, какой стал Авикт. И когда зловещее пятно слилось с мумией, она закричала от боли и страха, словно опять испытала смертные муки. Потом она затихла, как ныне молчал другой пришелец, и я не знал, каковы его мысли и намерения… Поистине, мне было неведомо, одно такое существо явилось к нам, либо несколько, коснутся страшные изменения лишь тех троих, что участвовали в ритуале, либо они распространятся на весь род человеческий.

Но все это и многое другое откроется мне очень скоро: ибо настал наконец мой черед, и темное пятно преследует мою тень, с каждым часом подвигаясь все ближе. Воздух словно сгустился вокруг, кровь леденеет от несказанного страха; подвластные нам духи и демоны бежали, покинув жилище Авикта, и огромные мраморные изваяния женщин, рядами стоящие у стен, охвачены дрожью. Но ужасное чудовище, что ранее звалось Авиктом, и второе, носившее некогда имя Ойгос, не дрожат более, не ведают страха, и следуют за мной повсюду. Не отводя от меня черных провалов глаз, — того, что некогда было глазами, — они, кажется, ожидают, когда и я уподоблюсь им. И это молчание хуже, чем если бы они раздирали меня на части. В вое ветра мне слышатся страшные голоса, морские валы накатывают на берег, рыча, словно создания из чуждого мира, а стены колеблются, будто легкие покрывала под черным дыханием неведомой бездны.

И понимая, что время мое на исходе, я затворился в покоях, где хранятся наши свитки и древние манускрипты, и составил правдивую запись о том, что случилось. И я взял блестящую треугольную пластину с вытравленной надписью, разгадка которой принесла нам гибель, и выбросил ее из окна прямо в море в надежде, что она больше никому не попадет в руки. А теперь я должен закончить свое послание людям, заключить его в цилиндр, отлитый из прочного медного сплава и, запечатав, пустить по океанским волнам. Ибо зловещее черное пятно только что почти вплотную приблизилось к моей тени… и расстояние меж ними не шире острого стилоса мага.

Легенда о Мматмуре и Содозме возникнет в последние столетия жизни Земли, когда забудутся беспечные сказания времен расцвета. Прежде чем ее сложат, минует множество эпох, океаны обнажат свое дно, родятся новые континенты. Возможно, она послужит для того, чтобы ненадолго развеять черную тоску и усталость умирающей расы, что тешит себя лишь надеждой на вечное забвение. Я поведаю эту историю так, как станут передавать ее жители Зотика — последнего континента, при тусклом свете гаснущего солнца на сумрачном небе, на котором под вечер загораются ослепительным светом тысячи звезд.

1.

Покинув остров Наат, некроманты Мматмур и Содозма прибыли в Тинарас, что лежит за высохшими морями, чтобы заниматься своим пагубным делом. Однако в Тинарасе они не преуспели, ибо люди в этих пепельно-серых краях почитают смерть священной и не дозволяют осквернять вечный покой гробниц, а искусство поднимать мертвецов из могилы называют мерзостью и кощунством.

Вскоре общее возмущение вынудило некромантов спешно покинуть Тинарас и бежать на юг, к пустыне Синкор, где можно найти только кости да иссохшие мумии некогда жившего здесь народа, который много лет назад сгинул от неведомой болезни.

Вокруг расстилались мрачные, уродливые, будто лицо прокаженного, серые земли, над головой раскаленным углем пламенело огромное красное солнце. Нагромождения полурассыпавшихся скал и тоскливые как одиночество океаны песка вселили бы ужас в сердца обычных людей; а поскольку некромантов вынудили бежать в эти безлюдные края без воды и съестных припасов, казалось, им следует оставить всякую надежду. Они же, втайне усмехаясь, словно завоеватели на подступах к богатому царству, которое давно желали покорить, бестрепетно углубились в пустыню.

Впереди, вдоль иссушенных полей, где не росли ни трава, ни деревья, над глубокими ложбинами, бывшими некогда устьями рек, тянулась не тронутая годами величественная мощеная дорога, которая раньше связывала многолюдный Синкор с Тинарасом. Здесь они не встретили ни единого живого существа, но вскоре увидели распростертые на камнях скелеты коня и всадника, на которых до сих пор красовались богатая упряжь и роскошный наряд, что носили они при жизни. И остановились Мматмур с Содозмой у этих жалких костей, выбеленных ветром и временем, блестящих и чистых, и переглянулись с недобрыми улыбками на устах.

«Конь будет твоим, — молвил Мматмур, — ведь ты превосходишь меня годами и должен пользоваться привилегиями старшинства; наездник же послужит обоим и станет первым нашим верным рабом в Синкоре».

Они очертили на сером песке у дороги три окружности, одну в другой, и встав в центре, исполнили запретные обряды, повелевающие мертвецам пробудиться, отринуть безмятежную пустоту забвения и отныне во всем повиноваться злой воле некроманта. Потом засыпали в отверстия, зиявшие на месте носа, по щепотке волшебного порошка. И жалобно скрипя, поднялись белые кости со своего ложа, готовые служить хозяевам.