Американские рассказы и повести в жанре "ужаса" 20-50 годов - Страница 13

С этого времени строго запрещалось даже упоминать имя Карвена, было приказано уничтожить касающиеся его записи в городских анналах и заметки в местной газете. Подобные меры сравнимы разве что с табу, наложенным на творчество Оскара Уальда, остававшееся в силе целых десять лет после его осуждения, или с судьбой грешного короля Ранагура из фантазии лорда Дансени, в которой боги не только прекратили его существование, но сделали так, что он вообще никогда не появлялся на свет.

Миссис Тиллингест, как стала называться вдова Карвена после 1772 года, продала дом на Олни-Корт и жила вместе с отцом на Повер-Лейн до самой смерти, последовавшей в 1817 году. Ферма в Потуксете, которую люди продолжали избегать, с годами ветшала и, казалось, пришла в запустение с невиданной быстротой. В 1780 году здесь оставались только каменные и кирпичные здания, а к 1800 году даже они превратились в груду развалин. Никто не осмеливался пробраться через разросшийся на берегу реки кустарник к тому месту, где могла скрываться потайная дверь, никто не попытался нарисовать в воображении во всех чудовищных подробностях картину гибели Джозефа Карвена, которого лишь смерть спасла от ужасов, вызванных им самим.

И только дородный капитан Виппл, как утверждали любители прислушиваться к тому, что не предназначено для чужих ушей, время от времени бормотал себе под нос не совсем понятные слова: «Чума его возьми… если уж вопишь, так не смейся… Можно подумать, проклятый мерзавец приготовил напоследок главную хитрость. Клянусь честью, надо было сжечь его дом».

1.

Как уже говорилось, Чарльз Вард только в 1918 году узнал о своем тайном предке. Неудивительного, что он тотчас же проявил живейший интерес ко всему, относящемуся к этому таинственному человеку, каждая забытая подробность жизни которого стала для Чарльза чрезвычайно важной, ибо в нем самом текла кровь Джозефа Карвена. Да и всякий специалист по генеалогии, наделенный живым воображением и преданный своей науке, не преминул бы в подобном случае начать систематический сбор данных.

Свои первые находки он не пытался держать в тайне, так что доктор Лайман даже колебался, считать ли началом безумия молодого человека момент, когда он узнал о своем родстве с Карвеном, или отнести его к 1919 году. Он обо всем рассказывал родителям, — хотя матери не доставило особого удовольствия известие, что среди ее предков есть такой субъект, как Карвен, — и работникам музеев и библиотек, куда постоянно ходил. Обращаясь к владельцам частных архивов с просьбой ознакомить его с документами, он не скрывал своей цели, разделяя их несколько насмешливое и скептическое отношение к авторам старых писем и дневников. Он не раз говорил, как ему хочется разобраться в том, что в действительности произошло полтораста лет назад на потуксетской ферме, местоположение которой он тщетно пытался отыскать, и какой реальный человек скрывается за легендой, в которую молва превратила Джозефа Карвена.

Получив в свое распоряжение дневник Смита и его архив, обнаружив там письмо Джедадии Орна, юноша решил посетить Салем, чтобы выяснить, как провел Карвен молодость и с кем был там связан, что он и сделал во время пасхальных каникул в 1919 году. Чарльза очень любезно приняли в Института Эссекса, который юноша уже не раз посещал ранее, когда заезжал в этот очаровательный романтический старый город с полуобвалившимися пуританскими фронтонами и прижавшимися друг к другу остроконечными кровлями; здесь он нашел множество данных о предмете своего исследования. Вард узнал, что его отдаленный предок родился в Салем-Виллидже, ныне Денвере, в семи милях от города, восемнадцатого февраля (по старому стилю) 1662 или 1663 года; что он удрал из дому в возрасте пятнадцати лет, стал моряком, вернулся только через девять лет, причем приобрел речь, одежду и манеры английского джентльмена, и осел в Салеме. В эту пору он почти прекратил общение с семьей, посвятив большую часть времени изучению невиданных здесь прежде книг, которые приобрел в Европе, и проведению химических опытов с веществами, привезенными на кораблях из Англии, Франции и Голландии. Иногда он совершал обходы окрестных поселений, что стало предметом пристального внимания со стороны местных жителей, которые связывали его экскурсии со слухами о таинственных кострах, пылавших ночами на вершинах холмов, и постоянно втихомолку об этом судачили.

