Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность - Страница 11

Альфред Тайер Мэхэн — автор доктрины «морской силы».

Карл Хаусхофер и Рудольф Гесс в начале 1920-х гг.

The Fleet Passing Through Mngellun Struils

«Великий белый флот» в Магеллановом проливе.

«Мягкая сила» США. Дядя Сэм предлагает выбор между солдатом и школьным учителем. Журнал Puck, 1901.

Знаменитая картина Джона Гаста «Американский прогресс» (или «Шествие Америки»; 1872 год) стала воплощением метафоры «манифеста судьбы», который и сегодня оказывает серьезнейшее влияние на умы американцев. На картине аллегорическая Америка в виде женщины в белом ведет поселенцев на Запад. В одной руке она держит учебник, в другой — телеграфный провод.

Карта Х. Маккиндера.

Римленд — карта Н. Спайкмена.

Г. Киссинджер и З. Бжезинский.

Распад биполярной структуры международных отношений, произошедший на рубеже 1980-1990-х гг., привел к кардинальному нарушению силового равновесия в пользу США, единолично оказавшихся на вершине мировой иерархии. Этот сдвиг в сторону однополярности означал не просто наступление эпохи доминирования одной сверхдержавы. В состоянии кризиса оказались механизмы поддержания межгосударственного равновесия, ранее ограничивавшие гегемонистские устремления великих держав.

В течение десяти лет с момента распада СССР американское господство в глобальном масштабе казалось непоколебимым. Однако 11 сентября 2001 г. произошли беспрецедентные теракты, воспринятые руководством США как вызов американскому лидерству. Эти события способствовали росту уверенности американцев в том, что мировой порядок нуждается в регулировании и управлении, в том числе с использованием военной силы, невзирая на существующие правовые нормы и правила международного поведения. В результате переоценка угроз национальной безопасности США, включая не только терроризм, но и риски распространения оружия массового уничтожения и его попадания в руки «неблагонадежных» режимов, обусловила принципиальные изменения в восприятии внешнего мира не только политической элитой США, но и американским обществом в целом. Новая угрожающая международная среда побудила администрацию Дж. Буша-младшего выработать подход к обеспечению национальной безопасности, утверждающий необходимость роста военной мощи и распространения «универсальных ценностей» в глобальном масштабе (разумеется, сами США объявлялись их высшим воплощением). Как следствие, резко повысилось внимание американского руководства к внутренней динамике развития других государств, природе их политических режимов, отношению к международному терроризму и демократии. Огромное влияние на американские элиты, прежде всего республиканцев (в первую очередь саму команду Дж. Буша-мл.), оказала доктрина «Нового американского века», которая начала разрабатываться в 1997 г. группой неоконсерваторов во главе с У. Кристолом и Р. Каганом. Они исходили из того, что «американское лидерство одинаково хорошо как для Америки, так и для всего мира», и выступали в поддержку «политики военной силы и моральной чистоты», якобы заложенной Р. Рейганом на позднем этапе холодной войны[53].

Новое видение окружающего мира было основано на светском и религиозном мессианизме, предполагающем установление «имперского правления во имя универсальных ценностей», а также убеждении, что «США имеют исторически и теологически обоснованное право и обязанность спасти или преобразовать мир в соответствии с их собственными универсально применимыми принципами[54]». Закономерным последствием принятия подобных установок стал односторонний пересмотр американским руководством основополагающих норм международного порядка, касающихся прежде всего суверенитета и невмешательства во внутренние дела национальных государств. Пренебрежение нормами международного права, а также мнением союзников и мирового сообщества оправдывалось соображениями безопасности, причем не только и не столько американской, сколько региональной (на Ближнем Востоке) и глобальной. Решимость США нарушать суверенитет национальных государств, активно вмешиваться в их внутренние дела, а также готовность содействовать смене нелояльных режимов побудили многих западных экспертов говорить о формировании «благотворной империи», стремящейся установить порядок в мире путем сокращения избыточных (с точки зрения США) суверенных прав отдельно взятых государств и режимов. З. Бжезинский назвал Америку «последним сувереном»[55], подразумевая, что именно ей принадлежит решающее право подтверждать или отказывать другим государствам в их суверенном статусе.

Таким образом, новый подход США к проблеме управления мировым порядком в условиях усиления транснациональных угроз получил воплощение в двух взаимосвязанных направлениях имперской внешней политики администрации Дж. Буша-младшего. Первое предполагало реализацию политики силового давления и смены режимов в отношении так называемых государств-изгоев. Второе направление ориентировалось на повсеместное распространение демократии и либеральных ценностей, допуская при этом использование военных мер с целью отстранения от власти враждебных по отношению к США авторитарных режимов.

Как следствие, в начале 2000-х годов новая мировая структура начинает оцениваться американским руководством уже не как традиционный баланс сил (как это было во времена холодной войны), но как противостояние «центра», воплощающего высшие цивилизационные стандарты, и отсталой авторитарной «периферии». Ирак, Иран, Ливия, Сирия, Северная Корея стали рассматриваться в качестве наиболее опасных нарушителей норм международного порядка. Суверенитет таких государств имел для США условный характер.

Второе направление имперской внешней политики республиканской администрации Дж. Буша-мл. апеллировало к необходимости защиты демократии не только внутри США, но и за пределами «свободного мира». Как показал опыт Афганистана и Ирака, реализация имперской стратегии распространения демократии на недружественные режимы стран мировой периферии предполагала приход к власти зависимых от США местных политических элит, сохраняющих власть в стране главным образом благодаря своей лояльности могущественному патрону. В странах, подвергшихся демократизации, нередко создавалась парадоксальная ситуация, когда проамериканские «легитимные» режимы держались лишь на штыках американских солдат. Показателен пример Афганистана, где местные администрации считались «дневными», тогда как с заходом солнца и прекращением активных действий западных войск власть в свои руки брали противостоявшие им подпольные формирования талибов и других воюющих группировок.

Издержки, связанные с необходимостью поддерживать такие клонированные режимы, оказались тяжелым бременем для США. Формирование под эгидой США глобальной антитеррористической коалиции после терактов 11 сентября, совместные операции коалиционных сил в Афганистане, Ираке, Ливии и Сирии выявили стремление Америки придерживаться стратегии разделения бремени расходов на «демократизаторские миссии» со своими союзниками и партнерами.

Провозгласив себя победительницей в холодной войне в 1991 году, «американская империя» к началу XXI века несколько сменила свое амплуа, сделав акцент на борьбе с угрозами цивилизации и несении «общечеловеческих ценностей» по всему миру. Впрочем, такой маневр (во многом имиджевый) лишь отчасти помог Вашингтону упрочить свою гегемонию. Стало ясно, что Америка начала терять свои позиции. Мощным импульсом к этому послужил разразившийся в 2008 году мировой финансовый кризис, который заставил задуматься о необходимости оптимизировать нарастающие издержки военного присутствия США на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Все более явным становилось и недовольство международного сообщества, желающего видеть в лице США защитника норм международного порядка, а не их агрессивного нарушителя, а также появление государств, заявляющих о своем праве на лидерство.