Америка reload game - Страница 29
– …Вы спасли мою честь, сэр, – прочувствованно произнес на прощание Рингвуд (трибунал поначалу явно не прочь был назначить в козлы отпущения именно его, дабы выгородить лорда Сеймура). – Вечный ваш должник!
– Майор майора не обидит, – ухмыльнулся ирландец. – А долг можете отдать потом девонширским сидром, а то у нас, в Калифорнии, с этим делом как-то не налажено.
– Договорились!
– М-да… – покрутил головой Расторопшин. Уже давно рассвело, но света в комнате почти не прибавилось: затопившая улицы непроглядно-серая петербургская дождевая муть норовила просочиться в комнату прямо сквозь стекло окошка, проступая на нем жирной испариной. И как только люди в этой здешней болотине живут… – Всё точно как вы и говорили, Александр Васильевич: какая там, к дьяволу, Новгородская республика! Это уже выходит какое-то Опоньское царство*…
-------------------------------------
-------------------------------------
– Угу, – кивнул Командор. – Оно самое. Сказание о Беловодье: чтоб воля, без царя и бояр, и чтоб землицы по сто десятин на каждого… Только не упускайте из виду, Павел Андреевич, одну простую вещь: это их Беловодье, их Опоньское царство – а вовсе не наше. Мы-то с вами присягали вот этой несуразной птичке, – тут он раздраженно щелкнул ногтем по казенному орлу на штофе, – которой и так-то мозгов недодали, да еще и те, что есть, зачем-то разложили на две черепные коробки…
– Александр Васильевич… ваше превосходительство… Я ведь уже говорил, но могу повторить: я простой, незатейливый боевик. Умею стрелять с двух рук, по-македонски, и разговаривать с пограничными людокрадами на их языке… «на их языке» в обоих смыслах, кстати; умею организовывать покушения и умею их предотвращать. А вот разбираться в грызне бульдогов под ковром – не умею и отродясь не умел, и башку мне те бульдоги откусят напрочь точно раньше, чем выучусь… Да и не желаю я ничего знать про ту грызню! – на кой ляд мне, отставнику, чужие секреты, про особенности мозговой деятельности двуглавых птиц?
– Ну, башку-то вам, положим, уже откусили, – хмыкнул Командор, – так что чего уж теперь… Что ж до «секретов», то засекречено всё это лишь от здешнего обывателя; по всей же прочей Европе – включая царство Польское и великое княжество Финляндское, между прочим – обо всём этом можно свободно прочесть в газетах.
– И что же пишут в тех газетах? в польских, для примера? А то мы там, у себя, одичали-с в окопах…
– Да правду пишут, в общем-то: что имеет место быть тихий мятеж, который обе стороны старательно не называют этим самым словом, надеясь, что «как-нибудь срастется». Дело в том, что Колония – явочным порядком, без публичных деклараций – похерила царский Манифест об освобождении крестьян…
– А зачем?! Ведь у них же там, как я понял, и крепостного права-то, почитай, давным-давно нету?
– Вот именно! Тамошнее «крепостное право» – это фактически наследственная привилегия половины примерно сельского населения, толстенный пакет социальных гарантий от Компании калифорнийским первопоселенцам… Все, у кого было хоть малейшее желание получить «вольную», имели в своем распоряжении век с лишком – и набралось таких за тот век меньше четверти, остальных же в высшей степени устраивает тамошнее патерналистское status quo. И немудрено – система землевладения в Колонии устроена так, что стать собственниками земли (она ведь – индейская) тем крестьянам все равно не светит, и царев Манифест они прочли для себя вполне однозначно: «Ага! Прежде мы были пожизненно-наследственными арендаторами с социальным пакетом, а теперь, сталбыть, окажемся ровно теми же арендаторами, но только без пакета. Ну и – на хрена нам такое счастье?» Так что руководству-то Компании Манифест был как раз вполне в масть, а вот мужикам – наоборот. Что мужики те и высказали Конференции двенадцати негоциантов во вполне недвусмысленных выражениях, типа: «Засуньте себе такую “волю” знаете куда?..» – и высказали вполне солидарно, через свое местное самоуправление. А они ведь, между прочим, мало что при самоуправлении – так еще и все при оружии…
– А что, нельзя было предусмотреть для Калифорнии какой-нибудь «особый режим» введения в действие Манифеста? Чтобы не загонять их в угол? – Расторопшин, как и положено человеку военному, политической озабоченностью не страдал, однако в день смерти Николая Павловича он, как и немалое число его боевых товарищей, перекрестился с немалым облегчением, а к реформаторской деятельности Александра Николаевича относился весьма сочувственно; и что ж тут за глупость-то такая, а?
– Тут всё сложнее, и про это в европейских газетах уже не прочтешь… Молодой император крайне ограничен в свободе маневра, а флажок на его часах уже почти падает. Николай Павлович, умирая, ввел его в курс дела: дескать, «Сдаю тебе команду не в полном порядке» – но что всё настолько не в порядке, он понял, лишь заступив на должность…