Единственными близкими друзьями Карвена считались некие Эдвард Хатчинсон из Салем-Виллиджа и Саймон Орн из Салема. Часто видели, как он беседовал с ними о городских делах, приятели нередко посещали друг друга. Дом Хатчинсона стоял почти в самом лесу и заслужил дурную репутацию среди достойных людей, ибо по ночам оттуда доносились странные звуки. Говорили, что к нему являются не совсем обычные посетители, а окна комнат часто светятся разным цветом. Большие подозрения вызывало и то, что он знал слишком много о давно умерших людях и полузабытых событиях. Эдвард сбежал, когда началась знаменитая салемская охота на ведьм, и более о нем никто не слышал. Тогда же город покинул сам Джозеф Карвен, но вскоре выяснилось, что он обосновался в Провиденсе. Саймон Орн прожил в Салеме до 1720 года, но его неестественно юный облик при почтенном возрасте стал привлекать всеобщее внимание. Тогда он бесследно исчез, однако тридцать лет спустя в город приехал его сын, похожий на отца как две капли воды, и предъявил свои права на наследство. Его претензии удовлетворили, ибо он представил документы, написанные хорошо известным почерком Саймона. Джедадия Орн продолжал жить в Салеме вплоть до 1771 года, когда письма от уважаемых граждан Провиденса, адресованные преподобному Томасу Бернарду и некоторым другим влиятельным в городе лицам, привели к тому, что Джедадию без лишнего шума отправили в неведомые края.

Некоторые документы, где речь шла о весьма странных вещах, Вард смог получить в Институте Эссекса, судебном архиве и в записях, хранившихся в Ратуше. По большей части, они содержали самые обычные данные, — названия земельных участков, торговые счета и тому подобное, — но среди них попадались бумаги с более интересными сведениями; Вард нашел три или четыре бесспорных указания на то, что его непосредственно интересовало. В протоколах процессов о колдовстве упоминалось, что некий Хепзиба Лоусон десятого июля 1692 года в суде Ойера и Терминена присягнул перед судьей Хеторном в том, что «сорок ведьм и Черный Человек имели обыкновение устраивать шабаш в лесу за домом мистера Хатчинсона», а некая Эмити Хоу заявила на судебном заседании от восьмого августа в присутствии судьи Джедни: «…в ту Ночь Дьявол отметил своим Знаком Бриджит С., Джонатана Э., Саймона О., Деливеренс В., Джозефа К., Сьюзен П., Мехитейбл К. и Дебору В.».

Имелся также каталог книг с устрашающими названиями из библиотеки Хатчинсона, найденный после его исчезновения, и незаконченный зашифрованный манускрипт, написанный его почерком, который никто не смог прочесть. Вард заказал фотокопию последней рукописи и сразу же после ее получения стал заниматься расшифровкой. К концу августа он трудился над ней особенно интенсивно, почти не отрываясь от работы, и впоследствии из его слов и поступков можно сделать вывод, что в октябре либо ноябре он наконец нашел ключ к шифру. Но сам юноша никогда не говорил о том, удалось ему добиться успеха или нет.

Еще более интересным оказался материал, касающийся Орна. Варду понадобилось совсем немного времени, чтобы доказать, что Саймон и тот, кто объявил себя его сыном, в действительности — одно лицо. Как писал Орн приятелю, вряд ли было разумно при его обстоятельствах слишком долго жить в Салеме, поэтому он провел тридцать лет за пределами родного города и вернулся за своей собственностью уже как представитель нового поколения. Соблюдая все предосторожности, Орн тщательно уничтожил большую часть своей корреспонденции, но люди, которые занялись его делом в 1771 году, сохранили несколько документов и писем, вызвавших их недоумение. Там содержались загадочные формулы и диаграммы с надписями, сделанными рукой Орна и другим почерком, которые Вард тщательно переписал или сфотографировал, а также в высшей степени таинственное письмо, без всякого сомнения написанное, как стало ясно после его сличения с некоторыми уцелевшими отрывками в городской книге актов, рукой Джозефа Карвена.